Полулежа за выступом стены, стараясь не выпускать из рук револьвера, я напрягал все силы, чтобы овладеть собой и не растянуться беспомощно на полу. В воздухе стоял отвратительный запах углекислого газа в соединении еще с чем–то. Ноющая боль в голове и левом плече казалась невыносимой.

Оцепенев, я старался не делать ни малейшего движения, чтобы не обнаружить себя, и держал дуло револьвера направленным на дверь.

Кромешная тьма и абсолютная тишина окружали меня. Раз или два мне почудился звук, похожий на скрип половиц где–то в коридоре.

Я прислушался. Все было тихо.

Прошло некоторое время.

С большими предосторожностями я поднялся на ноги и, к своему удовольствию, почувствовал себя значительно лучше. Боль утихла. По–видимому, я был оглушен стремительным ударом о стену во внезапно наступившей темноте и к тому же затронут газовой струей. Но точно определить, был патрон препарирован или выстрел дал значительное отклонение от цели, то есть от моей головы, было довольно затруднительно, да теперь, собственно, и не нужно. Второй раз выстрелить она не успела. Почему? Во–первых, она могла заметить в моей руке маузер и предпочла погасить свой фонарь. Во–вторых, кажется, она была встревожена шумом наверху. Как для меня, так и для нее этот шум был, безусловно, неожиданным. Следовательно, сам по себе шум мог побудить ее поторопиться. Но что это был за шум? Как будто что–то бросили на пол или что–то обрушилось в доме.

Левой рукой я ощупал голову и сразу же обнаружил шишку с левой стороны. Ну что ж… Отделаться такой шишкой — этому можно было только радоваться.

Но где могла быть в данный момент Бетина?

Не исключено, что она могла находиться где–либо у двери или за дверью, выжидая благоприятный момент для повторения выстрела. Выдержки у этой бестии хватит. В любую секунду мог вспыхнуть электрический фонарь в ее руке. Какое–то время надо было выждать. За выступом я чувствовал себя довольно уверенно. Но Бетина могла находиться и в коридоре, заняв там еще более выгодную позицию. Все это не исключалось, хотя и было маловероятным, учитывая ее тревогу по поводу непонятного шума в доме. В таком случае она должна была покинуть дом немедля. Это всего вероятнее, однако следовало некоторое время выждать.

Прислонившись к стене, я внимательно прислушивался к тишине и размышлял о не совсем ясных для меня вещах. Какую же, в сущности, цель преследовала Бетина? Застрелить меня? Но зачем же тогда газовый пистолет? Возможно, действительно она намеревалась перерезать мне горло? Перерезать после того, как я буду парализован выстрелом из газового пистолета?

Бетина и ее друзья без колебаний убили Сэмми Кэрью и Элисон Фредерикс, и у них не могло возникнуть каких–либо колебаний, чтобы расправиться со мной. Но выстрел из газового пистолета мог только вывести меня из строя, и то на очень непродолжительное время. Скажем, часов на пять–шесть или немного больше. Конечно, в некоторых случаях может быть и смертельный исход. Но рассчитывать именно на это Бетина никак не могла. А что, если отбросить ее угрозу перерезать мне горло? В таком случае остается только одно предположение. Группа Бетины не имела намерения застрелить меня в данный момент, а следовательно, эта группа стремилась привести меня в недееспособное состояние на какой–то определенный период. Выходит, в этом случае я мог бы оказаться для них помехой в каком–то деле. И притом в самое ближайшее время. Но что это могло быть за дело? Никаких намеков на это у меня как будто бы не было.

Теперь я был более чем когда–либо убежден в том, что квартет усиленно стремился что–то разыскать. Квартет, состоявший из Бетины, тетушки, Джанины и белолицего, несомненно, был занят поисками чего–то, что, по первоначальным предположениям, находилось у Сэмми. Затем они пришли к заключению, что это не так. Раскрыв меня, они могли предположить, что это нечто могло оказаться у меня. В таком случае они могли попытаться обыскать меня. Газовый пистолет был бы для этой цели идеален. Ну а если нечто не было бы найдено при мне, то наиболее целесообразным для группы Бетины была надежда на то, что я, оставшись в живых, мог бы навести их на след. Пожалуй, эта версия была наиболее вероятной.

Так я размышлял, по–прежнему внимательно вслушиваясь в тишину.

Бесшумно вытащив из кармана зажигалку и подняв ее над головой, я на какие–то доли секунды высек свет.

Подвал был пуст.

Очень медленно, соблюдая все необходимые предосторожности, я вышел из подвала, поднялся по лестнице в коридор, еще некоторое время выждал в проеме одной из дверей и с удвоенной тщательностью принялся осматривать внутренние помещения.

Бетина, несомненно, ушла. Никакого намерения подстерегать меня у нее, очевидно, не было. Но в чем причина странного грохота? Случаен он или здесь находился еще кто–либо помимо нас?

Полуразгадку этой тайны я обнаружил в комнате, из которой одна дверь вела в кухню. Дверь эта была двустворчатой, и половинки открывались и закрывались в обе стороны. Но в комнате, закрывая одну из створок, были сложены двумя штабелями пустые ящики. Когда я осматривал эту комнату раньше, то заметил, что обе колонки этих ящиков возвышались до потолка. Они не помешали мне открыть вторую створку и осмотреть кухню. Теперь же возвышалась только одна колонка. Вторая рухнула, и ящики оказались разбросанными по полу. Развалиться колонка могла и сама по себе, но… она могла рассыпаться также и при легком нажиме на дверь со стороны кухни. И это правдоподобнее. Я прошел в кухню. Это было угловое помещение. Большое продолговатое окно выходило в сад, — а рядом с ним темнела дверь. Я нащупал рукой запор. На дверь была наброшена массивная щеколда. Не чиркая из предосторожности зажигалкой, я подошел к окну и ощупал его руками.

Разгадка обнаружилась тотчас же. Нижнее стекло было мастерски вынуто, и проход через окно в дом оказался свободным.

Но кто же это мог быть?

Пока ясно было, что неизвестный не принадлежал к обитателям этого дома. Внутреннее расположение в доме он знал плохо. И ясно, что он торопился.

В голову мне пришла мысль о Фриби, но, прежде чем строить какие–либо предположения, целесообразнее было бы просто связаться с ним.

Я прошел к двери, которая выходила на затененную сторону улицы, осторожно приоткрыл ее и внимательно оглядел тупик. Нигде не было ни души. Конечно, Фриби мог скрываться поблизости, что ему и было рекомендовано, и, для того чтобы привлечь его внимание, мне следовало бы показаться на открытом месте. Но из многочисленных темных и скрытых углов тупика за мной мог наблюдать и кое–кто из группы Бетины.

Притворив дверь, я вернулся в кухню, пролез через окно в сад, пересек его и через какой–то двор пробрался в параллельный Намюр–стрит переулок.

Улицы были безлюдны, и я медленно шел домой, вдыхая чистый ночной воздух и понемногу забывая о боли в плече и шишке на голове.

Было уже три часа ночи, когда я вернулся к себе. Первым долгом я направился в ванную, вымыл холодной водой лицо и голову и наложил на шишку компресс.

В гостиной я принялся смешивать виски с содовой, но, как только я взял в руки сифон, на глаза мне попался конверт, очевидно принесенный портье и заботливо прислоненный к вазочке на камине.

Вскрыв конверт, я обнаружил внутри еще один конверт и записку:

«Уважаемый мистер Келлс!

Я нашел этот конверт, адресованный вам, в водосточной канаве вблизи Малбри–стрит. Почтовый штамп на нем отсутствовал. Как вы можете сами заметить, на конверте в углу имеется написанная карандашом просьба к нашедшему отправить письмо почтой. Подумав, что это письмо, возможно, может иметь для вас некоторое значение, я решил немедленно отправить его вам с настоящей запиской.

Уважающий вас Джеймс Твейтс».

Отложив записку, я осмотрел конверт. Он был смят и испачкан в грязи. Карандашом на нем был написан мой адрес, а в углу — приписка:

«Величайшая просьба к нашедшему этот конверт отправить его почтой».

Я был поражен, как, пожалуй, никогда в жизни. Меня ошеломило то обстоятельство, что почерк, которым был написан мой адрес и приписка на конверте, был мне более чем знаком. Рука Сэмми! В этом не могло быть ни малейшего сомнения!