Глава 18

— Нет, я сегодня не могу, — сонно ответил Рамазан. — День по минутам расписан. Ты позвони мне завтра с утра, и может быть…

— Думаешь, я хочу встретиться с тобой для того, чтобы рубль выпросить? — зло спросил Макаров. — Ты газеты сегодняшние читал?

Одна из них лежала сейчас перед Олегом. В ней — небольшая заметка о ночном происшествии.

«Кровавыми разборками в Москве уже никого не удивишь, а эта история заслуживает нашего внимания лишь потому, что „героем“ ночной драмы стал телохранитель одного высокопоставленного лица, фамилии которого до уточнения некоторых фактов мы пока не называем.

Патрульная машина вневедомственной охраны проезжала как раз улицей Кубанской, когда там прогрохотал взрыв. На месте происшествия милиционеры увидели окровавленного человека, который скончался на их глазах, — взрыв неустановленного характера буквально опалил его лицо и грудь. Рядом лежал еще один пострадавший, но уже от газового оружия. Органам правопорядка он хорошо знаком как член так называемой восточной группировки. Что связывало телохранителя государственного мужа с бандитом, покажет следствие».

Рамазан даже если и не читал эту заметку, то наверняка уже знал о том, что произошло ночью. Он чуть помолчал, потом ответил:

— Думаю, наши фамилии в прессе не появились, так?

— «Наши» — неверно сказано, — ответил Макаров. — Моя не появится. Твоя — может. Газа нахватался Николай Каширин, сподвижник твоего Шунта. Может, лично вы с Кашириным и незнакомы, но за последние дни он о тебе очень даже много слышал. Ладно, коль нет у тебя времени на разговоры, то отложим их.

— Постой, — Рамазан выговорил это поспешно, словно боясь, что Олег бросит трубку. — Приезжай прямо сейчас. Ты откуда звонишь, чтоб машину подослать?

— В гостинице разговора не получится. Я жду тебя у троллейбусной остановки на проспекте Андропова. Там хорошо — ветрено и просторно.

— Но я действительно спешу, меня ждут в Белом доме, а это не шутка…

— Тогда прощай.

— Хорошо, выезжаю.

Бетонные плиты и худенькие черные деревца-подростки — невеселый антураж для душевных разговоров. Впрочем, разговор и не намечался быть душевным.

Хмурый Рамазан оглядел ряд мокрых скамеек:

— Здесь даже сесть негде.

— Прогуляемся, это полезно.

Сухой северный ветер кололся редкими снежинками, рваный пластиковый пакет, зацепившись за куст, трещал так, что ныли барабанные перепонки. Рамазан зло сорвал его и бросил в сторону. Пакет тотчас нашел другой куст и продолжил свою ужасающую музыку.

— Уже не торопишься? — спросил Макаров.

Тот неопределенно пожал плечами.

— Что там, в наших верхах, серьезный вопрос решался? Или это секрет?

— Серьезный для меня, — сказал Рамазан.

— Что, коммерсантам разрешат скупать оружие и продавать его на юге?

Рамазан словно не услышал иронии во фразе Макарова.

— Речь идет не о Юге, а о Западе. Как тянуть туда нефтепровод: через Чечню или в обход.

— А тебе не все равно?

— Мне все равно как. Главное — чтоб я был поближе к этой трубе.

— Но у тебя много конкурентов, и они только и ждут, чтоб подсидеть друг друга, так? Компромат копают, грехи чужие ищут…

Рамазан остановился:

— Если ты, Олег Иванович, считаешь грехом мою давнюю коммерческую деятельность, то можешь прямо сейчас собирать пресс-конференцию и трубить о ней на всю Россию. У тебя же нет никаких фактов на руках! С тем же успехом можешь обвинять меня и в убийстве твоей жены. Что ты имеешь на руках? Старые листовки времен Карабаха? А как доказать, что это я их выпускал? Тем более что это действительно не я…

— Мы встретились по поводу задержания Каширина, — напомнил Макаров.

— И что нам Каширин?

— Раз ты ради него приехал сюда, а не в Белый дом, значит, он для тебя что-то да значит.

— Лично он — ничего. — Рамазану, наверное, было зябко в дорогом кашемировом пальто, он нахохлился, как воробей. — Я не из-за него приехал, а из-за тебя. Я так и не смог понять, какие силы стоят за тобой, — времени мало было для этого.

— Большие силы, — сказал Макаров.

Рамазан кивнул:

— Да, вы многое успели сделать. Признаюсь, с Шунтом… — он бросил быстрый взгляд на Олега, — и с прочими у меня не все гладко, тут можете меня подловить, так что давайте торговаться. Я хочу, чтоб Каширин молчал. Что хотите со своей стороны вы?

«Однако! — подумал Макаров. — Кавказец даже допускает, что я как-то могу повлиять на Каширина. Что ж, пусть допускает».

— Тебе уже сказали, как Зырянов вышел на твой след? — спросил он.

— Зырянов — это однорукий?

— Да.

— Сказали. Я как-то имел дело с Лаврентьевым, торгашом из Новокузнецка…

— Ты не тронешь его.

— И Каширин будет молчать?

Пластиковый пакет наконец сорвался с куста, закрутился на ветру и умчался в сторону реки. Стало непривычно тихо, и Рамазан продолжил говорить вполголоса:

— В принципе, он обо мне ведь почти ничего не знает. Надо лишь, чтоб вы ему ничего лишнего не нашептали.

— Что касается меня — даю слово, — сказал Макаров. — А ты не можешь сказать, о чем ты меня хотел попросить в ту последнюю чеченскую встречу?

— А, мелочь. Действительно мелочь. Мне нужно было, чтоб ты на своем транспорте через блокпосты провез кое-какой груз, вот и все. Ты этого не сделал, зато сделал другой человек. Теперь он ездит на хорошей машине.

— Кажется, мы обо всем договорились. — Макаров вынул сигарету, попробовал закурить на ветру, сломал спичку. Рамазан протянул ему тяжелую желтую зажигалку:

— Возьми на память.

— Нет, спасибо. Ты их, знаю, своим людям даришь, так что это вроде как не по чину мне.

— О своих людях, кстати. Если надоест на пенсии сидеть, приходи, дам хорошую должность и хорошие деньги.

— Я воров не обслуживаю, Рамазан.

Рамазан наконец не выдержал, резко повернулся к Макарову, лицо его пошло пятнами:

— Я не все могу простить!

— Я тоже, — ответил Олег, глядя ему в глаза.

— Тебе нечего прощать. Кровь твоей жены — не на мне, который раз говорю.

— Есть газета такая — «Ситуация». — Макаров глубоко затянулся, тоненькой струйкой выпустил дым. — Мы ее там, в Чечне, больше любой другой ждали.

Рамазан недоуменно вскинул голову:

— Это ты к чему?

— К тому. — Новая затяжка, и от сигареты остался только фильтр. — Там списки наших убитых публиковали. Твои деньги в красных пятнах? Нет крови моих ребят на твоих деньгах?

— Ну, знаешь, — Рамазан нервно хохотнул, — если так рассуждать, то тебе многих судить придется.

Кавказец посмотрел через плечо на дорогу, где его ждала машина с водителем:

— Ставим точку. Я не трогаю Лаврентьева, вы оставляете в покое Каширина. Так?

— Каширин никому не скажет, что ты наживался на войне и наживаешься еще.

Рамазан больше не проронил ни слова, широко зашагал к трассе. Водитель вышел и открыл ему дверцу.

Макаров направился в глубь проспекта, в сторону Москвы-реки, где в такую погоду не было ни одной живой души и лишь молчаливые чайки проносились в сторону Кожуховского залива.

— Ты все слышал?

Водитель убрал телескопическую антенну в коробочку чуть больше сигаретной:

— Да.

— И как тебе наш разговор?

— Не знаю, Рамазан. Держится Макаров, конечно, независимо, но почему бы и не допустить, что блефует? Я же проверял по своим каналам: у него нет контактов… ну буквально ни с кем!

Тот махнул рукой:

— Так вы работаете! Омоновцы навели шорох на рынке только для того, чтобы узнать, когда, каким рейсом я прилетаю.

— Да, эта операция не была запланирована, до сих пор не ясно, кто дал такой приказ.

— А кто ворвался к Шунту, ясно? Там уже не менты работали, а те, кто хотел бы себя выдать за них. Да менты бы не сунулись… Вот и доказывай после этого, что нет у Макарова контактов ни с МВД, ни с какой-то бандитской группировкой.

— Рамазан, но ты же не думаешь, что мы напрасно едим твой хлеб? Дай еще немного времени…

— Где я вам его возьму, это время? Вопрос, буду ли я на коне, решается сейчас, и, если не решится в мою пользу… На паперть пойдете деньги просить — ни копейки не заплачу, слово даю! Разве я много прошу? Узнать, через кого Макаров может передать на меня информацию.

— Но ты же пять минут назад говорил, что эта информация не страшна для тебя.

— Ему я иного и не мог сказать. Но посуди сам: если оппозиция зацепится за тот же Карабах и начнет копать…

— Дело может кончиться отставкой, да?

Рамазан с усмешкой взглянул на водителя:

— Отставка? Милый, я бы и сейчас уже ушел в отставку, средства на хлеб есть, да обстоятельства не пускают. Если под меня начать копать, то в первую очередь станет страшно даже не мне, а тем, о ком я могу кое-что сказать. Меня просто уберут, вот и все. За то, что я был в юности немного болтлив. — Рамазан посмотрел в сторону уходящего Макарова.

— А зачем же ты ему открылся?

— А как бы я решил свои вопросы? Но дело в другом. В нелепой случайности дело. Если бы у него не погибла жена и если бы он не заподозрил меня, наши пути просто никогда бы не пересеклись. Теперь же…

Немного помолчали, и водитель озвучил мысль, которую недосказал кавказец:

— Теперь он может шантажировать тебя до скончания веков, так?

— И чем выше я буду подниматься, тем он будет опасней. Я знаю такую породу: они воюют до конца.

— Мертвые не воюют, шеф.

Рамазан опять взглянул в сторону, куда ушел полковник, но уже не увидел его. Видно, он спустился с обрывчика к воде.

— Я поехал, — сказал Рамазан. Взглянул на часы. — Сейчас шестнадцать, в семнадцать у меня встреча. Так что ты не спеши.

— Да на тебя бы никто и не подумал. — Водитель вытащил пистолет, стал накручивать глушитель. — Мне после всего этого позвонить?

— Нет. Ни звонить, ни приходить, ни напоминать о себе через кого бы то ни было. Если все-таки у Макарова есть контакты, то намечается опасная игра, и я ее очень хочу выиграть.

— Вопросов нет, шеф. И у меня, как ты понимаешь, та же кровная заинтересованность.

Водитель вышел из машины, мягко, по-кошачьему, ступая, пошел по бетонным плитам.

Рамазан сел за руль. Прежде чем тронуться, сказал тихо самому себе: