– Ему что-нибудь грозит?

Конопатая прыснула:

– Жизни его, точно, ничего не грозит. А вот добродетели… Тут ручаться никак нельзя. – Даже в темноте можно было разглядеть ее широкую ухмылку. Анастасия в ярости махнула рукой:

– Прочь!

Девица шмыгнула в темноту, к дверям конюшни.

– Седлай коней! – Анастасия схватила Ольгу за рукав.

– А может, подождем до утра? Смотришь, сам объявится…

– Седлай коней! И нечего зубы скалить!

– Слушаю, госпожа моя, – сказала Ольга с непонятной интонацией, повернулась на каблуках и побежала к конюшне.

Вскоре они выехали из ворот и понеслись вскачь по мощеным и немощеным улочкам, по косым полосам падавшего из окон бледного света масляных ламп. Люди шарахались, вслед летели проклятья, а два раза – и пустые горшки, звонко разлетевшиеся позади. Хорошо еще, конные стражники не попались.

Однако у городских ворот везение кончилось. Ворота были заперты на огромный засов-брус, вытесанный из цельного ствола высокого дерева, на концах его – кованые ушки, и в них продеты запертые замки, наглухо соединившие брус с оковкой ворот. Да еще цепь, протянутая чуть пониже бруса, продетая в четыре ушка на створках ворот и схваченная на концах замками. Конечно, этого следовало ожидать: во всех городах Счастливой Империи было так. Анастасия сгоряча об этом совершенно забыла – долгое путешествие тому виной. Окошко прилепившейся к стене караульной избы было темным. Анастасия подъехала и постучала в него рукоятью меча. Стучала долго. Наконец в темноте за мутным стеклом забелело лицо:

– Кого там Хру носит?

– Рыцари, – сказала Анастасия. – Нам нужно…

– Приказ, – сказали за окном, отчаянно зевая. – Если нет горкомовского пропуска – нельзя. Ворота заперты до первых петухов.

Анастасия позвенела в ладони золотом, потом попробовала помочь делу бессвязными угрозами, но за окном, зевая, посулили затрубить тревогу и поднять шум на весь город, отчего сюда, как два пальца, сбежится весь гарнизон и особенно Красные Дьяволята, чья казарма ближе других.

Спорить более Анастасия не пыталась. Повесив голову, отъехала прочь. На постоялый двор возвращались шагом. Анастасия цыкнула на Ольгу, собравшуюся было лезть с увещеваниями, сухо приказала держать коней в стойлах, не расседлывая, и ушла к себе.

Сначала она металась по комнате, как пойманный для княжеского зверинца лесной ящер мечется в клетке на потеху дворне. Потом немного угомонилась, села, поставив меч меж колен. На душе скребли кошки. Она злилась из-за случившегося, злилась самой этой злости, то взвинчивая себя, то впадая в тупое безразличие. Все-таки распутала на совесть зашнурованный вьюк, расшвыряла по комнате лежавшие сверху вещи, достала бинокль, яростно дунула на светильник и с ногами устроилась на широком подоконнике. Смотрела на Луну долго-долго, стараясь волшебным зрелищем заглушить печаль, и вдруг Луна стала туманной, расплылась перед глазами. Анастасия недоумевающе осмотрела бинокль. С ним все в порядке. И небо ясное, ни облачка.

Оказалось, что это глаза у нее мокрые – событие, небывалое для рыцаря. Слеза ползла по щеке, Анастасия слизнула ее, и внезапно произошло вовсе уж невообразимо позорное – Анастасия упала на постель и заревела в подушку, изо всех сил прижимаясь к ней лицом, чтобы кто-то, страдавший бессонницей, не услышал эти звуки, способные навсегда опозорить ее в глазах рыцарства, если разойдется молва. И плакала долго.

К ее несказанному удивлению обнаружилось, что после этого стало легче. Определенно легче. Даже стыда за малодушие поубавилось – словно сбросила с плеч тяжелый груз.

…Небо уже посерело, звезды были едва различимы, когда они подъезжали к воротам. Снова застучали в дребезжащее стекло рукоятями мечей. Снова после долгого молчания за стеклом забелела заспанная физиономия и стала бубнить, что до первых петухов еще далеко, а до казарм гораздо ближе. Тут, на посрамление стражника и к радости Анастасии, на ближнем подворье заорал петух – самоуверенно, звонко. Довод был неопровержимый, а золото его подкрепило. Стражник, зевая, выбралась на крыльцо и поплелась отмыкать цепь. Анастасия взбежала по шатким ступенькам в караульню и с размаху швырнула внутрь горсть монет, что было лучшей побудкой, и в подметки не годившейся военному рогу. Вскоре уже восемь отчаянно зевавших и потягивавшихся стражников выталкивали брус из огромных скоб. Упираясь обеими руками, налегли на правую створку ворот, и она с тягучим скрипом распахнулась наружу.

Анастасия пустила Росинанта галопом. Она была без кольчуги и шлема, волосы разметались, рассветный холодок выстудил рубашку, заползал в рукава и в распахнутый ворот. Меч колотил по бедру. Кони, разозленные проведенной под седлом ночью, в понуканиях не нуждались – они едва не проскочили нужный поворот.

Двухэтажный охотничий домик из толстых бревен стоял посреди большой поляны. Все окна закрыты ставнями, и в щелях не видно света. В конюшне, чуя чужих коней, забеспокоились лошади. Забрехала собака, из конюшни выскочила заспанная сторож, но Анастасия так прикрикнула на нее, что та ни жива ни мертва просунулась внутрь и захлопнула дверь – быть может, она решила, что это очередной набег из кровной мести. Анастасия привстала на стременах и что есть силы затрубила в рог. Хриплый тревожный рев далеко разнесся по лесу. Анастасия трубила и трубила, пока не скрипнула дверь. На галерею вышел тот рослый усач. Держась за перила, моргая, стал разглядывать Анастасию так, словно она была происходящим от неумеренного пития видением.

– Подойди сюда! – сказала Анастасия. – Живо!

Он лениво подошел, скребя в затылке. Тут же Анастасия, перевесившись с седла, одной рукой схватила его за волосы, а другой приложила к подбородку кинжал, лезвием плашмя. Медленно, внятно, чеканя слова, сказала:

– Я – княжна Анастасия. Не слышал? Если ко мне сейчас же не выйдет мой псарь… Вас тут много, но вы все – барахло, лоботрясы свиты, потешники. Я войду в дом, и вы будете в окна прыгать, вынося на себе рамы и ставни…

– Ну понял, понял, – пробурчал усач. – Я-то при чем? Так и передам.

– Ты уж постарайся, – грозно-ласково попросила Анастасия и не сразу убрала кинжал.

Он удалился внутрь, оглядываясь и хмыкая. Какое-то время внутри было тихо, потом в щелях заблистал колышущийся свет, забубнили мужские и женские голоса, кто-то капризно возмущался, кто-то уныло уговаривал, гомона и света становилось все больше. Анастасия вновь затрубила. Наконец из дверей появился Капитан. К тому времени уже рассвело, и видно было, что он являет собой примечательную и забавную смесь смущения, облегчения и попыток сохранить невозмутимость. За спиной Анастасии фыркнула Ольга.

– Влезай на коня, – хмуро бросила ему Анастасия, подъезжая вплотную к крыльцу.

Он одним прыжком оказался на крупе Росинанта за ее спиной, и Анастасия, не дожидаясь, пока он устроится поудобнее, поехала прочь. Капитан пошатнулся, схватил ее за талию. От него крепко припахивало вином и ненавистными духами.

– Руки, – сухо сказала Анастасия.

– А за что же тогда… Ага, вот. – Он ухватился за высокое седло. – Слушай, ну чистенько они меня упаковали…

– Вояка, – хмыкнула Анастасия.

– Кто ж думал, что прямо в городе? Ну компания, я тебе скажу…

– Подробности меня не интересуют, – сказала Анастасия, чуя щекой его горячее дыхание, и тут ее прорвало: – Нет, я не понимаю! Ну ладно, сунули в мешок, спутали, но потом-то, потом?! Здоровенный, умелый, может голыми руками толпу разбросать, жерди он рукой рубит, топор усатый… Мог их по стенам размазать и уйти, так нет, приглянулась компания… И кто?! Кошка белобрысая…

Капитан смущенно покряхтывал за ее спиной, подпрыгивая не в такт размашистой рыси Росинанта. Анастасия уже чувствовала себя победителем, а его стертым в порошок и сгоревшим со стыда, когда он наклонился и шепнул ей на ухо:

– Настенька, а у вас пословица про собаку на сене в ходу?

Пословица была в ходу. Весь оставшийся до городских ворот путь Анастасия молчала.