Глава 10

— Сидней.

Как только Сидней преступила порог особняка, и вошла в фойе спустя сорок пять минут после отъезда с благотворительного приема, жесткий, твердый голос Лукаса приказал ей остановиться, повиноваться. Часть ее, привыкшая к этому с рождения, хотела подчиниться, покориться невысказанному приказу. Но другая часть — обиженная, разгневанная, раненая часть — безмолвно говорила ему и его крайне высокомерному поведению иди к черту.

И бунтовская сторона ее натуры победила. Она не остановилась и продолжила подниматься по лестнице к своей временной спальне.

— Черт побери, Сидней. Подожди.

Аккуратная, но настойчивая хватка остановила ее на полпути. Она напряглась, выдернула руку из его захвата, а он ее отпустил. И все же она вскипела. Какого черта? Неужели он ничего не понял еще в лимузине, когда она заткнула и оборвала все его попытки поговорить? Чего ему надо от нее? Неужели быть обозванной толстой одной из его бывших любовниц было не достаточным развлечением сегодняшнего вечера? Рубенсовская. Пышная. Величественная. Она уже слышала все эти слова, — ее так называли. А эти мудрые эвфемизмы зачастую сопровождались рекомендациями результативных диет или имен пластических хирургов — светил в области липосакции.

После долгих лет комментариев о своей фигуре и весе ее кожа стала такой же толстой, как шкура слона. Учитывая, что ее мать была автором огромной порции таких замечаний. Но то, что случилось сегодня, было ужасно. И это произошло перед Лукасом.

Следы румянца проступили на ее груди и лице опять.

— Что? — она спустилась на ступеньку вниз и взглянула ему в лицо.

— Не веди себя как слишком чопорная дама, — велел он. — Нам нужно поговорить о сегодняшнем вечере.

Неужели? Поговорить о том, как они столкнулись с женщиной, которая во всех интимных подробностях знала, как он выглядел без одежды? Совершенно. Точно. Нет.

— Ладно. Как видно, новости о нашей скоропалительной помолвке широко распространились. Я думаю, своим появлением мы неплохо помогли ситуации. Ты очень убедительно изображал безумно влюбленного мужчину, что, мне кажется, помогло умерить пыл некоторых сплетников. Разумеется, нам понадобится еще несколько выходов, чтобы...

— Прекрати, — он притянул ее ближе. — Мне плевать, что люди подумали или не подумали.

— А тебе следовало бы волноваться об этом. Как бы мелко это не казалось, некоторые из них решат иметь ли им с тобой или твоим бизнесом дело, учитывая эту расторгнутую помолвку. Они расценят тебя как импульсивного и ненадежного. Что, если твоя личная жизнь является отражением того, как ты управляешь компанией, тогда они бы предпочли не...

— Ты прикрываешься этим фасадом снежной королевы, который тебе кажется надежной страховкой. Но я так легко не поддамся, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Почему ты убежала?

Гнев застил ей взор, так что он виделся ей через смутную, багровую дымку.

— Убежала? Значит, это моя вина, что твоя бывшая — или кем для тебя была — злобная, невоспитанная, грубая...

— Сука. Сдается мне, ты вытанцовываешь вокруг этого слова, — подсказал он. — И, нет, я не виню тебя за ее поведение. Но я хочу понять, почему ты ушла, как будто сделала что-то постыдное. Неужели родители принижали тебя до такой степени, что ты считаешь, что заслуживаешь такого отношения?

Его вопросы ударяли близко к цели. Слишком близко.

— И что же, по твоему мнению, мне следовало сделать? — она опустилась еще на ступеньку, еще больше сближая их лица. — Схватить ее за волосы? Покатиться с ней по полу, царапая и щипая? А что в следующий раз, когда я встречу другую твою бывшую? А еще одну? А еще одну? Тогда мне следовало бы хранить боксерские перчатки в сумочке, на случай, если я буду конфликтовать каждый раз, сталкиваясь с женщинами, с которыми ты имел интрижки.

Она выговаривала ему, запустив руки в свои волосы. Кто была эта женщина, наносящая словесные удары? Она не узнавала ее — она ей не нравилась. Негодование и бессилие смешались в ядовитую смесь, кипящую в ее желудке. Она ненавидела терять контроль. Ненавидела эмоции, кружащиеся и сворачивающиеся внутри нее, делая ее слабой, уязвимой, открытой для его пристального изучения.

Несмотря на скандал, раздутый из их внезапной помолвки, сегодня мужчины выказывали свое уважение Лукасу, обращались к нему с почтением и восхищением. Женщины прожигали в нем дыры похотливыми взглядами. Его личная значимость не была привязана к имени или крови, бегущей в его венах. Он внушал уважение собственными заслугами и силами. А она? Она даже не получила уважения и любви от своего отца. Для Джейсона и Лукаса она была лишь вещью. Пешкой, направляемой по шахматной доске их мотивами и планами.

— Мы можем обсудить, как много женщин у меня было. Мы можем обсудить, как много из них были совершенно безликими, и как бы я хотел, чтобы таковых было больше. Мы можем обсудить, что мне нравились некоторые, но я, ни одну не любил, — она обернулась и увидела его там же, где и оставила, руки в карманах брюк, тяжелый взгляд зафиксирован на ней. — Мы можем обсудить все эти вопросы. Позже. Сейчас мне нужен ответ на мой вопрос. Потому что прямо сейчас только это удерживает меня здесь, на месте, от того, чтобы отправиться в дом твоего отца и свернуть его неблагодарную шею.

Лукас приблизился, напомнив ей о большой, темной камышовой кошке на охоте. Здравый смысл и инстинкт самосохранения кричали ей отойти, но опыт велел остаться на месте. Как и любой хищник, чувствующий страх, он использует свое преимущество, воспользуется ее слабостью. Ее слабость в предательской реакции на его близость, его аромат. Его слова. Его прикосновение. Особенно его прикосновения.

— Почему у меня есть ужасное подозрение, что ты веришь той ерунде, которую он нес в своем офисе?

Она опустила свой взгляд на сильную колонну его шеи. В какой-то момент поездки домой он снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу. Смуглая, гладкая кожа туго натянутая на мощном выступе его ключиц, и она изучала полосу плоти, как если бы на ней были нанесены все туманные ответы к Вселенной. Все, что угодно, только бы избежать его взгляда, проникающего очень глубоко.

— Каролина лишь высказала вслух то, что другие люди думают, — ответила она мягко. — Что ты женишься на мне только из-за моей фамилии, чтобы подобраться ближе к моему отцу и его связям, — вдохнув, она подняла голову. И почти опять решила отступить, опаленная бирюзовым пламенем, обращенным к ней. — Как и я, они, скорее всего, видели женщин, с которыми ты встречался. Ни одна из них не похожа на… — она приостановилась — …меня. Игра во влюбленность необходима, но не все поверят, что в твоей внезапно вспыхнувшей любви нет финансовых мотивов.

Она расправила плечи, вздернула подбородок. Для всего мира гордость, может, и считается грехом, но для Блэйков это достоинство. Необходимость. А прямо сейчас и единственное, что у нее осталось.

— Твоя цель — унизить моего отца лично и в бизнесе. Миссия наполовину завершена. К моменту нашей свадьбы на следующей неделе твоя вендетта осуществится. Важно ли кому или во что я верю? Изменит ли это твое мнение об этой помолвке? Этой свадьбе?

— Нет.

Незамедлительный, резкий ответ не должен был выбить воздух из ее легких. Лукас никогда не лгал ей о своих планах и ее роли в них. Его гнев по отношению к ее отцу трансформировался в ненависть. Его мотивы выступали за границы денег и общественного признания. Что? Неужели она ожидала, что он быстро свернет свою кампанию по мести и шантажу из-за ее чувств? Она почти рассмеялась. Это потребовало бы поместить ее желания, потребности и сердце перед его собственными планами. Но никто — даже ее родители — никогда этого не делали.

— Спокойной ночи, Лукас.

Она отвернулась, внезапно почувствовав усталость. Вес его пристального взгляда толкал ее в спину, заставляя желать укрыться от него. Завтра, когда защитный слой на ее эмоциях не будет таким тонким, почти прозрачным, она сможет посмотреть на него опять. Но не сегодня...

Твердая, плотная стена мускулов прижалась к ее спине, выбивая воздух из ее легких. Лишь крепкое объятие руки, обтянутой черным рукавом, не дало ей упасть. Жар лизнул ее спину и шею.

— Ты права, — промурлыкал Лукас в ее ухо, нежным тоном, противоречащим руке, обхватывающей ее талию... и твердой, толстой эрекции, прожигающую сквозь слои одежды. Она погрузила зубы в нижнюю губу, сдерживая стон и похотливое желание опуститься на эту стальную длину. — У меня никогда не было женщины, как ты. Они были безликими, безымянными, ничего не значащими для меня, но ты... Я не могу изгнать тебя из своего разума. Дорогая, секс был неплох прежде, но ничто не сравнится с этой чертовой примитивной потребностью, которая изводит меня денно и нощно. А ведь я еще даже не побывал внутри тебя. Один поцелуй, Сидней. Один поцелуй. Я не чувствовал, как ты трепещешь подо мной, ты еще не обвивала меня руками и ногами. И черт меня побери, если я не хочу этого. Нет, не делай так, — прошептал он. Ослабляя хватку на ее талии, он коснулся большим пальцем ее губы и высвободил ее из прикуса. — Так-то лучше, — он хмыкнул, потирая нежность ее плоти. — Позволь мне...

Он медленно запустил пальцы под ее пучок, возможно, давая ей время оттолкнуть его или разорвать объятие. Ее аккуратно уложенные волосы, распустились и расплелись под его пальцами, скользящими по ее голове, и он мягко оттянул ее голову. В этот раз она не смогла сдержать стон. Он выскользнул по своей собственной воле.

— Мне нравится этот звук. Это его ты пыталась сдержать? — он опять скользнул лаской по губе, которую она раньше зажала между зубами. — Почему? Ведь это, — он коснулся поцелуем уголка ее рта, — единственная искренность между нами.

Он отклонил ее голову еще чуть дальше и накрыл ее рот своим. Его рука вернулась на ее подбородок, надежно удерживая ее, чтобы проникнуть своим языком. Если его хватка была невероятно нежной и чувственной, поцелуй таковым не был. Он не просил и не дразнил. Он брал. И, Боже, она давала. Капитулировала. Покорилась. Когда его язык обернулся вокруг ее, требуя, чтобы она сделала так же, она сделала. Когда он сжал ее челюсть и медленно толкнулся внутрь и наружу, подражая тому, как его член проникал в ее естество, она задрожала и позволила ему это сделать. Когда он, изогнувшись, пробормотал «открой шире», прежде чем погрузился глубже, требуя больше, она послушалась.