Глава 14

— Шер мадам,— наклонился Пуаро, протягивая миссис Оливер букет, составленный в лучших традициях викторианства.

— Месье Пуаро! Как мило с вашей стороны и как это подходит вам! Все мои цветы в самом плачевном состоянии.

Она посмотрела на большую вазу с беспорядочно подобранными хризантемами разных оттенков и размеров, потом на ровный кружок совершенно одинаковых роз в его руках.

— И как мило с вашей стороны прийти меня навестить! Да, мне кажется, что я уже совсем выздоровела.

Она осторожно повертела головой и добавила:

— Правда, головные боли у меня не совсем прошли. И даже очень сильные.

— Мадам, мадам! Помните, как я вас просил не делать ничего опасного?

— Фактически сидеть смирно и не нарываться на неприятности. По-видимому, я именно это и сделала. Знаете, какое у меня тогда появилось странное чувство? Близость какого-то злого начала. Я перепугалась и стала себя за это ругать, потому что вроде бы у меня не было никаких оснований бояться. Ведь я же была в Лондоне. Кругом народ. Светло. Не то чтобы одна, посреди темноты, темного леса...

Пуаро задумчиво посмотрел на нее.

Интересно, действительно ли миссис Оливер почувствовала тогда этот необъяснимый, беспричинный страх, сознание того, что кто-то замышляет против нее недоброе, что ей грозит опасность, или же все это она домыслила уже позднее? Он-то прекрасно понимал, что последнее могло просто случиться. Сколько он наслушался подобных историй от своих клиентов: «Я знал, что что-то было не так, что что-то должно было случиться!» В действительности они ничего подобного не испытывали.

Каким человеком была миссис Оливер?

Сама она себя считала чрезвычайно одаренной с точки зрения интуиции. Получалось так, что одна интуитивная догадка с завидной быстротой сменяла другую, а миссис Оливер в конечном счете признавала то решение, которое оказывалось правильным, объясняя его все той же «чисто женской интуицией».

И, однако, общеизвестно, что иногда человек, как кошки или собаки, испытывает перед грозой чувство тоски, приближающейся беды, которая ему представляется реальной, он в ней уверен, хотя и не знает, в чем именно она выразится.

— Когда у вас появился этот страх?

— Когда я сошла с главной дороги. До того я была страшно заинтересована и приятно возбуждена, хотя и несколько обескуражена, так как преследование оказалось делом нелегким.

— Совсем как игра,— продолжала она после некоторого раздумья,— а потом уже никакой игры не было, потому что, куда ни посмотришь,— всюду маленькие кривые улочки, незнакомое заброшенное место, за которым — огромный пустырь, расчищенный для новостроек... Мне все это трудно объяснить, но это был другой мир. И отсюда чувство того, что ты видишь дурной сон. Вы знаете, как это бывает во сне? Начинается с одного, скажем, ты находишься в гостях, а потом, совершенно неожиданно, кругом тебя джунгли, и все такое зловещее...

— Джунгли? — спросил Пуаро.— Интересно, что вы так выразились. Итак, вам показалось, что вы находитесь в джунглях и боитесь павлина.

— Я не могу сказать, чтобы я особенно его боялась. В конце концов, в павлинах нет ничего грозного. Ну, а я думала о нем в том плане, что он является таким орнаментальным, таким красноречивым, ярким. Все павлины отличаются яркостью своего оперения, правда? Точно так же, как этот отвратительный парень.

— До того, как вас ударили, вы догадывались, что за вами кто-то идет следом?

— Нет, нет... Но мне кажется все же, что он дал мне неверные указания.

Пуаро задумчиво кивнул.

— Да, несомненно, меня мог ударить только «павлин»! — сказала миссис Оливер.— Кто же другой? Грязнуля в засаленной одежде? От него мерзко пахло, но он не был опасен. Ну и не эта тоненькая Фрэнсис, она была полураздета, все ее лицо закрывали черные распущенные волосы. Вылитая актриса.

— Вы говорите, она позировала для картины?

— Да, но не «павлину», а «грязнуле». Что-то не помню, вы ее видели или нет?

— Не имел еще этого удовольствия, если это удовольствие...

— Вообще-то она по-своему пикантна, но только какая-то неаккуратная, искусственная... Изобилие косметики, наведенные тона, подведенные глаза, пуды туши на ресницах, так что я даже не представляю, как она выглядит без этой штукатурки. Поскольку она работает в художественной галерее, ей сам Бог велел находиться среди разных битников и работать у них натурщицей. Но только как эти девушки идут на такое? Впрочем, она могла влюбиться в «павлина». Впрочем... что это ко мне привязалось это слово? Я хочу сказать, что мне не верится, что она могла меня ударить так сильно по голове.

— Лично я, мадам, думаю о другой возможности. Кто-то мог заметить, как вы следите за Дэвидом, и сам принялся преследовать вас.

— Кто-то видел, как я иду по следам «павлина», после чего они пошли следом за мной?

— И так же кто-то мог уже находиться где-то по дороге, наблюдая за жилищем тех людей, куда вы попали.

— Знаете, а ведь это идея,— проговорила, загораясь, миссис Оливер,— интересно, кто бы это мог быть?

Пуаро громко вздохнул:

— Это сложно, слишком сложно. Множество людей, предметов, поступков. Поэтому я не вижу пока ясной схемы. Вижу я только девушку, которая мне заявила, что, возможно, совершила убийство. Только этим я могу руководствоваться, но даже здесь масса трудностей.

— Что вы называете трудностями?

— Подумайте сами.

Миссис Оливер никогда не любила размышлять, она предпочитала действовать.

— Вы меня вечно сбиваете с толку,— проворчала она.

— Я говорю об убийстве, но где оно, это убийство?

— По-видимому, убийство мачехи.

— Мачеха жива и здорова.

— Боже мой, вы невероятный путаник... Неужели вы никак не можете обойтись без этого убийства?

Пуаро выпрямился на стуле, сложил вместе кончики пальцев и, как решила миссис Оливер, приготовился поразвлечься.

— Так вы наотрез отказываетесь размышлять? Но чтобы чего-то достигнуть, нам необходимо этим заняться.

— Я не хочу ни рассуждать, ни думать... Меня гораздо больше интересует, чем вы занимались все те дни, пока я болела? Наверное, вы сидели вот так, в позе бесконечного спокойствия. Должны вы были что-то делать?

Пуаро не обратил внимания на ее слова.

— Нам придется начать с самого начала. Однажды вы мне позвонили. Я был в расстроенных чувствах. Да, сейчас я могу признать это открыто, я был страшно расстроен. Мне сказали исключительно неприятную вещь. Вы, мадам, были сама доброта. Вы меня утешили, подбодрили. Вы меня угостили потрясающей наливкой. Больше того, вы не только предложили мне помощь, но вы мне на самом деле помогли. Помогли отыскать приходившую ко мне девушку, из-за которой возникло данное запутанное дело. Давайте же, мадам, подумаем вместе об этом убийстве... Кто был убит? Где? Почему?

— Остановитесь, прошу вас. Боюсь, что у меня снова заболит голова, а я этого не хочу.

Пуаро и ухом не повел.

— Есть ли у нее хоть какое-нибудь убийство? Вы говорите — мачеха, на что я совершенно справедливо отвечаю, что ее никто не убивал. И получается, что пока мы не знаем ничего об убийстве, которое, понимаете ли, должно было бы произойти. Поэтому я в первую очередь спрашиваю, кто же был убит? Для того чтобы двигаться дальше, мне нужно убийство.

— Послушать вас, так подумаешь, что вы страшно кровожадный человек.

— Я уже давно ищу убийство, но ничего не нахожу. Даже в Скотланд-Ярде справлялся. Я потерял покой. Именно поэтому я прошу вас подумать вместе со мной.

— Постойте! Мне пришла в голову великолепная мысль! Предположим, Эндрю Рестарик убил свою первую жену, прежде чем уехать в Южную Африку... Вы думали о такой возможности?

— Разумеется, я не думал ни о чем таком,— с возмущением ответил Пуаро.

— Зато я подумала... Это не очень интересно. Он влюбился в эту другую женщину, он хотел с ней уехать, ему пришлось покончить с первой женой, которая ему мешала. И никто ничего не заподозрил.

Пуаро протяжно вздохнул.

— Его жена умерла лишь через одиннадцать или двенадцать лет после того, как он уехал в Африку, а в пятилетием возрасте ребенок не может быть замешан в убийстве собственной матери!

— Она могла дать матери неверное лекарство. Или же Рестарик сказал ей, чтобы она это сделала. А потом, мы даже не знаем, на самом ли деле она умерла?