Часть первая ОДЕР

В просторном классе польской сельской школы метельным зимним вечером 1945 года командующий фронтом вручал ордена и медали группе награжденных офицеров. В комнате стояла настороженная тишина, проникнутая тем нервным напряжением, когда малейшее движение или шорох привлекают общее внимание. Авторитет маршала, сила воинской субординации невольно делали свое дело.

Глиняная печь с ободранной штукатуркой жарко полыхала.

На противоположной, еще не просохшей стенке — школа несколько дней подряд стояла пустой — в одинаковых ясеневых рамах висели портреты Сталина и Осубки-Моравского, тогдашнего премьер-министра Польши.

Привычно, размеренным шагом, подходил маршал к офицерам, вручал награды и хрипловатым, простуженным голосом произносил поздравительные слова. Церемония вошла уже в определенный ритм. Гвардии полковник Березовский, преодолев в себе первое волнение, спокойно ждал очереди. Возле него стоял худой, высокий узбек со скуластым лицом. Большая курчавая голова Березовского едва доставала его костлявого плеча.

Маршал подошел к узбеку:

— Капитан Абдурахманов, — прохрипел, подавляя кашель, маршал, — Военный совет фронта наградил вас медалью «За отвагу».

Приколол медаль к вылинявшему кителю, который висел на худой груди капитана, будто на палке, протянул руку. Но рука повисла в воздухе. Все, стоявшие поблизости, заметили, что правый рукав кителя капитана пустой.

Минутная тишина. Даже слышно, как трещит раскаленная печь, как с холодной стены падают на пол и звенят капли.

— На плацдарме?

— Так точно, товарищ маршал!

Командующий фронтом задумался. Ох этот сандомирский плацдарм, ключ к Варшаве! Крепким оказался орешком. Нужно было во что бы то ни стало захватить и удержать его…

Он обратился к адъютанту майору Борисенко:

— Орден Красного Знамени. Мигом!

Боевой орден с яркой багрово-белой лентой сверкнул на кителе безрукого капитана рядом с медалью.

— Спасибо за службу, товарищ капитан.

— Служу Советскому Союзу!

Маршал глянул куда-то мимо капитана, на стены обшарпанной ветрами и дождем школы. Увидел бесконечную фронтовую дорогу, черные силуэты пожарищ. Услышал голоса павших друзей. И, будто оправдываясь перед ними или перед тяжело раненным воином, обронил:

— Такова уж наша солдатская доля…

Сделал еще два шага, и взгляд его серых, будто перетлевший пепел, глаз остановился на Березовском.

Они видели друг друга впервые.

Путь прославленного маршала к этой встрече шел сверху, молодого полковника — снизу. Приняв боевую купель еще в водовороте гражданской войны, бывший крестьянин-батрак так и не снял с себя военной одежды. Закончив Академию имени Фрунзе, занимал различные штабные должности, а войну начал на посту командующего одним из фронтов, которые тогда часто перегруппировывались и меняли названия.

Березовский попал на передовую линию человеком сугубо гражданским. Учитель математики из пропахшего чабрецом и рутой подольского села, он в военных школах и академиях не учился, о военной службе не мечтал. В грозную годину, как и миллионы других, он взял в руки оружие. Бои, снова бои, ранения, медсанбаты, госпитали, тоска в резерве, курсы переподготовки и новые бои, но уже наступательные! Снова ранение, снова награды, высшая из них — Золотая Звезда за форсирование Днепра; новые знания и должности. И вот он — полковник, начальник штаба Отдельной гвардейской танковой бригады…

Орден Отечественной войны 1-й степени рядом с другими наградами уже ярко сверкал на гимнастерке гвардии полковника, а маршал почему-то дальше не шел и не отрывал пытливого взгляда своих пепельно-серых глаз от чуточку неуклюжей фигуры Березовского.

«Почему бы это? — подумал полковник. — Может, какие-нибудь претензии к нашей бригаде?..»

Словно бы в подтверждение догадки командующий сказал:

— Товарищ полковник, зайдите завтра ко мне. В одиннадцать тридцать.

Это было похоже на передачу мыслей на расстоянии. С самого утра Березовский размышлял, как бы ему помимо официальной встречи во время вручения наград побеседовать с маршалом хотя бы несколько минут наедине. И теперь с готовностью отчеканил:

— Есть, товарищ маршал!

Полковник Березовский на скорую поужинал с ординарцем Сашком Платоновым, гармонистом из Тулы, которого все в части называли насмешливо и ласково — Чубчик. Для аппетита выпили по СПГ (сто пятьдесят граммов) разведенного ректификату, который Сашко раздобыл на местном спиртовом заводе. К сожалению, удалось нацедить лишь одну канистру. После налета вражеской авиации завод горел, пламя охватывало цех за цехом, и операцию Чубчик проводил с известным риском для жизни.

Еще одна беда: канистру взял из-под бензина, мыть было некогда. Спирт промыл ее, впитав в себя не только остатки бензина, но и многолетнюю ржавчину, и всякую грязь. Вонючий коричневый напиток был явно непригоден для употребления. Но ловкий туляк не растерялся. Обменял у хозяйки дома, красивой и дебелой пани Ядвиги, концентрат пшенной каши на обыкновенный древесный уголь. Завернув его в бинт из индивидуального пакета, он процедил сквозь него непривлекательную жидкость и добавил к ней необходимую дозу воды. Добытый продукт имел вполне приличный вкус, напоминая эрзац немецкого шнапса, который иногда попадал к ним с трофеями. Закусили размоченными в воде сухарями, американской тушенкой и солеными огурцами, которыми угостила их пани Ядвига.

Хозяйка отнеслась к временным квартирантам весьма приветливо, но от приглашения поужинать вместе с ними отказалась. Не потому ли, что в соседней комнате яростно стучал сапожным молотком ее худощавый, нервный и, наверное, очень ревнивый муж. Отказ пани Ядвиги от ужина огорчил Чубчика, но Березовский не придал этому значения. Недавно он пережил еще одну душевную драму и к женскому полу относился с чрезмерной осторожностью. А главное, гвардии полковник на протяжении всего вечера неотступно видел перед собой коренастую фигуру седовласого маршала с простуженными, а может и простреленными легкими, ощущал на себе его пристальный взгляд…

Будто нарочно, возникла в памяти полузабытая материнская песня и тихо звенит, не угасает.

— Товарищ комбриг!.. — прерывает грусть немой песни — ибо звучит она лишь в сознании полковника Березовского — неунывающий Платонов-Чубчик. Он разлегся на заднем сиденьи незаменимого на занесенных снегом или развезенных непогодой дорогах юркого виллиса. — Товарищ комбриг!.. — Платонову нравится то и дело повторять новый титул своего начальника и кумира. Он словно бы еще и еще раз поздравляет его с высоким назначением и одновременно наивно, почти по-детски, рисуется перед водителем виллиса — немолодым, молчаливым Павлом Наконечным. — Товарищ комбриг!..

— Чего тебе? — неохотно спрашивает ординарца Березовский и, плотнее закутавшись в теплую кавказскую бурку, погружается в песню, как в сон.

Песня помогает ему собраться с мыслями, вспомнить, что же произошло несколько часов назад.

…В назначенное время Березовский не застал командующего фронтом. Тот встречал на полевом аэродроме самолет из Москвы, на котором прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования. Позавтракав, оба маршала долго совещались, видимо, представитель Ставки привез важные новости.

Тем временем Иван Гаврилович насупленно сидел за тесной школьной партой с мастерски выдолбленным католическим распятием. Кто-то продлил концы креста, чтобы он смахивал на свастику. А потом, наверное в последние дни, уже другая рука попыталась совсем уничтожить обезображенную христианскую эмблему. Это ковыряние ножом так и осталось на неподатливом дереве парты как лаконичный след исторических событий, пронесшихся через маленькое мазурское село.

Майор Борисенко, адъютант командующего, невысокого роста, с осунувшимся от хронического недосыпания и усталости лицом, разложил перед Березовским свежие газеты, привезенные из Москвы на самолете Ставки.

— Читайте, Иван Гаврилович.

— Спасибо.

Сводка Информбюро с фронтов, сообщения о трудовых подвигах в тылу, статьи Алексея Толстого в «Правде», Ильи Эренбурга в «Красной звезде», фронтовой очерк Бориса Горбатова, стихи известных поэтов…