Глава 12. 9-10-е июля. Кронштадт — Гангут

С катера отшвартованного в Купеческой гавани наше отделение в сопровождении пожилого мичмана с четырьмя "галками" выслуги на рукаве мы не очень ровной колонной потопали куда-то по улочкам старинного Кронштадта. Не очень ровно мы топали потому, что двое умудрились за время дороги укачаться, хотя на мелкой волне катер почти не качало. Я этот бравый строй, как самая "рослая" замыкала и вдали от сурового глаза начальника могла в своё удовольствие крутить головой по сторонам. Ну, а чего, вы хотели, я же впервые на острове Котлин в овеянной историей морской крепости Петром заложенной. Впрочем, как раз крепости, вернее крепостных стен, я пока нигде не видела. Пару раз мелькнул на фоне неба круглый купол большого собора, а в остальном мне понравилось, как-то очень тихо и камерно, но при этом без глухой заброшенности далёкой провинции. Несколько раз навстречу попались моряки и даже гражданские…

У штаба, наверно это мой личный рок такой, всех куда-то увели по одному, по двое, а я осталась сидеть на лавке. Сначала вскакивала на каждого проходящего, потом включила мозг и перебралась на дальнюю лавочку, где могла расслабиться и не изображать строевую стойку перед каждым проходящим проходимцем с кокардой на лбу. Вообще, если следовать уставу, то я как имеющая самое маленькое звание обязана со всем жаром и пылом приветствовать фактически любого в военной форме… Так, что надо быстренько в адмиралы податься и никого не приветствовать, кроме Верховного…

Очень злой и нервный старшина с повязкой на руке прибежал искать меня часа через два. Вообще, смешно вышло, он прибежал, сделал пару кругов, подбежал к одному стоящему в стороне матросу, спросил чего-то, раза три пробегая мимо, смотрел и на меня и умчался. Появился он минут через двадцать с капитаном третьего ранга, а может майором, фиг его знает, если он связист, оба встали напротив лавок обозревая всех четверых находящихся в их поле зрения:

— Вот видите! Товарищ майор! Нет тут вашего Луговых! — Я встрепенулась, но меня ведь не звали, просто услышала свою фамилию…

— А вот я в этом не уверен, товарищ старшина первой статьи… Краснофлотец Луговых! Подойдите к нам! — Чётко скомандовал майор, поймав мой взгляд. Вы бы видели лицо бедного старшины. Я подошла, откозыряла и меня повели в другой штаб, а потом на узел связи. Свой мешок я нигде оставить не могла вот и ходила везде с ним, что к концу уже хотелось просто кого-нибудь пнуть посильнее. Меня записали в десяток книг, списков и ведомостей, поставили на комсомольский учет, успев попенять, что за июль я не уплатила комсомольские взносы и не проявляю активности в политико-воспитательной работе подразделения. Я было хотела ответить, но увидела пустые глаза говорившего политрука, поняла, что он сейчас не задумывается и не понимает, что и кому говорит, робот такой говорящий…

В маленьком кабинете, где я оказалась, сидел какой-то политрук, как мне показалось, он предложил мне расписаться. Я как учил папа, сначала стала читать подписку по допуску к секретным сведениям, что никому и никогда ничего не расскажу, иначе меня ой как накажут. Сосед влез:

— Мета! Это особист, дай лучше я с ним буду говорить…

Он пару раз перечитал все мои невеликие документы, мы с Соседом заполнили анкету, которую особист разве что на зуб не попробовал. Потом насупился, наверно это означало грозную суровость, которую с его пухлой мордашкой изобразить было трудно:

— Вы всё поняли? Краснофлотец Луговых!

— Всё поняла!

— И знаете, как работать с секретными документами?

— Конечно!

— И как?… — Сосед хихикнул, набрал грудь воздуха и выпалил на одном дыхании:

— При получении секретного документа, я обязана его перед прочтением съесть, пепел проглотить, потом убиться лбом об стол, дважды застрелиться и самозакопаться! Всё правильно? Товарищ командир…

— Чего… Чего, чего?

— Ну, главное, ведь, чтобы враги ничего не узнали! А так точно не узнают… — сделав паузу, словно думаю, подняв глаза к потолку, — Нет! Так точно не узнают! А ещё бы хорошо это в присутствии командира, комиссара и начальника особого отдела, чтобы могли оценить мою бдительность…

Я подумала, что Сосед явно перегнул, потому, что особист стал краснеть, пучить глаза, щёки как-то подозрительно стали подрагивать. И когда кабинет внезапно сотряс громовой гогот, я чуть со стула от неожиданности не упала. Особист трясся от смеха, едва не падая со стула и вытирая со щёк слёзы. Когда, наконец, он смог говорить, я постаралась сделать самое глупое и невинное лицо, сама успела подумать, что если бы я предполагала, что именно хочет выдать Сосед, то не вышло бы такого наивного лица диссонирующего со словами.

— И кто ж тебя такому научил?

— Лётчик один, он ещё добавлял, что можно убиться и веником, но это недостойно красного командира…

— Иди уж, краснофлотец Луговых! Тебя в седьмом кабинете уже часа два ждут… Съесть перед прочтением… Вот же ж… Лётчики…

В седьмом кабинете перед заваленным бумагами столом сидел пожилой капитан-лейтенант с орденом Красной звезды:

— Вот, наконец, я тебя и дождался, краснофлотец Луговых…

— Как только сказали, я и пришла.

— Да, ладно! Это я так… Присаживайся. Сначала хотели мы тебя на пост СНиС в проливе Бьеркезунд отправить, но сейчас там уже финны, а наш пост мы сняли. Здесь у нас все штаты заполнены, хотя отзывы и отметки у тебя очень хорошие, но опыта считай нет. На корабль бы тебя, но не возьмёт никто, сама понимаешь. Короче, решили пока поставить тебя в резерв и потихоньку готовить в смены на узле, чтобы походила пока дублёром, а потом уж на самостоятельную работу. Но тут у нас накладка случилась, сегодня ночью с Ханко доставили их радиста с аппендицитом, там раненых везут, а тут аппендицит… Во как бывает… Понимаешь… Так, что пока мы тебе замену не найдём, ты там будешь. Там на охотниках свои радисты есть, но их ни один командир не отдаст, а там у нас уж так получилось, радист один был, хороший, но один. Сложно тебе, конечно, будет, но думаю, что старшие товарищи тебе помогут. А ты комсомолка, значит справишься! Правильно говорю?

— Наверно… — Знать бы ещё эта их Ханка где живёт и вообще…

— Как-то у вас радости не наблюдаю, товарищ Луговых!

— Есть радость! Товарищ капитан-лейтенант! А как мне туда добраться и что вообще от меня требуется?

— "МОшка", которая с ранеными и радистом прорвалась, сейчас в заводе немного ремонтируется, я скажу дежурному, он тебя проводит или сопровождающего выделит. А вот твоё командировочное удостоверение, продаттестат и приказ… — Сказал он, смачно с размаха пропечатав бумажку старой потёртой печатью. Как-то напрягло меня это назначение, да и слово "прорвалась" про какую-то "мошку", что ей ремонт потребовался не вселило веселья. Так со своим неразлучным мешком и зажатыми в руке документами я вышла к столу дежурного, который с места начал на меня покрикивать. Вот что у военных за манера, чуть что, голос повышать, особенно без повода, мне и самой не весело, а тут ещё какой-то дурак будет на мне свои голосовые связки отрабатывать:

— Товарищ мичман! Потрудитесь умерить тон и выполнить полученные указания! В стране война идёт, Отечественная, если вы понимаете!..

Матрос с "повязкой-Рцы", который вёл меня на завод, всю дорогу на меня как-то испуганно косился, а на заводе, проходная которого почти спряталась в кустах сирени, нашли нужный мне корабль, вернее кораблик, ненамного больше доставившего меня сюда катера, у которого на палубе вились провода, в открытых люках что-то гремело и доносился сочный мат кого-то отчитывали. Хотя, при ближайшем рассмотрении поняла, что при всей малости, это боевой корабль, потому, как имелись пушки и пулемёты, при виде которых чувствовалось, что это не для красоты, а оружие и достаточно серьёзное. На борт со стенки была перекинута заляпанная грязью и маслом толстая доска, сопровождающий не стал мудрить и прыгнул сразу на палубу. Я решила не рисковать, каким скользким бывает поверхность с разлитым по нему маслом как-то узнала, не хотелось растянуться на палубе при приземлении, да и мешок мой… Появившийся из домика-надстройки моряк о чём-то пошептался с помощником дежурного, и последний буркнув что-то исчез, а я так и осталась на пустой палубе.

— Слышишь! Сосед! Это нормально для военных, вести себя как дикие козлы?

— Мета! Вообще, ведут себя они обычно, просто ты несколько необычная и это накладывает свой отпечаток. Вот послужишь, оботрёшься, не будешь столбиком стоять на палубе, а уже будешь знать, куда можно пойти и с кем можно законтачить…

— А куда лучше пойти?

— Ну, я бы посоветовал на камбуз, это морская кухня, а там кок — это повар, он обычно всё знает и команда его любит…

— И где здесь камбуз?

— Душа моя! Я то откуда знаю? Я хоть по военной специальности и значусь начальником медицинской службы надводного корабля первого ранга, так это крейсер, не меньше. А на нём у трапа вахтенный должен быть и вестовые есть, это здесь анархия полная. И я всё-таки начальник службы и офицер, так, что меня по прибытии от самого трапа бы вестовой до командира или помощника сопровождал. Кстати, был бы трап, на входе и при покидании положено честь флагу отдавать. Можешь сказать, что трапа нет, а поэтому, если бы ты начала ещё и честь отдавать, то вполне могла за борт свалиться. Так что решила, стоим, ждём или активность проявим?

— Не знаю даже, давай пока постоим…

Я отошла в сторону ближе к стенке, у которой катер отшвартован. Про себя я не переставала удивляться, ведь помощник дежурного с кем-то в надстройке шептался и тот выглядывал и на меня смотрел. Странные они какие-то, но в чужой монастырь… Так, что сделать максимально независимый вид, тем более, что удалось удачно повесить на столбик ограждения свой уже изрядно надоевший мешок. А вообще, я на службе и меня кормить три раза в день обязаны, а я сегодня только в катере в пути перекусила, да и то это было то, что мама мне из дома дала… Вспомнила про маму и задумалась, удастся папе маму с малыми к бабушке отправить или нет? Я как-то прониклась скепсисом Соседа в плане того, что от нашей информации что-то удастся кардинально изменить. Тем более, что он мне довольно убедительно объяснял про пластичность исторической линии. Что знакомую ему историю творило не одно какое-то событие, а сотни и тысячи, и результат был от действий миллионов людей, которые при этом были разбросаны на огромном пространстве, то есть их действия никак могли быть между собой не связаны. То есть, повлиять на всё и сразу, чтобы кардинально повернуть историю в другое русло нужно осмысленное противодействие или воздействие сотен тысяч, а это не в силах даже товарища Сталина, как бы его не демонизировали современные соседу либерасты. Слово мерзкое какое-то, надо будет у него спросить, что оно значит и почему он их так не любит. Хотя, за что любить тех, кто пачкает имя товарища Сталина? Наш он — мой Сосед, хоть и странный временами. Вот было бы хорошо, если бы мама к бабушке уехала. Ещё лучше бы туда и папу отправить, но его с завода никто не отпустит, да он и сам не поедет. Но он же всё-таки мужчина и коммунист. Их коммунистов в цехе всего двое, он — бригадир и есть ещё старый мастер, так вот они с мастером всерьёз считают, что они как коммунисты отвечают за работу всего цеха гораздо больше, чем официальный начальник цеха и три мастера участков. И на парткоме завода с них за весь цех спрашивают. Я у папы спрашивала, а зачем он коммунистом стал, он ответил, чтобы народ у нас в стране стал главным и жил хорошо и больше никакие эксплуататоры у народа кровь не сосали. А когда я спросила, а какую он лично пользу с этого имеет, он снова смеялся, что единственная польза и право у коммуниста ещё на фронте в гражданскую, было первым в атаку пойти. А теперь головой за общее дело отвечать, как самому сознательному в ряду передового рабочего класса… Вот я не знаю, смогу я быть коммунистом? С комсомолом проще, мы всего лишь ещё только учимся и не обязательно в партию заслужим быть принятыми… А мама у меня всё-таки дремучая, это же надо молитвы читала и крестила меня. Нет, мне бабушка рассказала, что мы все трое крещённые, ещё маленькими нас в церковь носили и окрестили, только я ничего не помню. А когда мелких окрестили я не заметила, бабушка у меня ещё та хитрюга и партизанка…