10.

Мигающую зеленую точку на телефоне Стас заметил в три часа ночи, когда уже подъезжал к дому. Сообщение в Вайбер от Инны: «Перезвони сразу как сможешь».

Ну сразу так сразу, усмехнулся он. Поставил машину на стоянку, поднялся к себе. Разделся, налил коньяка, разрезал яблоко. Попытался придумать какую-нибудь ядовитую фразу, плюнул, набрал номер. Инна ответила после первого же гудка. Судя по голосу, пьянющая в хлам.

- Стасичек, ты можешь ко мне приехать прямо сейчас? – попросила она жалобно-умоляюще.

Стас выпил, прожевал дольку яблока.

- Куда? – поинтересовался с сарказмом. – Ты сняла конспиративную хату? Или в нумера? Или дочь сделала от тебя ноги?

Инна красноречиво молчала.

- Слушай, дорогая, ты совсем с дуба рухнула? Я помню, ты говорила, что тебя прет только дома. С риском засыпаться, если она придет не вовремя. Но сейчас-то она у тебя в соседней комнате, так? А может, ты тройничок задумала? Ну а что, трахал я вас по отдельности, почему бы и не вместе? Короче, Инна… Поимей себя сама перед зеркалом и ложись спать. Если так капитально приперло, сними квартиру или номер в гостинице, приеду завтра после клуба. Раньше все равно не могу.

Стас нажал кнопку отбоя, налил еще. И подумал, что каким бы там Инна ни была талисманом, надо с ней завязывать. Чем дальше, тем большее отвращение она у него вызывала. Не физическое, нет. Даже Лялечка, с которой предстояла встреча утром, не была ему настолько противна. Как раз с физическим отвращением он справлялся легко. Как стоматолог, который не обращает внимания на запах гнилых зубов. Да что там, вообще не замечает его. Инна вызывала иррациональное ощущение запредельной грязи. Казалось бы, при его профессии ничто не должно смущать. Но даже у него была своя красная линия.

Чокнутых клиенток за пять лет у него было немало. Сестры-близняшки, одна из которых обожала оральный секс, другая анальный, причем трахать их нужно было синхронно. Дама предпенсионного возраста, ублажать которую приходилось в два члена с ее мужем, тоже одновременно. Девушка с внешностью мальчика-подростка, которая воображала себя мужчиной - пассивным гомосексуалистом. Мазохистка, требовавшая, чтобы он ее насиловал и бил – тут главным было рассчитать силу удара. Золотушница Машенька, державшая рядом с кроватью эмалированный ночной горшок с ручкой.

Для него все это было мелкими бзиками по сравнению с тем, что сделала Инна. Почему это его так сильно зацепило, Стас не смог бы объяснить при всем желании. Отвращение появилось сразу же после того, как она попросила его переспать с Аленой. Все эти два года оно росло - медленно, но верно. И доросло до критической массы в тот момент, когда неделю назад он привез Алену к себе домой.

Алена, Алена…

Не думать о белой обезьяне, так? Он сказал себе, что продолжения не будет. В тот самый момент, когда понял, что она его узнала. Но не думать получалось только в клубе, особенно на сцене, когда Стас обменивался энергией возбуждения, желания с десятками женщин в зале. Это был вполне себе виртуальный секс: мысленно он грубо, разнузданно брал их всех разом, а они с восторгом отдавались ему.

Но вся эта вакханалия, подстегиваемая ритмом, светом, алкоголем, оставалась позади, и тогда… Твою мать, он как наяву видел ее подернутые дымкой серо-зеленые глаза, приоткрытые губы с влажно поблескивающей полоской зубов. Маленькую грудь – как две живые теплые птички, зажатые в ладонях. Мягкие темные волосы на лобке, которые хотелось гладить, перебирать пальцами, нащупывая путь в теплую, влажную глубину. Твою мать, пять лет он не испытывал настоящего живого желания рядом с женщиной, и уж тем более – когда женщины не было рядом! И даже сейчас, при одной мысли о ней, чувствовал себя подростком, пугливо закрывшимся в ванной с порножурналом.

Утром, невыспавшийся и злой, Стас вышел из дома и сел в машину. Назвать так час дня, конечно, можно было лишь с большой натяжкой, но для него утро начиналось тогда, когда он просыпался. Даже если на часах был уже вечер.

Инна больше не звонила, и Стас надеялся, что не позвонит. Если, конечно, ей не припрет к вечеру снова. Вообще, говоря о том, что может распрощаться с ней в любой момент, он несколько лукавил. В том плане, что не представлял, в какой форме это сделать. Некоторые клиентки просто переставали ему звонить. Другие говорили: спасибо, все было супер, но на этом закончим. Сам он еще не отказал ни одной. Если не считать тех двух, трахать которых было равносильно мучительному самоубийству. Но с ними ничего и не было.

Его статус был необычным и двусмысленным. Типичным мальчиком по вызову Стас не был. Не подрывался по зеленому свистку сутенера-администратора, не летел, высунув язык, ублажать неизвестно кого. Ритуал был отточен от и до. Деньги за приват за резинку стрингов или между ягодиц с вложенной запиской. Номер телефона. Он пробивал по своим каналам владелицу, был такой человечек в полиции. Не за так, конечно. Намекал, если было опасно, и тогда Стас не звонил. Это за обычного проститута от мужа или папика могло прилететь самой даме. Но он становился для своих клиенток чем-то вроде платного любовника, а это в некоторых случаях уже было чревато.

Впрочем, альфонсом или жиголо его тоже никто не назвал бы, поскольку на содержании ни у кого не состоял, да и окучивал сразу десятка три, составляя расписание, как набивший руку завуч. Скорее, он был ближе к своеобразному эскорту, хотя со своими дамами никогда никуда не выходил. А если вдруг встречал в клубе, по взаимному уговору обе стороны делали вид, что незнакомы.

Сейчас ему предстояло ублажать такую клиентку, от одной мысли о которой его начинало мутить. Противоядием служило то обстоятельство, что Лялечка за свои причуды платила раза в три больше среднего по больнице. Да и встречались они достаточно редко. Стас знал, что обычно она довольствуется обычным эскортом с интимом, а он для нее нечто вроде десерта из дорогой кондитерской, которым балуют себя по праздникам.

Лялечка – так она называла себя сама – была сорокалетней вдовой миллионера из ближнего зарубежья, который оставил ей огромное наследство и крайне сомнительные сексуальные пристрастия. Жить на родине мужа она не захотела и вернулась домой. Детей у нее не было, любовником не обзавелась, но в сексе нуждалась регулярно, на что денег не жалела.

Выглядела Лялечка лет на пятьдесят. Она была толстой, очень толстой, но на такие мелочи Стас внимания не обращал. Хотя, конечно, трахать гору сырого куриного филе, дрожащего, как медуза, - на это приходилось себя настраивать особо. Тоненьким, как у лилипутки, пронзительно-визгливым голоском она комментировала каждое действие Стаса в таких выражениях, что порой приходилось стискивать зубы.

Только он настроил себя на работу, Лялечка, встав в колено-локтевую и отклячив огромную, отвислую, как у старухи, задницу, пропищала:

- Ну, мой пупсичек, зафигунь свой членик Лялечке в писечку.

Знаете, господа гусары, даже профессиональный ёбарь все-таки мужик, а покажите мужика, у которого от такой блевотины не отвиснет.

- Ну же, пупсичек! – возмущенно поглядывала через плечо Лялечка, кося глазом по-кобыльи.

Если б еще можно было приступить сразу ко второму номеру обязательной программы, но нет. Сначала всегда шел жесткий трах поочередно то в одни, то в другие ворота, с полировкой простаивающих вручную. То ли ее дырка растянулась до такой степени, то ли это была ее анатомическая особенность, но в ней легко мог заблудиться сам легендарный Лука Мудищев. Так что для Лялечки это был лишь легкий массаж-разминка, после которого переходили к основному блюду - черному вибратору конских размеров с подсветкой. Хорошо хоть без музыки.

Орудуя им, Стас должен был мастурбировать, за чем Лялечка жадно наблюдала и кончала одновременно с получением продукта, который размазывала по себе, довольно щебеча: «Масочка!»

Глядя на свое жалобно повисшее хозяйство, напоминающее спущенный воздушный шарик, Стас лихорадочно пытался вспомнить, что же такое он находил в Лялечке – вызывающее волшебный рабочий стояк. Но в голове было пусто, как на складе магазина после успешной распродажи.

И вдруг… Алена! Ничего подобного он никогда раньше не делал – не представлял одну женщину, когда был с другой. Ему и в голову не приходило, что так можно. Да и нужды такой ни разу не испытывал.

Не она сама. Даже не запах – то, что всегда действовало на него возбуждающе. Вкус! Горьковато-соленый, похожий на вкус морской воды. Испарина под мышками, в ложбинке груди. Тягучая прозрачная влага, которая сочится призывно между губ, пощипывая язык…

Пах налился мягким теплом, и член поднялся, словно спрашивая: «Где? Где то, о чем ты думаешь?»

Стас закрыл глаза, стиснул рыхлые ягодицы Лялечки и вошел в нее, стараясь мысленно отгородиться от визгливых комментариев. Ну а дальше хватало той же энергии, что и на сцене. Ее отклик, ее оргазм. И его чисто механическая разрядка. Как будто сливались воедино ментальное наслаждение и тупая телесная реакция, разнесенные во времени.

После Лялечки всегда хотелось отмыться с хлоркой. Зато в клубе ночью он выплеснул себя так, что «до последнего посетителя» растянулось до начала пятого. На следующий день у него был выходной, и от клиенток тоже. Вернувшись домой, Стас надрался до поросячьего визга и проспал до вечера. Проснулся, влез под холодный душ, сварил кофе тройной крепости, и тут раздался звонок в дверь.

- Какого еще хера? – пробормотал он, прошлепал босиком в прихожую и посмотрел в глазок.

На площадке стояла Алена.