Глава четырнадцатая До скорой встречи!

Только через месяц встретились вожатый Анисимов и вожак знаменитой санитарной упряжки Малыш.

Встреча произошла в саду, у госпиталя, в маленьком городе, недавно освобожденном от немцев. Малыша привел Ильинский.

Стояли последние дни апреля. Весна вела стремительное наступление. Река взломала лед и с шумом свободно несла его мимо города. На необозримом чистом небе откуда-то появилось легкое, пуховое облачко. Оно плыло в одиночестве, медлительное и важное, как лебедь. Иногда над городом появлялись птицы. Они летели высоко-высоко, и их непрерывный дорожный разговор был чуть слышен.

Анисимов вышел, опираясь на костыль. Он огляделся и, увидев Ильинского, подпрыгивая, бросился к нему.

Малыш издали не сразу узнал вожатого. Синий халат, костыль — все это было необычным. Но зато он узнал голос, когда Анисимов окликнул его.

Вожак сорвался с места и в два прыжка оказался рядом с вожатым.

Костыль упал. Анисимов наклонился и обнял своего преданного друга. Он долго гладил и ласкал собаку, а Малыш покорно сидел и повеселевшими глазами смотрел на вожатого. Иногда под шерстью вожака заметно пробегала дрожь — признак нетерпеливости. Казалось, вожак ожидал привычной команды «Малыш, вперед!». И так как Анисимов молчал и, не переставая, поглаживал блестящую шерсть собаки, глаза Малыша выражали недоумение.

— Как он скучал по тебе! — сказал Ильинский. — Теперь нас переводят на другой участок. А работать еще долго не придется. Наверное, к тому времени и ты будешь с нами.

— Да, обязательно буду, — задумчиво ответил Анисимов.

Нужно было расставаться. Друзья молчали. Должно быть, они думали о своей любимой, но и опасной работе, о товарищах, продвигающихся на запад, о дружных упряжках четвероногих тружеников.

Рядом с госпиталем возвышался опутанный лесами большой дом. Шел восстановительный ремонт. Слышались удары молотков о кирпич, шумно сыпался щебень. Прогудела перед воротами машина, нагруженная досками. Напевая песенку, торопливо прошел стекольщик. Солнце метало свои отблески в щели его большого ящика.

Возрождалась жизнь полуразрушенного города.

— Пора, — сказал Ильинский, поднимаясь. — Поправляйся, будем ждать.

Они вместе вышли из садика.

— Да, — вспомнил Анисимов, — сдай это письмо на почту.

Он подал товарищу конверт, на котором после адреса было написано: «Тов. Игорю Жигалову».

— До свидания! Скоро увидимся.

— Скоро.

Анисимов погладил Малыша.

Но, когда он пошел к подъезду госпиталя, Малыш бросился за ним.

— Назад! — крикнул Анисимов.

И кажется, в первый раз Малыш ослушался своего вожатого. Он остановился, но не повернул назад. Глаза умоляюще смотрели на Анисимова, в них застыла настойчивая просьба оставить.

«Милый, хороший мой Малыш!» — Анисимов не выдержал и наклонился к собаке. Он захватил красивую собачью голову обеими руками и долго смотрел в глаза животного, полные мольбы и преданности. Казалось, эти умные глаза говорили: «Ты забыл о тех временах, когда я честно работал. Поедем туда, я буду еще больше работать. Снова выйдем на заснеженные поля, и пусть рвутся снаряды, воют мины, жужжат пули, — мы не оставим на поле ни одного раненого бойца».

— Нельзя, Малыш, нельзя, — тихо сказал Анисимов, словно угадывая просьбу вожака.

Подошел Ильинский и взял Малыша за ошейник. Собака недовольно заворчала. Тогда Анисимов силой повернул Малыша от себя и дрогнувшим голосом сказал:

— Малыш, вперед!

Опустив большую красивую голову, вожак нехотя потянулся за Ильинским. Анисимов долго смотрел им вслед и думал о том, что через месяц он снова вернется на передовую и снова поведет упряжку на спасение раненых. Как прежде, он проверит упряжь, обласкает собак и крикнет веселым голосом своему любимцу, вожаку санитарной упряжки:

— Малыш, вперед!

1945