Глава 11

Я примчалась домой, чуть не снося дверь в мою комнату. Мама была дома, чего я так не желала в данный момент, да и думать просто не могла. Заметив, мою чрезмерную спешку, она вошла ко мне, где я, сидя за рабочим столом, пыталась забить рюкзак необходимыми вещами.

- Что происходит? - строгий голос не мог остановить меня от задуманного. Время поджимало, и глядеть на реакцию мамы, а тем более выяснять что-либо не имело никакого смысла. - Соня, я с тобой разговариваю. Будь добра ответить мне.

Я застегнула рюкзак и проверила счет через мобильное приложение. На карточке осталось тысяч пять, поэтому на непредвиденные нужды должно было хватить. Деньги я откладывала на велосипед, чтобы каждое утро было удобно добираться до университета, но мои желания поменялись довольно спонтанно.

- И куда ты так мчишься? - она осматривала меня с головы до ног и ждала от меня хоть чего-то стоящего, что сможет объяснить мое непривычное состояние: между тревогой и взрывом.

Я одела рюкзак на плечи и обняла маму. От растерянности она ничем мне не ответила.

- Я должна спасти человека, что безумно важен для меня, мама. Также как ты. Прошу, не волнуйся, я буду на связи, обещаю. Я вернусь, как можно скорее.

Я отпустила ее, одела обувь в коридоре и кинулась за входную дверь, упуская из зоны важности сказанную мамой фразой:

- Будь осторожна, Соня.

Впервые в жизни я действовала. И причем не просто, а ради кого-то.

***

Дождавшись приземления, я и Надежда сошли с самолета и выскочили из аэропорта.

Я никогда не была в столице.

Два года назад меня мог бы напугать главный город страны своим объемом, многолюдностью и шумом. Я бы предпочла остаться в своем любимом тихом и гармоничном городке. Но не сейчас.

Я почти одна в незнакомом мне городе с только познакомившимся со мной человеком, начинают сгущаться сумерки, но я не робею и первым делом сажусь следом за Надеждой в остановившееся у тротуара такси. Мы направились прямиком в больницу. У меня не было шанса опоздать.

За загрязненным окном пролетали высокие дома, небоскребы, шумные люди, яркие вывески, шуршавшие темные тени очертания деревьев. Сердце бешено стучало в груди, а пальцы неосознанно стучали по сиденью машины, ноги твердо упирались в пол от тревоги, что перезревала во мне и готова была взорваться в любой момент, словно перекаченный гелием шарик.

Быстрая поездка в центре показалась мне вечной. В придачу к пробкам, что образовались прямо недалеко от аэропорта. Нервы разъедали меня, словно желчь или кислота, и когда я увидела очертания больницы, я была на пределе. Не дождавшись Надежды, я выскочила из машины и вбежала внутрь здания.

Первым делом я кинулась к медсестре-администратору. Растянутым голосом она попросила присесть меня. Она усадила меня на пуфик, подальше от других посетителей, а я как сумасшедшая старая колдунья впилась ей в оголенные плечи. От нее приятно пахло пудрой и дорогой помадой, а большие добрые глаза внушали доверие, но отсутствие улыбки на красивом едва тронутом возрастом лице настраивали меня на плачевные новости.

Она сказала всего лишь два слова.

- Что? - отказывалась верить я.

В это мгновение в двери ворвалась Надежда. Она тоже услышала эти два слова и замерла, смотря на меня с жалостью и сдерживая слезы. Ее не предупредили.

Медсестра повторила слова и опустила ладонь на мое плечо. И пояснила: сегодня, днем, наглотался обезболивающих, не мог перенести тяжелой физической боли.

- Этого не может быть…

Что говорят люди в таких ситуациях? Как они могут ответить, когда их самое заветное желание разрушается в одно мгновение, словно по щелчку пальцев.

Медсестра принялась успокаивать меня, словно я и вправду вела себя сродни с одержимой.

- Я… я должна увидеть его.

Что она сказала? Его отвезли в морг. Как это возможно? Почему? Почему Вселенная не дала мне узнать этого раньше?

- Нет, это неправда.

У меня случилась истерика. Впервые в жизни я не побоялась показать свои эмоции. Впервые в жизни я рыдала и орала при чужих совершенно незнакомых мне людях, сочувственно и одновременно дико озиравшихся на меня. Я ничего не понимала. Я отказывалась принимать случившееся. Отказывалась верить в происходившее.

- Где находится этот морг?

По лестнице поспешно шел психиатр. И он присел рядом, пытаясь уговорить меня подняться в его кабинет, присесть на кушетку и выпить успокоительное, скрыться от журналистов, которые могли появиться в любую минуту для изъятия интересного материала в горячие новости.

Я не верила. Я отказывалась принимать неправду.

Я прорыдалась как следует, и остановившись, все еще икая, я встала и медленно направилась к выходу, смахивая обильные капли слез с щек. Мои ноги подкашивались, а тело теряло стойкость и силу, кости скручивало, а голова кружилась. Я поскользнулась и упала около дверей. Потеряла сознание.

***

Очнулась я на утро, на кушетке в палате, которую оплатила для меня Надежда. Кроме меня, никого не было в комнате.

Я немного приподнялась и почувствовала боль в районе левой брови. Я дотронулась пальцами до нее: во время беспросветного падения я поставила себе шишку, которая сильно-сильно щипала от любого прикосновения, даже через пластырь. Голова по-прежнему кружилась, и меня немного подташнивало.

За окном, около которого находилась моя кровать, солнце выглядывало из-за горизонта и тянулось вверх. Оно слепило глаза своим алым почти рыжим огнем. Я отвернулась и неприятно поморщилась.

На сердце рана продолжала течь. В душе появилась тоска, и мысли разрывали на части мое сознание, питая его отвратительными образами и самобичеванием.

Рюкзак и верхняя одежда покоились на стульчике недалеко от кровати. Я потянулась за ним, расстегнула и среди мелочей нашла конверт. Я шмыгнула носом, нахмурила и так больную бровь и открыла послание в сотый, тысячный или миллионный раз. Я достала плеер с наушниками. Воткнула их в уши и включила «Высоту». Небесные мотивы перемешивались далекими отголосками страсти, нежности, трепета, преданности. Я достала голубой сложенный в два раза листок и развернула его. Я пообещала себе, что прочту письмо последний раз в своей жизни. Наступил подходящий момент при первых лучах солнца, в отсутствие любопытных лиц и медсестер, изрядно старавшихся за хорошие деньги, наедине с самой собой. Так как должно быть. Открыто. Принимая каждое слово правдой. А потом вернутся домой и поговорить с мамой предельно честно, на это раз не скрывая ни одной детали. И продолжить жить так, как хочу этого я.

«Я уже не могу сочинять музыку. Все выходит фальшиво. Наигранно. Не как с тобой.

Я действительно любил тебя, Соня. Я не просто спал с тобой. Я отдавался любой нашей связи с головой, до мурашек в локтях и коленях. Я и сейчас люблю тебя. Очень люблю. Хочу просто увидеть тебя. Вновь засмотреться на твою улыбку и невинные глаза котенка. Хочу просто погладить тебя по волосам и любоваться твоим прекрасным профилем, смотрящим вдаль голубого бесконечного неба. Наслаждаться тем, как ты пьешь колу и неаккуратно ешь мороженое, умудряясь измазюкать носик и едва уловимые ямочки щек.

С тобой я был вечен. С тобой я был всем. И постоянная пустота была заполнена. Возможно, ты не любила меня, поэтому отпустила, ничего сказав. А я на парах и уехал. Мне нечего было терять. Или было? Тебя.

Я не знаю, а гадать уже нет сил, да и смысла. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. И знала, что была самым прекрасным моментом в моей жизни. Ты дороже мне фортепиано из детства, с которым я вырос и про которое я говорил тебе. Любого фортепиано. Ты была дороже мне любой музыки. Ты, именно ты, была фортепиано, на чьих клавишах я так заигрался и потерялся в своих чувствах, ты была музыкой, которой я заслушивался. Ты была не просто «музой», которую используют для написания одной пьесы и только. Ты была богиней моей жизни. Ту, которую, искал, которую нашел, и которую потерял.

Прости, что никогда не называл тебя по имени. Никогда не горел желанием познакомить тебя с моей мамой и представиться твоей. Что никогда не делил с тобой твои увлечения и не укладывал пожеланием «спокойной ночи» и не будил «добрым утром». Прости, что ни разу не подарил плюшевого динозаврика и не сводил в библиотеку подремать в тишине.