Глава четвертая Новый хозяин

Товарный вагон был наполовину загружен ящиками, мешками и железными кроватями. В приоткрытую дверь с платформы пробивался свет от огромного фонаря. Ветер покачивал фонарь, и полоса света перемещалась из стороны в сторону.

Малыш сидел, привязанный к ножке кровати.

Когда паровоз рванул состав и пол чувствительно заколебался под лапами, Малыш взвизгнул и попытался выпрыгнуть на платформу. Но привязь удержала его.

Он жалобно заскулил, увидев, как мимо понеслись постройки, телеграфные столбы, кустарники.

Но удивительное дело! Красноармеец-вожатый не выразил ни малейшего волнения. Это успокоило Малыша. Он давно уже привык улавливать внутреннее состояние человека. Движение, голос и особенно взгляд — все Малыш чувствовал очень остро, и это руководило его поступками.

Кроме Малыша, в вагоне было еще три собаки.

Флегматичный эрдель даже глазом не моргнул, когда поезд тронулся. На других собак он не обращал ни малейшего внимания. Зато молодая овчарка, заметив Малыша, моментально вцепилась ему в бок.

Нападение было неожиданным. Малыш завизжал, отступил и приготовился к защите. Шерсть поднялась на нем, зубы ощерились. Неопытный, он выглядел смешным в воинственном пылу. Но вожатый не допустил драки, ударив ремнем обидчицу.

К третьему своему четвероногому спутнику Малыш сразу почувствовал явное расположение и симпатию. Это был чудесный пес с ослепительно белой шерстью, со стоячими ушами и хвостом калачиком. Он отзывался на кличку Снежок, был приветлив и добродушен, хотя в глазах его сверкала какая-то хитринка.

Овчарка презрительно поглядывала и на Снежка, может быть, потому, что у него так легкомысленно закручивался в колечко пушистый хвост.

Едва Малыш успел освоиться с дорожной обстановкой, с толчками и покачиванием, как путешествие закончилось.

Вожатый вывел Малыша и Снежка одновременно и на станции передал их другому вожатому.

— Вот, Анисимов, твои новые питомцы! — сказал он.

Анисимов погладил собак и весело сказал:

— Кажется, добрые собаки. Ну, друзья, вперед!

Собаки молча повиновались. Они впервые слышали и не понимали команду «вперед», но почувствовали жест нового хозяина.

Идти пришлось километра два. Потом Анисимов провел их через тускло освещенный коридор проходной будки, и они оказались во дворе. Анисимов ввел их в маленькую темную комнату, угостил сушеной рыбой и галетами и оставил одних, не забыв прежде погладить.

Малыш проголодался и моментально проглотил свою порцию. Затем он обследовал все помещение.

В углу он нашел войлочную подстилку и улегся. Рядом пристроился Снежок.

Утром обнаружилось, что в двери имеется небольшое застекленное окно. Света уже было достаточно, чтобы хорошо рассмотреть жилище, в котором спали Малыш и Снежок. Это помещение было значительно меньше Раечкиной комнаты, но несравнимо выше и просторнее конуры Полкана.

Малыш поднялся и сладко потянулся, выкинув передние лапы вперед и почти касаясь животом пола. Потревоженный Снежок недовольно заворчал, но, заметив Малыша, снова закрыл глаза и спокойно продолжал спать. Тем временем Малыш обнюхал стены. Обоняние дополняло ему все то, чего он не мог увидеть. Например, Малыш не видел других собак, но легко определил, что они здесь были недавно. Он также чувствовал, что собаки где-то поблизости.

Он не ошибся. Послышался лай, звонкий, призывный. В другой стороне на призыв собрата прозвучал отрывисто и сердито бас какого-то, должно быть, огромного пса.

Малыш поспешил сообщить и о себе, отозвавшись продолжительным лаем.

Он не чувствовал голода, но закрытая дверь возмущала его, поэтому он продолжал лаять, требуя свободы.

Вскоре пришел Анисимов.

— Ну, чего расшумелся? — спросил он, потрепав Малыша по шее. — Хватит, поветрогонили. Пора за науки приниматься.

Малыш заскулил. И Анисимов, словно поняв собачью просьбу, сказал:

— Гулять, говоришь? Сейчас пойдем.

Вожатый Анисимов хорошо знал собачью натуру. Он родился и вырос на Севере и много лет, еще до службы в армии, имел дело с собаками, работая каюром.

Подобно старым каюрам, он верил в разум собаки, и споры других солдат о том, «умеет ли думать собака», его удивляли. В этом Анисимов даже никогда не сомневался. В своей жизни он видел много замечательных поступков собак, поступков, которые, по его мнению, невозможно было совершить без разума.

Вот и сейчас Анисимов легко понял, чего хотел Малыш. Через минуту он вывел Малыша и Снежка во двор.

Этот двор был, по крайней мере, раз в десять больше того, где жил Малыш последнее время.

Тут уже было много собак, которых водили на сворках другие вожатые. Никогда еще Малышу не приходилось видеть так много своих собратьев одновременно.

Но странно! Малыш да несколько других собак имели какую-то непонятную привилегию. Они получили полную свободу и могли разгуливать по всему двору. Остальные собаки, в том числе и Снежок, гуляли на поводке со своими вожатыми.

Малыш не имел ни малейшего представления о дисциплине и о многих порядках и правилах, какие существовали в подразделении служебных собак. А ведь именно одно из этих правил освобождало его и других молодых собак, не достигших восьмимесячного возраста, от ошейника, поводка и дрессировки.

Хотя все вожатые были одеты одинаково, в обычную военную форму, Малыш без труда находил среди них Анисимова. Время от времени Малыш подбегал к нему и, покружившись и попрыгав вокруг вожатого и Снежка, снова мчался в другой угол двора.

Потом Малыша водили на осмотр. Ветеринарный врач прощупывал у собак-новичков мускулатуру, осматривал кожу, глаза, уши и зубы и проверял пульс.

После осмотра Малыша он удовлетворенно сказал:

— Отличная собака.