Они уходили последними
Чем больше отдаляются от нас события, участником или свидетелем которых привелось быть, тем меньше вероятность узнать и добавить что-то новое к тому, о чем сказано-пересказано и писано-переписано. Вот почему автор этой книги с радостью ухватился за счастливый случай, который свел его с человеком, способным осветить один из важных эпизодов первых месяцев войны, насущно необходимый для более полного воссоздания героических картин прошлого.
Моя встреча с полковником в отставке Павлом Дмитриевичем Бубликом произошла непредвиденным образом. С рукописью моей книги, посланной на рецензию в Институт военной истории Министерства обороны СССР, ознакомился ученый, по трудам которого молодежь изучает историю войны на море, он прекрасно осведомлен особенно о том, что происходило на Балтике. Естественно, что он сделал ряд ценных замечаний по рукописи и указал на малейшие неточности, а в заключение рецензии поставил весьма существенный вопрос:
«Почему в книге, освещающей Таллинскую эпопею, не рассказано о том, как наши части прикрывали отход флота и опоздали на последние корабли, уходившие в Кронштадт? Они вынуждены были прорываться по суше, по тылам противника, пройти с боями через всю Эстонию. Ведь это заключительная и тоже героическая страница в истории обороны Таллина, и о ней следует рассказать. Тем более что этот рейд особенно ярко характеризует высокие моральные и боевые качества наших людей…»
Ученый-историк писал, что еще живы те, кто участвовал в этом необычайном рейде, и любезно сообщил мне адрес одного из них — П. Д. Бублика.
…Когда предстоит встреча с ветераном войны, то заранее ожидаешь увидеть пожилого воина, рано поседевшего, с сеткой морщин на лице и тяжелой одышкой, не говоря уже об остальных хворобах, которые цепляются к нашему брату. Не таким, по счастью, оказался Павел Дмитриевич Бублик. Бодрый, молодцеватый, подтянутый, в военной форме с погонами полковника, хоть сейчас в строй, будто не промчалось более сорока лет с той поры, о которой он охотно согласился рассказать.
Удивительно, что пережитое на жестоких дорогах сорок первого года он помнил во всех подробностях. Его не нужно было «настраивать» на определенную волну и тем более подталкивать наводящими вопросами. То, о чем он неторопливо и обстоятельно рассказывал, было не только пережито, но и передумано, взвешено, стало его жизненным опытом. Человек, испытавший и военное горе, и военное счастье, он понимал, что его рассказ поможет дальнейшим поискам и, возможно, приведет к открытию новых страниц в бесконечной летописи подвигов.
31-й отдельный стрелковый батальон, в котором служил старшина Павел Бублик — секретарь комсомольской организации, вел тяжелый бой на западной окраине Таллина. Каждый боец знал свою задачу — стоять насмерть и, сколько достанет сил, сдерживать бешеный натиск врага, изматывать гитлеровцев смелыми контратаками, не давать им ворваться в столицу Эстонии, прежде чем с Таллинского рейда не уйдут корабли Краснознаменного Балтийского флота и транспорты с войсками и военным имуществом.
Лишь поздней ночью, с большим опозданием, до батальона дошел приказ: не прекращая вести огонь по фашистам, отходить в Беккеровскую гавань для посадки на корабли, уходящие в Кронштадт.
— Мы готовились к отступлению, — вспоминает Бублик. — Все, что можно было взорвать, взрывали, все, что можно было сжечь, предавали огню. Подступы к нашим позициям минировали, а часть оставшихся мин выпустили по гитлеровским головорезам. Но пулеметы и минометы взяли с собой — они нам еще пригодятся! Немцы бешено обстреливали улицы, по которым мы отходили. Дошли до Беккеровской гавани — и ужаснулись! На причалах скопились тысячи военных, вырвавшиеся, как и мы, из огня, а в море — ни одного корабля. Последним покинул гавань «Казахстан». Командир лесовоза терпеливо поджидал опоздавших, хотя все каюты и палубы были заполнены. Но когда вражеские снаряды стали взрываться у самого борта, он получил «добро» на выход в Кронштадт.
Высоко поднимались свинцовые волны, предвещая приближение шторма. Позади бушевали пожары. Издалека доносились автоматные очереди. Гитлеровские солдаты шли по нашим следам и прочесывали улицу за улицей.
Настроение у собравшихся в порту, прямо скажу, было тревожное и гадкое. Все понимали, что положение критическое. Война есть война!
Времени оставалось в обрез.
Комиссар батальона Иван Алексеевич Крылов собрал командиров и политруков рот. Командование батальоном поручили политруку Яковлеву. Это был надежный командир, хорошо известный своей смелостью, уменьем разобраться в обстановке и найти нужное решение. Он участвовал в войне с белофиннами и заслужил высокую награду — орден Красной Звезды.
Яковлев приказал отряду немедленно покинуть гавань и через кладбище, находившееся поблизости, выйти на берег залива к пляжу с тем, чтобы внезапным ударом с фланга ошеломить наступающих гитлеровцев и обойти Таллин с запада на восток. А отсюда двинуться на прорыв по тылам противника, держа направление на Нарву и Кингисепп.
К 31-му отдельному батальону, насчитывавшему около 500 штыков, в гавани присоединилась группа участников обороны Таллина — бойцов и командиров во главе со старшим лейтенантом Кораблевым.
Разъяснили всем план действий и немедленно начали его осуществлять. Первое столкновение с противником произошло на ближайшей дороге. Фашисты как ни в чем не бывало катили на машинах, горланя веселые песни. Батальон открыл по ним огонь из минометов и станковых пулеметов. Фашисты повыскакивали из машин и растерянно заметались на дороге. Из подбитых машин образовалась «пробка», помешавшая врагу подтянуть подкрепления.
Выпустив побольше очередей из пулеметов, наши бойцы свернули в лес и углубились в чащу сосняка и ельника. Лес находился на возвышенности, с которой было видно, как из гавани выходили другие подразделения Красной Армии и тоже направлялись в обход города.
Прошло несколько часов, прежде чем гитлеровское командование спохватилось, что выпустило последних защитников Таллина. Приняты были меры, чтобы не дать им уйти далеко. Фашисты на танках и бронетранспортерах перерезали все дороги, вплоть до проселков, вели бесприцельный огонь по лесам и болотам, через которые пробирались советские воины. Подняли аэростаты воздушного наблюдения, немедленно сообщавшие артиллеристам, где среди деревьев мелькнет группа людей с оружием.
Пришлось отказаться от намеченного плана. Батальон повернул на юг и удалился от Таллина на пятнадцать-двадцать километров. Оторвавшись от преследования, вновь взяли, как наметили, направление на восток.
Шли, отбиваясь от немецких дозоров и гитлеровских прихвостней — банд кайтселитчиков из местных кулаков. Днем и ночью в окрестностях не умолкала стрельба. Это прокладывали себе дорогу те, кто ушел из Беккеровской гавани позже нас на рассвете 29 августа.
— Впоследствии стало известно, — пояснил рассказчик, — что ушедшие вслед за нами бойцы разбились на отряды по 100–200 человек, чтобы легче просочиться сквозь вражеское окружение.
Поливая путь кровью, батальон пробивался на землю, которую еще не топтал вражеский сапог. Ни один день не обходился без потерь ранеными и убитыми… Тяжелораненых бережно несли на плащ-палатках. Раненые разрывными пулями (а гитлеровцы и кайтселитчики только такими варварскими пулями и стреляли) через несколько дней умирали от гангрены. Оставшихся целыми и невредимыми мучила мысль, что они ничем не могут помочь раненым, не имея ни — медикаментов, ни достаточно перевязочного материала.
Приблизительно в 30–40 километрах юго-западнее Раквере батальон попал в засаду. Противник, укрывшийся за деревьями и штабелями дров, пропустил через поляну ничего не заметившую разведку, а затем открыл с близкого расстояния, почти в упор, губительный огонь по основным силам батальона. Потеря бдительности стоила участникам рейда десятков жизней. Погиб младший политрук Марченко, тяжелое ранение получил старший лейтенант Кораблев, выбыли из строя и многие другие.
Батальон принял бой в исключительно трудных условиях, навязанных врагом.
Партийное бюро поручило мне собрать документы убитых товарищей, продолжал вспоминать полковник Бублик. — Я пополз к младшему политруку Марченко, хотел взять его партийный билет, пистолет и дневник боевых дел батальона. Марченко отличался литературными способностями, писал стихи и вел дневник с того дня, как мы отправились в рейд по тылам врага. Но прежде чем я приблизился к Марченко, меня окликнул комиссар Иван Алексеевич Крылов:
— Бублик, я ранен… Перевяжи!
Тотчас я бросился к нему. Комиссар лежал под кустом в стороне. Левой рукой он зажимал большую сквозную рану на груди. Кровь из нее так и хлестала. Для перевязки не хватило двух индивидуальных пакетов. Пришлось использовать красный флаг, который я захватил с одного из хуторов, откуда мы выбили карателей. Флаг я держал для того, чтобы нас узнали свои, если мы будем с боем переходить линию фронта.
Перевязав раненого, я крикнул:
— Отомстим за комиссара!
За мной бросилась на врага группа солдат, залегших под обстрелом. Взрывы гранат сделали свое дело. В образовавшуюся брешь бойцы вырвались из опасного места.
Когда отбежали достаточно далеко, остановились в густом лесу. Бублик пересчитал людей. Оказалось сорок человек, хотя пошло на прорыв значительно больше. Дорогой ценой удалось вырваться из огненного кольца.
Некоторые бойцы уверяли, что по другую сторону зловещей поляны слышался знакомый голос командира, звавшего вперед. Возможно, что и другая часть батальона пробилась через фашистский заслон, но обе группы больше не встретились.