17

Немцы не торопились, как казалось Лухманову, однако, и ждать себя не заставили долго. Едва на «Кузбассе» пообедали, как сигнальщик взволнованно закричал:

— Красные ракеты с «Кеппела»!

Это означало, что командир эскорта объявлял тревогу.

«Самолеты? Лодка? Визуально обнаружили или радарами?» — напряженно думал Лухманов, пока нажимал кнопку сигнала. На палубах и в помещениях низко басил ревун, и трапы грохотали под ногами моряков, разбегавшихся по боевым постам. Лухманов надел наушники телефона и слышал все, что происходило у орудия и «эрликонов», откуда уже поступали доклады о готовности к бою. На других транспортах еще метались матросы, расчехляли орудия, и он с удовлетворением отметил, что «Кузбасс» изготовился к бою раньше других.

Миноносцы открыли огонь, и стало ясно: самолеты. Проследив за разрывами зенитных снарядов, Лухманов увидел наконец врага. Бомбардировщики шли на большой высоте, гораздо выше разрывов. «С такой высоты точно бомбить не смогут», — подумал он, но в это время самолеты стали один за другим срываться в пике.

— Огонь! — скомандовал Лухманов и вздрогнул от громкого выстрела пушки, от оглушительной трескотни «эрликонов». Трассы пуль, казалось, удивительно медленно тянулись в небо и там угасали, не достигнув цели. — Точней наводить! — крикнул капитан, хотя понимал, что и такие трассы действуют на немецких летчиков, мешают им прицельно бомбить. Но уже слышался, несмотря на грохот, нарастающий свист бомб, и между транспортами начали вздыбливаться смерчи воды, поднятые взрывами выше мачт.

Теперь стреляли все суда, все корабли эскорта — небо над конвоем было густо пронизано трассами и вспышками снарядов, и чудилось, будто не осталось ни единого живого метра пространства. Самолеты продолжали нырять в эту огненную кашу, оставаясь невредимыми, и новые столбы воды и гари вздымались между судами.

Уклоняясь от бомб, транспорты отворачивали в стороны, замедляли или увеличивали ход, и вскоре строй конвоя нарушился, смешался, создавая впечатление неразберихи и паники. Но впечатление это было обманчиво — огонь уплотнялся с каждым мгновением. «Все-таки сила — конвой!» — подумал радостно Лухманов.

Внезапно за одним из самолетов, вошедшим в пике, потянулся хвост дыма. Сначала едва заметный, он на глазах расширялся, густел и вот уже на плоскостях машины вытянулись вслед за дымом четкие, словно отвердевшие полосы пламени. Самолет поспешно сбрасывал бомбы. Транспорты под ним начали резко, испуганно отворачивать в сторону, а самолет проскочил точку выхода из пике, будто забыл о ней, и уже неотвратимо, как-то потерянно устремился к воде. Он упал, смешивая воедино воду, пламя и дым, а над вспученным грязным гейзером бесшумно, точно в немом кино, взлетали, кувыркаясь, груды обломков, лишь после этого до Лухманова докатилось гулкое эхо взрыва.

— Есть один, срезали! — восторженно завопил в наушниках Семячкин. — В самую душу влепили!

Теперь орали все разом: и кок, и боцман Бандура, и механик Кульчицкий. Только Птахов, прильнув к окуляру орудийного прицела, спокойно и молча вращал маховичок наводки, словно колдовал. Потом негромко произносил:

— Давай!

Гремел выстрел, и заряжающий тут же посылал в канал ствола новый патрон. Птахов не отрывался от прицела, и казалось, что его не интересуют ни падающие бомбы, ни сбитый самолет: только цель.

— Давай! — повторял он снова, и мостик вздрагивал от близкого выстрела.

Потеря самолета будто отрезвила немцев. А может, они попросту отбомбились. Но теперь бомбардировщики, выходя из пике, удалялись в океан и не возвращались. И когда поверилось, что первая атака врага не принесла конвою беды, что все обошлось, Марченко громче, чем обычно, доложил:

— Попадание в американский транспорт! Кажется, в ботдек!..

Лухманов вскинул бинокль. «Американец» застопорил ход. Над его ботдеком клубился дым, однако никто не пытался тушить пожар. Люди метались, поспешно вываливали шлюпбалки, спускали шлюпки. «Что же они? — нахмурился капитан. — Попадание в ботдек не смертельно!»

— Экипаж покидает судно! — доложил Марченко о том, о чем уже догадался Лухманов.

А Савва Иванович даже не понял:

— Как покидает? Одна паршивая бомбочка — и сразу же за борт?

— Они выполнили свой долг, — объяснил Митчелл. — Большего требовать от людей невозможно.

— До-олг… — процедил презрительно помполит и тихо, как показалось Лухманову, выругался. Это не было похоже на обычно спокойного Савву Ивановича, — видимо, поведение американцев взбесило его до крайности.

«Кузбасс» приближался к транспорту, и теперь стало ясно, что это — «Кристофер Ньюпорт». От него отвалили шлюпки — матросы гребли вразнобой, мешая друг другу, то и дело сцепляясь перьями весел. Все это походило на панику, оставляло тягостное впечатление. «Неужели нет среди них никого, кто навел бы элементарный порядок?» — морщился Лухманов.

К шлюпкам, изменив курс, направлялся спасатель. Но когда «Кузбасс» поравнялся с ними, Савва Иванович не вытерпел, схватил мегафон:

— На шлюпках! Почему покинули судно? Почему не спасаете?

Трудно сказать, поняли там, о чем их спрашивали, или догадались по тону, однако с ближнего вельбота что-то прокричали в ответ, и Митчелл, усмехнувшись, — дескать, американцы, что с них возьмешь? — перевел:

— Говорят, у президента много судов… Другие пошлет в Россию.

Эти слова настолько расстроили помполита, что несколько мгновений он стоял, словно оцепенев, и только затем со злостью швырнул мегафон в угол мостика. Да и все вокруг тоже примолкли: неприкрытый, откровенный цинизм экипажа «Кристофера Ньюпорта» поверг в неловкость мужчин, и они стеснялись взглянуть друг другу в глаза, словно были причастны к постыдному поступку американцев. В море свои неписаные законы, и кем бы ты ни был — американцем, англичанином, русским, — в море ты прежде всего моряк. Выходило, что на покинутом транспорте не оказалось ни одного моряка. Было от чего загрустить… Наверное, в ту минуту не одному подумалось: «Если союзные экипажи и в дальнейшем так себя поведут, не многие грузы достигнут портов назначения».

Пока «Кузбасс» проходил мимо неподвижного «Кристофера Ньюпорта», моряки неотрывно смотрели на покинутый транспорт. Палубы его дымились, однако пожар не разгорался, а, как показалось кузбассовцам, даже утих, угасая сам по себе. Под шлюпбалками болтались тали, раскачиваемые ветром, за бортами безжизненно свисали шторм-трапы, а двери надстроек были распахнуты настежь. Поблизости плавали спасательные круги и пробковые пояса, — наверное, в панике и их пытались использовать. Пулеметы со вставленными лентами торчали стволами в разные стороны, больше никому не угрожая. Из патрубков продолжал сочиться с тихим сопением пар, волны мерно плескались под кормовым срезом, и чудилось, будто транспорт, преданный экипажем, жалобно и беспомощно всхлипывал. Все напоминало о поспешном бегстве команды, но не хотелось верить, что судно, заполненное несколькими тысячами тонн важных грузов, целое и почти невредимое, обречено.

Моряки теплохода отводили глаза, чтобы не видеть тяжкого зрелища: нет ничего печальнее в океане, чем корабль, покинутый экипажем, — и кто знает, какие мысли и чувства рождались у каждого, кто оказался свидетелем бесславного конца «Кристофера Ньюпорта»… Будь «Кузбасс» не в конвое, а одиночкой, Лухманов, не задумываясь, высадил бы на транспорт часть своей команды, и моряки, в которых он, капитан, уверен, наверняка ликвидировали бы пожар, повели бы обреченное судно дальше. Но в конвое свои законы, и он, Лухманов, не смел их нарушить. Что ж, прощай, «Кристофер»…

Поднялся радист, протянул Митчеллу бланк, и тот, пробежав строчки взглядом, доложил Лухманову:

— Отбой тревоги, но сохраняется готовность. Подобранный летчик со сбитого самолета подтвердил: атаки будут следовать очень скоро и очень часто. — И уже тише добавил: — «Кристофер Ньюпорт» потопят артиллерийским огнем.

— Значит, пропали грузы?.. — вздохнул потерянно Савва Иванович.

— Таков закон конвоя, — развел руками лейтенант. — Корабли эскорта имеют приказ добивать отставшие суда, чтобы не достались врагу.

Помполит промолчал. О чем он думал в эту минуту? О фронте? О том, как нуждаются там сейчас в каждом снаряде и в каждой тонне горючего? А тут за здорово живешь уничтожают несколько тысяч тонн грузов… Разве же это война? Разве те, кто плавает на судах, не такие же бойцы, как и те, кто в окопах? Почему же ни коммодор, ни командир эскорта не пресекли панику, не призвали к порядку струсивший экипаж? Если с немцами так воевать — и через четверть века не дождешься победы…

Почти о том же думал и Лухманов. Первый бой выиграли, по сути, немцы, ибо сбитый самолет и потерянный транспорт — не равная плата. Впрочем, при чем тут немцы? Бой проиграли союзники. Горькая участь «Кристофера Ньюпорта» обусловлена не успешными действиями противника, а бездарностью команды и капитана. К счастью, не все американцы такие. Он, Лухманов, уверен: окажись в подобных обстоятельствах капитан Гривс, наверняка бы нашел в себе и мужество, и решимость, проявил бы себя настоящим мужчиной и опытным моряком.

За кормой послышались орудийные выстрелы — невольно все обернулись. Эскортный миноносец расстреливал «Кристофера Ньюпорта». Стрелял он с близкой дистанции, однако снаряды пролетали выше надстроек транспорта, едва ли не между мачтами, падая с перелетом.

— Мазилы… — проворчал Савва Иванович и покосился на Митчелла, не слышал ли тот: стреляли ведь англичане, комендоры военного флота, к которому принадлежал и молодой лейтенант.

Но вот один снаряд, а за ним второй разорвались на судне. Потом еще и еще… «Кристофер Ньюпорт» окутался дымом и паром, мачты на нем покосились, и транспорт стал оседать кормой. Лухманов отвернулся. Снова оглянулся только тогда, когда орудийные выстрелы смолкли. На месте, где недавно покачивался неподвижный «американец», вздувалась и клокотала вода, всплывали обломки, какие-то ящики, бочки, доски — тот корабельный хлам, которого всегда хватает на палубах всякого судна. Миноносец, исполнив долг, торопливо, не оглядываясь, догонял конвой.