— Настоящий мужчина никогда не заставит женщину нести сумку.

— Используешь меня?

— Возможно.

Он накрывает мою руку на ручке двери.

— Ты ответишь, если я спрошу?

— Смотря на что, — я поворачиваюсь так, что наши губы почти соприкасаются.

— Я думал о нас, — говорит он низким голосом, и этот звук проходит вибрацией по моему телу.

— О каких нас?

Он подходит ближе, пока его грудь не соприкасается с моей спиной, и целует меня в челюсть.

— Мои губы на твоих. Ты цепляешься за мою футболку. Стонешь. Мои руки скользят по твоей спине.

Моё дыхание немного ускоряется из-за его слов. Поцелуй наверху был слишком грубым. Мои губы всё ещё покалывает от этого ощущения, а сердце всё так же пропускает удары в ожидании большего.

— Не будь дураком, — я извиваюсь в его руках, но он держит меня крепко. — Это означало бы, что мы пара. Но это не так.

Он сжимает мои пальцы своими.

— Ты действительно этого хочешь, принцесса?

Я сглатываю.

— Да.

Я также хочу, чтобы ты постоянно целовал меня до потери пульса и, возможно, оказался в моих трусиках.

Коннер отступает, не прикасаясь ко мне.

— Пойдём.

Я преодолеваю желание посмотреть на него через плечо, когда выхожу наружу, игнорируя вспышки и крики. Он запирает дверь и бросает мне ключи через капот. Вытащив свои ключи из кармана, нажимает на брелок, чтобы разблокировать машину.

Я кладу ключи в карман и забираюсь внутрь. Иисус, у них фотографий хватит на целый альбом, если они их сохранят.

Я хочу опустить окно и накричать на них. Они хотят, чтобы мы обнимались на фото? Держались за руки? Целовались? Пошли вы, засранцы. Вы их не получите.

Коннер заводит двигатель и быстро разворачивается на дороге. Я хватаюсь за дверь. Чёрт! Мой переулок большой, но не настолько.

Очевидно, я его разозлила.

Ну, вот что происходит, когда мы позволяем случиться тому, чего не следовало допускать. Мы оба знаем об этом. Не только я. Мы знали, что ничего не решим, находясь наедине и целуясь.

Поцелуи не смогут исправить моего ухода. Он может воспламенить моё тело всего за несколько секунд, но не вернёт того, что я забрала.

Я забрала больше, чем маленькую девочку. Я забрала воспоминания. Забрала первые слова, первые шаги и первые улыбки. Забрала бессонные ночи, грязные пелёнки и болезни. Я забрала всё, что любит и ненавидит каждый родитель.

Забрала волнения и беспокойства, ожидания и шок. Забрала время беременности и родов, и забрала время.

Я забрала то, что не имела права забирать.

Он никогда не простит меня. И не доверится мне. Я знаю, что это так. По его глазам видно.

Это проблема — знать кого-то так хорошо, как мы знаем друг друга. Он не может ничего скрыть. Ни приподнятую бровь, ни подёргивание губы, ни искру в глазах. Он не может скрыть свои эмоции от меня.

Для него каждая его интонация безлика. Для меня это хор интонаций, поющих на разных эмоциональных нотах.

Для него каждый взгляд примитивен. А для меня наполнен множеством чувств, которые бегут, пока не превратятся в торнадо, и я не смогу отличить одно от другого.

Для него всё просто. Для меня — сложно.

Для него это ничто. Для меня — всё.

Потому что я знаю. Знаю, что он никогда не простит меня и не доверится, никогда не полюбит меня, как раньше. Это очень просто. Любовь — истинная, чистая любовь, которая потрясёт вас до костей и заставляет бабочек порхать в животе, не строится на недоверии.

Она основывается на всём. Просто на всём.

И мы никогда снова этого не достигнем.

Поэтому истинная, чистая любовь, какая была у нас раньше, никогда не станет нашей.

Наша любовь всегда будет запятнанной.

И я сотворила это. Я поднесла кисть к чистому листу и раскрасила его в чёрный цвет. Я взяла чистый холст и испортила его детскими каракулями. Как бы вы ни старались стереть толстые, уродливые мазки, они никогда не уйдут. Отвратительный след останется навсегда.

Мы можем не заметить этого сейчас. Может уйти пять лет, может десять, может двадцать, но в конце концов мы заметим. И что тогда? Всё пойдёт насмарку?

Я бы предпочла ничего не выбрасывать.

Я лучше буду жить без него, чем знать, что однажды прошлое настигнет нас, и мы всё потеряем.

Глава18

Коннер

Люди говорят, что немного — лучше, чем совсем ничего.

Они ошибаются. Невероятно, они так чертовски ошибаются.

Немного Софи не лучше, чем её полное отсутствие. Это какая-то пытка, потому что немного всегда заставляет желать большего.

Немного её, её губ на моих, её пальцев, врезающихся мне в кожу, её ног вокруг моей талии — это хуже, чем если бы она оттолкнула меня и сказала, что не хочет меня.

Если бы чуть раньше она не была подо мной, не обнимала меня, не делала эти вздохи, не стонала счастливо мне в рот, я бы не горел желанием прикоснуться к ней и закончить начатое.

Мои пальцы не дёргались бы от желания сорвать с неё рубашку и посмотреть на её так называемый несовершенный живот. Я не умирал бы от желания пробежаться губами от её груди вниз по телу до самых бёдер. Не сгорал бы от желания сдёрнуть вниз её шорты вместе с нижним бельём и дразнить, пока она не стала бы влажной и готовой для меня.

Я бы не был так чертовски повёрнут на мысли о том, как оказаться внутри неё, и о ней, стонущей моё имя.

Я всё ещё слышу его, призрак прошлого, эхо былого. Моё имя на её губах, безумных и умоляющих. Я всё ещё чувствую, как она хваталась за мою спину, как колебалась на грани забытья. Конечно, я помню, как всё её тело дрожало и сжималось, когда она получила то, что только я мог ей дать.

Чертовски верно, только я могу заставить её чувствовать себя таким образом.

Я никогда не думал, что может быть по-другому. Она никому не могла позволить прикоснуться к себе так, как мне. Она всегда должна была быть для меня, только для меня, только моей.

Наш первый раз был таким же. Наш чёртов первый раз. Для обоих. Это было неловко, мы смеялись и плакали, дразнили друг друга несколько дней. Но это не имело никакого значения, потому что это было что-то общее, только для нас. Это был наш момент, тот самый момент, когда я понял, что никогда не хотел никого, кроме неё.

Я не зря её ждал.

Я играл с другими девушками раньше, и они играли со мной в ответ. Я не был совершенно невинен, но и она не была. Мы оба знали, что делаем, пока не дошли до конца, пока не пришли к тому, что наши тела стали одним целым. Чёрт возьми, в конце концов они это сделали, взрываясь теплом и удовольствием, что потрясло меня до глубины души.

У меня были девушки после неё, но никто из них не был ею. С Софи всё всегда было для неё, я убеждался, что она получала то, что ей необходимо, заставляя кричать моё имя, прежде чем мои губы шептали её. С другими всё было для меня, это был способ освобождения, потому что я никогда о них не заботился.

Вы не можете заботиться о ком-то другом, когда ваше сердце живёт в другой груди.

И разве это не проклятие? Уйдя, она забрала не только мою дочь. Она унесла моё сердце и огромный кусок моей души. Она разорвала меня на куски, кромсая, оставив мне всего лишь музыку.

Мне ничего не оставалось, кроме как погрузиться в музыку, и сейчас я чувствую то же самое. Чувствую, что нужно взять гитару и исчезнуть на пляже, пока единственным, что связывает меня с ней, не станет песня, которую я пишу.

Все они для неё. Всегда. Интересно, знает ли она, что каждая написанная нота, каждая спетая песня, всегда были для неё. Каждое убитое горем слово, каждое протяжное произношение, заставляющее биться сердца по всей стране, каждый скрытый призыв были для неё. Для неё. И ничто этого не изменит.

Вы не можете писать музыку, если вам не о чем петь.

Я всегда надеялся, что она будет слушать музыку и думать обо мне. Именно это в первую очередь держало меня на плаву. Слава была на горизонте. Одна песня, и у нас получилось бы. Пара тысяч продаж, и мы взорвали бы хит-парады. Я хотел, чтобы она увидела этот успех и осознала, что потеряла.

Я хотел, чтобы она увидела этот успех и осознала, что могло бы быть.

Молодость не оправдание этому. Я всё ещё чувствую это. Я всё ещё хочу, чтобы она посмотрела на Billboard, Teen Choice Awards и все остальные чарты, вершин которых мы достигли, и узнала, что потеряла. Хочу, чтобы она поняла, что могла бы иметь, потому что я всё ещё тот парень, который влюбился в неё.

Но вся правда в том, что я хочу, чтобы она посмотрела на меня и поняла, что потеряла.

Я захлопываю дверь грузовика и вхожу в дом, оставляя её позади. Она не хочет быть со мной. Как она может так отчаянно целовать и не хотеть меня?

И самое ужасное, я до сих пор не перестал хотеть её. Даже на чёртову секунду.

Я вхожу в гостиную, и Кай смотрит на меня.

— Ты в трендах Твиттера.

— Что?

— Ты в трендах Твиттера. Твои дивы, — он бросает насмешливый взгляд в сторону Софи, — подтверждают рождение Милы.

— В мировых? — спрашиваю я, делая шаг вперёд, чтобы взять у него планшет.

— Да, самоуверенный ублюдок. В мировых.

Я медленно киваю.

— Я справлюсь.

Я возвращаю ему планшет и поворачиваюсь к Софи. Её брови приподнимаются так высоко, что практически оказываются в волосах, а губы приоткрываются в недоумении.

— Что? — спрашиваю я.

— Личность нашей дочери открыта всему миру, и ты думаешь, что тренд в Твиттере это круто? — она снимает лёгкий свитер, который надела, прежде чем покинула дом. — Да пошёл ты, мудак.

Она разворачивается и выбегает через заднюю дверь. Та захлопывается за ней. Я падаю обратно на диван, роняя сумку Милы на подушку рядом с собой, и тяжело вздыхаю.

Кай смотрит на меня страдальческим взглядом.

— Оу.

— Блять, оу, — исправляю его, прикрывая глаза руками.

Так близко. Мы были так близко, чтобы снова стать нами, и я просрал это. Каждый раз я. Всегда я.

Ирония в том, что она совершила одну большую ошибку, и я осудил её за это, но теперь я сам не могу перестать их совершать. И каждый раз я мудак. Словно пытаюсь превзойти самого себя или что-то вроде того.

— Никогда не думал, что скажу это, но вы двое спорите больше, чем раньше.