— Он вас узнал утром, когда вы пришли к нему?

— Еще бы!

— Каково его психическое состояние сейчас?

— Почти нормальное, но стоит упомянуть про санаторий, и он готов лезть на стенку. Честно говоря, он недалек от полного нервного истощения из-за пребывания там.

— Вы считаете, что они узнали, что похищение — дело ваших рук?

— Я чувствовала, что это возможно.

— Знали ли вы, что вас разыскивают?

— Именно потому я и поместила дядю Гораса в такое место, где его никто не сумеет отыскать.

Мейсон вопросительно приподнял брови.

— Его никто там не найдет! — повторила уверенно Дафния.— И там он останется до тех пор, пока нервы у него не придут в полный порядок и он сможет доказать всем без исключения, какой негодяй этот Борден Финчли! Дядя Горас рассказывал мне, что не успела я уехать в путешествие, как они принялись всячески раздражать его, не давали ему покоя, во все вмешивались, спорили с ним, обращались с ним как с неразумным, капризным ребенком. Они не разрешали ему делать то, что ему хотелось, и постепенно он все сильнее и сильнее начал нервничать. Он предполагал, что тетя Элина давала ему какой-то наркотик, который его страшно возбуждал. Он не мог спать, а когда пожаловался ей на бессонницу, она стала пичкать его какой-то дрянью, называя ее снотворным. Примерно дней через 10 он настолько привык к этому препарату, что без него просто не решался лечь спать, потому что примерно через час он просыпался и до самого утра ворочался с боку на бок.

— Неужели ему не приходило в голову, что миссис Финчли дает ему какой-то наркотик, противопоказанный ему при таком состоянии?

— Сначала нет. Она ему столько толковала о том, что все это является естественным нарушением привычной для него обстановки, когда я была всегда рядом, но что мне просто необходимо было поехать в это морское путешествие, потому что я бы не выдержала и слегла от переутомления. Эта нахалка бесстыдно заявляла, что он невероятно капризный и требовательный и кого угодно доведет своими фокусами до чахотки! Сама же давала ему все в больших дозах какие-то снотворные и успокоительные порошки. Наконец до него дошло, что они стараются сделать. И тогда он написал мне то письмо.

— Почему он его написал, с какой целью, вы не спросили?

— Он хотел, чтобы я взяла в банке со счета побольше денег на тот случай, если они затеют судебный процесс об учреждении над ним опеки, чтобы не оказаться совершенно беспомощным.

— Значит, мистер Шелби понимал, что они задумали?

— К этому времени да. Это бросалось в глаза... Вы сами подумайте, какая это кошмарная история, мистер Мейсон. Ни с того ни с сего человека волокут в суд, объявляют его слабоумным, не способным управлять собственными делами и лишают всего, что он сумел накопить на протяжении своей жизни. Ну как бы вам понравилось, если бы вы сумели отложить достаточно денег для спокойной и независимой жизни в пожилом возрасте, а потом бы нагрянули какие-то ваши родственники, отобрали бы у вас все до последнего пенни, заперли бы вас в так называемый санаторий, который мало чем отличается от уголовной тюрьмы!

— Я бы чувствовал себя отвратительно. Но дело-то вовсе не в этом. Каковы ваши теперешние планы?

— Я собиралась связаться с вами...

— Долго же вы собирались...

— Ну, мне пришлось позаботиться о том, чтобы дяде Горасу было удобно и спокойно.

— Где он? — спросил Мейсон.

Она упрямо сжала губы и покачала головой.

Мейсон улыбнулся.

— Не хотите мне этого сказать?

— Я вообще никому про это не скажу. Вот почему я отвезла его в такое место, где его невозможно найти и где он наберется сил и успокоится, пока не почувствует себя способным выступить в суде и начать сражение за свои права. Тем более, сейчас его никто не станет одурманивать наркотиками.

— А он был одурманен наркотиками, когда его привезли в суд?

— Разумеется! Не воображайте, что им удалось бы добиться этого решения об опеке, если бы они не позаботились о том, чтобы дядя не был в состоянии нормально разговаривать на самые обычные темы.

— Но ни судья, ни обследовавший его доктор не заметили, что он находится под воздействием наркотиков?

— Финчли действовали весьма хитро на протяжении целых трех месяцев, они умело и целенаправленно действовали ему на психику. Не забывайте про эту подготовку! А за три месяца пожилого человека можно довести до

Бог знает какого состояния, если только по-умному взяться.

— Как он себя чувствует?

Она долго колебалась, прежде чем ответить:

— Лучше!

— Вы дали ему денег?

— Я дала ему 40 тысяч!

— Сорок тысяч?

Она кивнула.

— Я купила машину, и у меня еще достаточно денег для того, чтобы сделать все то, что нужно сделать. А остальные я отдала ему.

— Сказали ли вы ему про то, что вы не его родственница?

— Мне не хочется в настоящее время об этом говорить. Но вот что я могу сказать: сейчас он написал завещание.

Мейсон прищурил глаза.

— Как вы не понимаете! Этого я и боялся очень. Вам бы следовало сначала посоветоваться со мной. Именно этого ему не следовало делать!

— Почему?

— Этим вы подыгрываете Финчли и компании! Ведь они и в суде заявили, что, если только вам удастся снова бесконтрольно руководить его действиями, вы принудите его составить завещание в вашу пользу. То письмо со вложенным в него чеком на 125 тысяч долларов было именно тем доказательством, которого им не хватало. И если только они сумеют доказать, что мистер Шелби, как только вы вытащили его из санатория, составил завещание, сделав вас своей единственной наследницей, это будет самым большим козырем в их игре!

— Но это же была его собственная идея! — воскликнула она со слезами на глазах.— Он хотел это сделать. Он настаивал на этом. Он считал, что в этом случае больше не будет никаких спорных вопросов и сомнений.

— Тогда ему следовало это оформить через адвоката с соблюдением всех установленных законом правил. Документы нужно было заверить двум свидетелям... Какого рода завещание он составил?

— Он сказал, что рукописное завещание является правомочным, если оно полностью написано завещателем, если на нем проставлены число и подпись. Вы говорили то же самое. Именно такой документ дядя Горас и составил.

— У кого он сейчас?

— У меня.

— Давайте его сюда.

Она с минуту замерла в нерешительности, потом открыла сумочку, достала из нее сложенный пополам лист бумаги и протянула его адвокату.

Мейсон внимательно прочитал документ.

— Здесь все написано им самим?

— Да.

Мейсон проверил все пункты.

— Дата... подпись... Объяснение, что это выражение последней и единственной воли... Лучше разрешите мне хранить его у себя, Дафния?

— С большим удовольствием.

— Я очень прошу вас ничего не говорить про эту бумагу, пока у вас о ней не спросили. Я хочу встретиться с Горасом Шелби, и, если он находится в хорошей форме, я предложу ему составить новое завещание по всей форме, чтобы, как говорится, комар не мог носа подточить. А теперь поедем к Горасу Шелби.

Но Дафния затрясла головой.

— Я не собираюсь вам говорить, где он сейчас.

— В таком случае давайте прокатимся вместе с вами и зайдем с ним потолковать.

Она улыбнулась.

— Вам меня не купить, мистер Мейсон. Я вовсе не такое наивное дитя, каким меня многие считают.

— Наивной вас не назовешь, но и умной тоже,— буркнул Мейсон.— Вам бы следовало разбираться, кто вам враг, а кто настоящий друг.

Он кивнул многозначительно Делле и глазами показал на телефонную книжку. Делла Стрит спокойно прошла за стулом Дафнии к тумбочке с телефоном, перелистала справочник, нашла требуемый адрес и номер и записала все на кусочке бумаги, который молча протянула адвокату.

Дафния Шелби упрямо вздернула голову и сказала с вызовом:

— Я все равно вам ничего не скажу, и вам не провести меня этими дешевыми штучками. Я знаю, что не сказала вам ничего такого, что послужило бы вам указанием. Да, я все знаю о такой методике получения информации.

Мейсон насмешливо улыбнулся.

— Очень может быть, что вы и знаете. Но ведь я у вас ничего не спрашиваю. Наденьте-ка шляпку и поедем прокатимся...

— Хорошо, я с вами поеду, но вы от меня ничего не узнаете о том, где дядя Горас... Ему необходим отдых, необходима уверенность, что он снова принадлежит сам себе. Вы не можете себе представить, как тяжко, как убийственно подействовало на него пребывание в санатории!