Попив, я окончательно оклемался и даже развеселился. Включился в беседу, хохотал вместе со всеми… Нечаянно посмотрел на себя в зеркало и обомлел. Пока я спал, эти сволочи разрисовали меня: мои лицо и шея были покрыты аккуратными черными и желтыми полосками.

Сперва я обиделся, хотел идти мыться, но потом подумал, что это даже весело. В конце концов, пчела я или нет?

Потом мы стали пугать иностранцев. Я шел по коридору босиком, в руках нес блюдечко с сахаром («Ни меда, ни нектара нет, ты уж извини», – сказали мне, всучив его). За мной двигалась процессия человек в десять. Кто-то на английском объяснял иностранцем, что в каждом уважающем себя российском отеле есть свой сумасшедший, и вот перед вами местный отельный сумасшедший, который считает себя пчелой… Иностранцы или тупо смотрели на нас, или вежливо улыбались, но чаще испуганно шарахались.

Особенно интересно было стоять перед дверьми лифта. Они открывались, находящиеся там французы или англичане визжали и, вместо того, чтобы выйти, поспешно уезжали на другой этаж.

Потом мы зачем-то спустились в фойе. Там стояли два милиционера – пожилой и молодой. Пожилой, увидев нашу дурную процессию, отвернулся и сделал вид, что ничего не заметил. Молодой не выдержал. Он не знал, что можно вменить нам в вину, но непорядок чувствовал. Он долго и внимательно наблюдал за нами, а когда мы, обойдя фойе, возвращались к лифту, остановил меня:

– Молодой человек…

– Да? – обернулся я, уже нажав кнопку вызова.

– Что у вас… с лицом?

– Болезнь такая, – ответил я и вошел в прибывшую кабинку. Моя свита последовала за мной. Последняя – Танька – высунула голову из лифта в фойе и пояснила:

– Шизофрения называется.

И мы уехали.

Стихотворение про пчелу, вынесенное мною в эпиграф этого скорбного повествования очень понравилось писателю Л. Как-то, будучи у него в гостях, я проснулся среди ночи от собственного смеха. Тут же вспомнил, что мне приснилось и записал, чтобы не забыть. А приснилось мне следующее. Как будто бы Л. говорит мне:

– А мы в последнее время с Катькой (это его девушка) ебемся всегда в восемь вечера.

– Это почему? – спрашиваю я

– Потому что в это время у нас за окном устраивают фейерверки. А это очень клево– вокруг фейерверки, а мы ебемся.

– А если фейерверка нет? – спрашиваю я.

– Ну, тогда так ебемся, – помедлив, пожимает плечами Л. – Без фейерверков…

… Когда Л. уехал в одну далекую страну, я жил у него. Л. выложил в интернет свою фотографию, на которой он обнимал местную черную свинью. Мама Л., увидев эту фотографию, серьезно сказала:

– Как бы он домой ее не привез. Он с детства мечтал свинью завести.

Л. было хорошо, он хотя бы со свиньей обнимался. Мои же ночи в его квартире проходили одиноко, лишь за стенкой посапывала его Катька. А ведь вокруг бушевали фейерверки! Возможно, потому уже знакомое вам стихотворение получило следующее развитие.

Люди и пчёлы

житейская драма в трех действиях

Действующие лица:

Пчеловод – мужчина средних лет с неопрятной бородкой и следами излишеств на лице.

Пчела – немолодая уже, но еще довольно привлекательная пчела, размером эдак с полосатую кеглю.

Пчёлы – точно такие же.

Стандартная кухня типовой московской многоэтажки. Пчеловодсидит за столом, подперев рукой подбородок. На столеперед ним в напряженной позе, облокотившись о сахарницу, стоит Пчела, готовая к любой провокации.

Пчеловод(недобро): Я заметил, ты, пчела, пиздить сахар начала?

Пчела (пылко): Сахар нужен мне на мёд!

Пчеловод(грозно): А меня это ебёт?!!

Спальня. В тени балдахина на подушках полулежит Пчеловод. Лица его почти не видно, слышится только тяжелое болезненное дыхание. Вдоль кровати на табуретках сидят Пчелы. Пчела, сидит у изголовья.

Пчела (сочувственно): Не могу смотреть без слёз!..

Пчеловод(глухо): Это спермотоксикоз. (С горькой усмешкой, без надежды на понимание): Только мёдом излечим…

Пчелы(вскакивая, хором): Мы тебе его дадим!

Кухня. Пчеловод, радуясь своему чудесному исцелению исполняет необузданный танец. Пчелы, стоя небольшой кучкой на столе, печально взирают на него. Пчеловод хватает сахарницу и рассыпает сахар по столу.

Пчеловод(ликующе): Ешьте на хуй, ешьте весь! (Изгибаясь в танце и тыча себя пальцами в разные части тела): Жальте здесь и здесь, и здесь!

Пчела (обращаясь к Пчелам): Нет, не понял все равно. (Печально вздохнув): Люди, пчелы – все одно…

Пчелы вззмывают и, жужжа, вереницей выпархивают в форточку. Пчеловод замирает в нелепой позе.

Занавес.

Давайте отдохнем от сквернословия

Действительно, давайте отдохнём. Давайте почитаем «нормальную» литературу. Я же ее все-таки тоже пишу. Пару фантастических рассказов. Даже три. А потом поедем дальше.

1. Я больше не буду

О, милый мой, бедный мой кот. Теперь, когда тебя нет со мной, я не перестаю удивляться той черствости и безразличию, которые я проявлял, когда ты был рядом. Неужели я не знал, что твое любимое блюдо – заливное из рубленых кусочков крольчатины, в банках с надписью «Кити Кэт»? Неужели покупать тебе его чаще обернулось бы уж таким сокрушительным ударом по моему бюджету? Так почему я вечно норовил накормить тебя какой-нибудь неаппетитной ливерной колбасой, а то и вовсе подсовывал объедки? Что это – эгоизм? Нежелание или даже неспособность понять ближнего, если это хоть чуть-чуть грозит нашему собственному комфорту? Да что там «Кити Кэт»…

Метеориты. Кому они нужны, эти безжизненные камни, прилетающие к нам из безжизненного космоса? Голые обгорелые булыжники. Но именно им, этим сперва убийственно раскаленным, а затем навечно мертвенно-холодным посланникам пустоты, я посвятил свою жизнь. Может быть, это они сделали меня таким, каков я есть?

Помню, как я возвращался с работы, а ты встречал меня, мурлыча и трясь щеками о ботинки… Всегда ли я говорил тебе ласковые слова, всегда ли поднимал на руки и посвящал первые минуты пребывания дома? Отнюдь нет. Да, бывало и так, но все-таки чаще я, не обращая на тебя должного внимания, топал в свою комнату или в ванную, занимался своими холостяцкими делами, а то и продолжал исследование очередной принесенной с работы каменюки.

Что мы ищем, разглядывая их? Зрелый ученый никогда не станет подставляться и не скажет правду. Он ответит, что «целью исследования является само исследование», призванное пополнить копилку человеческих знаний, а в свете этого одинаково ценен любой результат… И это правда. Но правда эта рождена многими разочарованиями многих лет бесплодного труда. Лучше спросить ученого, о чем он мечтал в детстве. Что он хотел найти в этих камнях, когда ему только-только пришла в голову идея изучать их. И, возможно, тогда он все-таки признается. Конечно же, он хотел найти следы разума или, на худой конец, хотя бы просто жизни. Потому что всем нам так одиноко на этой Земле, но только в детстве мы еще надеемся это изменить.

И вот я приносил с работы очередной космический экспонат. Я уже давно не задумывался над тем, сколько миллионов световых лет он преодолел и сколько миллионов веков одиночества впитал в себя. Я просто садился за стол перед подключенным к ноутбуку микроскопом, а ты устраивался у меня на коленях и мурлыкал мне что-то такое, что защищало меня от этих веков, только тогда я этого не понимал.