Эрни Голвейда вошел в бар «Короны» без двенадцати десять.

На нем был твидовый костюм, коричневые ботинки, темно–зеленая шерстяная рубашка и красновато–коричневый галстук. Безусловно, одет он был вполне хорошо для провинции, куда, собственно, и прибыл.

Учитывая время, необходимое для приобретения такого внешнего вида, и время, отведенное ему на езду, можно было прийти к выводу, что летел он сюда как дьявол, намного превышая все дозволенные скорости.

Он уселся за мой столик, стоявший в отдаленном углу бара, и, подтверждая мои предположения, сказал:

— Получив ваше сообщение, я должен был двигаться достаточно быстро, особенно потому, что, как видите, пришлось соответственно одеться. Я полагаю, что кое–что взорвалось. Хей?

— Вы полагаете правильно, — сказал я. — Взорвалась, как вы это называете, тетушка. Она находится здесь. И, конечно, не для поправки своего драгоценного здоровья.

Он вытащил из кармана маленький изящно инкрустированный портсигар и предложил мне сигарету. Мы закурили.

— Я чувствую себя ужасно заинтересованным всем этим делом, — проговорил он мягко.

— Джанина не вернулась домой прошлой ночью, — сообщил я ему. — И это было, вероятно, счастьем для нее. Они побывали у нее на квартире, все перевернули, перетрясли. Я был там уже после них.

— Никаких следов?

— На письменном столике, среди бумаг, я обнаружил почтовую открытку с фотографией Мавританского замка в Чипингфилде. Это деревня недалеко отсюда. Они тоже видели эту открытку…

Голвейда кивнул головой.

— Так, — сказал он. — Выходит, Джанина…

— Да, она направилась в Мавританский замок повидать тетю Сэмми. Она попыталась разыскать кого–либо из тех, с кем работал Сэмми, через эту тетю. Правильно она действовала или нет, этого пока касаться не будем. Пока важен сам факт. Это ее намерение было каким–то образом разгадано компанией Бетины — тетушки. Каким образом, я не знаю, но факт, что еще до ее появления в Чипингфилде кто–то звонил тете Сэмми голосом ее покойного племянника.

— Но…

— В том–то все и дело, что никаких «но» не было. Звонивший мужчина изумительно точно имитировал голос Сэмми. Он сказал, что скоро к ней явится Джанина, что ее надо направить туда–то и туда–то, ни в коем случае не говоря ей, что звонил Сэмми. Ясно?

Голвейда кивнул головой.

— Что ж неясного.

— Эта тетя была также настроена против меня. Ей было сказано, что, возможно, я побываю у нее и попытаюсь кое–что узнать и что ей вообще ни о чем сколько–нибудь серьезном со мной говорить не следует. Этой инструкции она и придерживалась в беседе со мной.

Он пожал плечами.

— Самое обычное дело с этими проклятыми тетками, — заметил он. — Они всегда делают одно из двух. Либо без всякого удержу и без остановки трещат всюду и везде о вещах, о которых вообще ничего не следовало бы говорить, либо, наоборот, держат свои глотки закупоренными, когда интересы дела требуют сведений. Ко всем чертям эту мисс Кэрью! Хей?

— Пользы от нее мало. Это верно. Но встреча здесь с тетушкой все–таки кусочек удачи.

— Ого!

Его брови поднялись, и лицо оживилось.

— Так вы нашли тетушку? Леди с перцем? Это же превосходно! Вам явно везет. Правда, мне говорили, что вам всегда везет и что вы очень счастливый человек.

— В данном случае мне, конечно, повезло. Я попал сюда из Чипингфилда не столько по расчету, сколько по наитию. И увидел тетушку. Я потерял ее на улице возле небольшой аллейки, которая ведет к служебному входу кинотеатра.

— Вы хотите поручить тетушку моим заботам?

— Может быть. Но не сейчас. Здесь есть еще одна интересная фигура.

— Значит, будем праздновать? кто же это?

— В кинотеатре, кроме фильма, дают небольшое представление из парочки номеров. В одном из этих номеров выступает некий Равалло, который имитирует голоса.

— Бог мой!.. Я просто поражен… Но ведь это же сверхудача! Хей?

— Да, это лакомый кусочек. Это тот самый тип, который звонил мисс Кэрью. Тетушка навещала его в кинотеатре. Вероятно, она сидела в его служебной комнате и беседовала с ним в то время, как я смотрел фильм. Улавливаете роль этого друга во всем деле?

— Я не совсем понимаю… Хей? Вы полагаете, что тетушка с Киннаул–стрит предложила за приличную сумму имитировать голос Сэмми в беседе по телефону с его настоящей теткой. Вы полагаете…

— Нет, совсем не то, — прервал я его. — Пошевелите мозгами, Голвейда. Этот Равалло не мог бы имитировать голос кого бы то ни было, если бы он никогда не слышал этого голоса. Не так ли?

— Бог мой! Значит, этот имитатор является одним из тех?

— Точно. Он один из тех, кто убил Сэмми. Единственным местом, где Равалло мог встретить Сэмми и услышать его голос, было то место, куда они затащили его, напоив предварительно наркотиком. Там они его допрашивали, там и убили. Несомненно, Равалло один из участников этого допроса и убийства. Вероятно также, что он является одним из тех мужчин, которые обыскивали квартиру Сэмми и о которых Сэмми пишет в своей записке.

— Понимаю, — сказал Г олвейда. — Вполне понимаю. И думаю, что кое–что надо этому артисту сделать. И не наспех, а с чувством, с толком и расстановкой.

Он выразительно взмахнул рукой в воздухе.

— Для этого будет достаточно времени, — сказал я. — А пока следует проделать некоторую работу.

— С имитатором? — Г олвейда взглянул на меня с любопытством.

— Да. Он должен говорить. Он разговаривал по телефону с тетушкой, а теперь должен говорить со мной.

Голвейда начал смеяться. Это был особый род тихого, сдержанного смеха, от которого по моей спине пошли мурашки.

— Превосходно, — сказал он, — более чем превосходно. Я как раз знаю очень хорошие способы заставлять людей говорить. У меня они всегда разговаривают. Вы будете удивлены!

— Посмотрим, — сказал я.

— Как и когда вы предполагаете начать?

— У нас еще есть время. Равалло выступает сегодня со своим номером в последний раз в десять десять. Его номер занимает примерно двадцать минут. Девушка из кинотеатра говорит, что на последнем сеансе номер продолжается чуть дольше. После этого он уходит переодеваться. Таким образом, его выхода из кинотеатра следует ожидать около десяти сорока пяти. В это время будет уже темно. Мы отправимся туда в десять тридцать и подберем место встречи с ним.

— Все ясно. К такому плану мне нечего добавить. Разве только то, что теперь я буду с огромным интересом ждать практического его осуществления. Это будет захватывающее зрелище. — Он закурил новую сигарету и затем сказал: — Расскажите мне, пожалуйста, немного об этой Джанине. Я очень этим интересуюсь. Вы, вероятно, слышали, что я вообще большой любитель женщин. И мне хотелось бы знать о Джанине немного больше.

Я улыбнулся ему.

— Все это мне действительно известно, Голвейда. А что касается Джанины, то она чудесна. Она обладает всем, что требуется женщине высшего сорта. Голос, волосы, фигура — все у нее прелестно. Движения ее грациозны. Наблюдать за ее походкой — это чисто эстетическое наслаждение. Джанина — это уникальная особа.

— Понимаю. — После минутной паузы Голвейда сказал: — Чувствую, что мне явно не терпится. Как бы парень пораньше не ушел оттуда.

— Не уйдет. А маячить там без дела нам не следует. Не забывайте голубые глаза.

Он поглядел на меня сбоку, вздохнул и сказал:

— Вот моя невезучесть. Где–то здесь находится голубоглазая красотка, но босс прибывает сюда раньше меня. Не очень хорошо. Правда, в противном случае ее уже не было бы в живых, что многих могло бы разочаровать. — Он пожал плечами, вздохнул и продолжал: — В Лиссабоне была женщина исключительной красоты. Отличная баба, скажу я вам. Тогда я работал с Кейном, и случилось так, что мне необходимо было вступить в контакт с этой женщиной, чтобы добыть некоторую информацию. Ее имя было Мирандель. — Он вновь тяжело вздохнул. — Я не мог ожидать от нее откровенности, так как еще за год перед этим разошелся с нею при довольно неблагоприятных обстоятельствах. — Я взглянул на часы. Было десять двадцать. Г олвейда продолжал: — Я обнаружил, что моя нежная Мирандель не была мне верна, что она связалась с одним проклятым португальцем только потому, что у того были лишние деньги и он ей покупал разные красивые камешки. И я покинул ее. Но, покидая ее, я прихватил с собой ее бриллиантовое колье и такой же браслет. Она обнаружила это уже после того, как я ушел. Теперь. вы понимаете, мистер Келле, что мне было трудно, очень трудно возобновлять с ней дружбу.