Стало совершенно ясно, что мы замурованы под землей. В присутствии моего юного товарища я старался быть как можно спокойнее, но, честно говоря, это удавалось мне с большим трудом. Каково было мое состояние в эти первые часы несчастья, сильно ли я боялся за свою жизнь? Да, конечно, но гораздо больше меня мучило другое. Я не мог себе простить, что там, наверху, проявил слабость воли и согласился взять с собой Петю. Не имел я никакого права подвергать его жизнь риску. Ведь с самого начала было ясно, что под землю идти небезопасно. Будь Петя сейчас наверху, положение было бы совсем другое…

Что же все-таки делать, что предпринять? Нельзя же спокойно сидеть и чего-то ждать. Меня могут хватиться не раньше чем дней через десять. Но допустим даже, товарищи догадаются, что со мной что-то случилось. Как они могут узнать, что мы сидим именно в этой штольне, а не в какой-нибудь другой? Даже если и узнают, что мы здесь, смогут ли они высвободить нас? Неизвестно еще, какая часть штольни завалилась — может быть, на всем участке от места, где мы находились, до выхода. А это без малого сто метров… При всех благоприятных условиях на проходку такого расстояния потребуется не меньше недели. Таким образом, в лучшем случае нам предстояло пробыть в плену под землей не менее двух недель! Сможем ли мы выдержать такой длительный срок без пищи и без воды? Как ни тяжело было, но приходилось признаться, что это, конечно, свыше наших сил. Неужели все-таки гибель? И как глупо!

Сильно приуныл и Петя, но он также старался сдерживаться.

— Что будем делать, дядя Миша? — спросил он тихо.

— Петрусь, не трусь! — сказал я как можно веселее. — Как-нибудь выберемся, хотя, нужно признаться, дорогой мой, что положение у нас незавидное. Ну, а если у самих ничего не выйдет, будем ждать, когда товарищи вызволят. Они ведь обязательно хватятся нас и будут искать. Плохо, что еды у нас никакой нет. Что нам стоило захватить ее с собой! Да разве знали, что так получится… У тебя случайно не осталось что-нибудь в мешке?

— Сало только тут, я его не выложил.

— И молчишь, чудак! Ну-ка, давай сюда.

При свете фонарика Петя снял с плеч мешок и, развязав его, подал мне продолговатый кусок сала, завернутый в вафельное полотенце.

— Ого! Да здесь не меньше килограмма! Это же целый клад! Воду, я думаю, тоже найдем. Ну, теперь живем, Петро!

Мы решили продолжать осмотр штольни — нужно было во что бы то ни стало найти воду, да и время в поисках будет идти незаметнее. Но уходить от заваленного выхода очень не хотелось — казалось, что какое-то чудо может освободить нас из этого склепа. Превозмогая это гнетущее чувство, мы медленно ползли по холодным и шершавым камням. Ползли молча. Было слышно только шуршание нашей одежды, да в моем кармане постукивал перочинный нож, ударяясь о железную банку с фотопленкой.

Через несколько минут достигли места, где нас застало землетрясение. Это нетрудно было определить по выступу очень крепкой породы, выдававшемуся с левой стороны у самого дна. Отсюда я вновь начал осмотр и даже заставил себя снова записывать наблюдения.

Метров через тридцать штольня неожиданно расширилась и стала таких же размеров, какой она была вначале. Мы встали на ноги и пошли в полный рост. Это заметно подняло настроение. В стенах выработки опять появились тонкие прослойки руды, которые постепенно становились все значительнее. Скоро они слились в сплошной пласт, мощностью почти во всю высоту штольни. Пройдя еще немного, мы увидели, что уже вся поверхность выработки — стенки, потолок и даже пол — состоят из медной руды. Стоило включить свет, и вместо кромешной тьмы перед нами появлялся изумрудный тоннель, до того великолепный, что не хотелось отрывать глаза. Казалось, мы попали в какое-то волшебное царство. На время даже о своей беде забыли — так захватило нас это удивительное зрелище. Там, где луч фонарика разрывал вечную тьму подземелья, возникал ярко-зеленый бархат малахита, местами виднелся густо-синий азурит. Эта ярко окрашенная масса была усеяна мириадами мерцающих и переливающихся всеми цветами радуги блесток. Неравномерное освещение окрашивало руду в различные тона. В центре лучей малахит отливал каким-то желтым цветом, по сторонам он становился темно-зеленым и незаметно переходил в совершенно черное неосвещенное пространство.

Очень часто встречались окаменелые обломки стволов и веток. Одно дерево было захоронено целиком вместе с довольно густыми ветвями. Длина его достигала десяти метров, а обхват — более полуметра.

Пласт руды залегал почти горизонтально. Однако слои, из которых он состоял, были круто наклонены к горизонту. Это свидетельствовало о том, что породы образовались в результате деятельности речных потоков. Вода, перегоняя по дну реки массу песка, гравия и галек, образует из них высокие бугры, наподобие дюн и барханов, возникающих под воздействием ветра в пустынях. Реки существовали сотни миллионов лет назад, но благодаря наклонным слоям геолог может определить их величину, скорость течения. С большой точностью можно узнать направление этих древних потоков.

— А это что такое, дядя Миша? Как будто рыба, гляньте-ка.

— Верно, Петро, это на самом деле рыба. Такие интересные находки в этих породах встречаются очень редко. Давай-ка, попробуем ее выбить. Дай мне свой перочинный нож — мой уж слишком деликатен.

С помощью молотка и Петиного ножа я с большим трудом выдолбил найденный отпечаток рыбы. Правда, он раскололся на три части. Пришлось каждый обломок тщательно завернуть отдельно.

Все окружающее невольно заинтересовало не только меня, но и Петю. Мы медленно продвигались вперед, пристально осматривая стены и потолок штольни, приглядываясь к каждой новой и интересной детали. Внезапно наш путь преградила куча камней, загромождавшая, казалось, весь проход.

— Вот, черт, и тут обвал! Все, Петро, кончилось наше путешествие. Плакала наша водичка! Что же делать-то будем? Воду нам надо найти во что бы то ни стало… Придется рыть колодец — на глубине должна быть вода. Вот только рыть нечем.

Мы уже хотели возвращаться обратно, ближе к выходу, но, взглянув еще раз на верх преградившей нам путь осыпи, я заметил, что у самого потолка виднеется довольно широкая щель.

— Подожди-ка, Петя, тут что-то не так.

Я полез вверх, освещая себе дорогу лучом фонарика. Над обвалившейся породой образовалась похожая на купол полость, благодаря чему мне удалось проползти несколько метров вперед, до противоположной стороны обвала. Дальше путь был свободен. Через несколько минут мы перебрались через преграду и снова очутились в просторном коридоре. Однако вскоре опять показался тупик, и мы опять было приуныли. Но подойдя ближе, увидели, что от тупика в обе стороны уходили два тоннеля еще больших размеров, чем штольня, по которой проходил наш путь.

Вид этих тоннелей заставил учащенно забиться мое сердце. Я даже чуть не вскрикнул от радости. Сомнений не могло быть — подземные выработки соединялись между собою, и, конечно же, должен быть еще выход на поверхность кроме того, по которому мы вошли сюда и который так предательски за нами захлопнулся!

Я рассуждал примерно так. Та штольня, которую мы только что обследовали, была, очевидно, не эксплуатационной, а разведочной. По выработке такого диаметра, где приходилось продвигаться ползком, невозможно было доставлять руду из-под земли. И сейчас, и в старину, перед тем как разрабатывать месторождение руды, детально разведывают его. Разведку ведут при помощи скважин, которые бурят на некотором расстоянии друг от друга. Если руда находится неглубоко, вместо скважин пробивают шурфы и шахты. Если же рудное тело расположено недалеко от склона горы, прорывают разведочные выработки — штольни. Диаметр их, как правило, бывает меньше эксплуатационных штолен. Во время промышленной разработки месторождения обычно проходят еще многочисленные дополнительные штольни и ходы в разных направлениях, которые очень часто соединяются под землей друг с другом.

Такими обнадеживающими предположениями нельзя было не поделиться с товарищем по несчастью.

— Знаешь, Петро, мы с тобой, кажется, все-таки выберемся отсюда, честное слово, выберемся. Ну, если всё обойдется благополучно, будем злиться на мокрую траву и на крапиву?

— Только бы выбраться, в одних трусах по крапиве до самого дома добежал бы. А дождик мне теперь никакой не будет страшен. — Помолчав, Петя грустно добавил: — Про дождик начали говорить, и сразу пить захотелось.

В самом деле, несмотря на то, что воздух в штольне был прохладный и влажный, жажда давала себя знать все сильней. Как-никак, мы находились в подземелье уже больше пяти часов.

Надо было решить, куда идти — вправо или влево. Я обратил внимание на то, что левая штольня имела небольшой уклон Мне подумалось, что это признак того, что она направлена в сторону выхода. Решили идти влево.

Теперь, когда надежда на спасение казалась совсем реальной, пропало всякое желание вести наблюдения и производить записи. Я, конечно, старался успокоить себя мыслью, что продолжу исследования после того, как освобожусь из этого подземного плена. Но, по правде говоря, мне просто не терпелось как можно быстрее найти выход.

Мы шли, всё ускоряя шаги. Топот ног глухо разносился по подземелью, теряясь где-то вдали. Но вот штольню пересек новый коридор. Куда же теперь идти, и сколько еще таких развилок встретится впереди? Этак не мудрено и закружиться в сложном лабиринте. Нужно действовать продуманно и неторопливо.

Пришлось возвратиться к первому разветвлению, замерить азимуты штолен, измерить расстояние шагами и составить схему пройденного пути.