Пока мы тут ползали — нарисовалась группа разминирования МЧС. Кой черт их принесло? Рояли, блин, из кустов. Посылаем, было молодого к ним с подарком. И тут же останавливаем его.

Молодого пошлешь — а он или бутылку разобьет по дороге или его саперы повяжут. Тем более, вместе с ними могут быть и менты. А тут — напоминаю — другой район. Мгинский. Разрешения нет… И слово «нашел» — не прокатит.

Идем мы с Ежом. Но только делаем пару шагов, как «уазик» едет к нам. Отлично.

— Плесни-ка на пару пальцев… — Еж достает складной стаканчик. Я — фляжку.

— На пару — вдоль или поперек? — вспоминаю я бородатую шутку. Никто не смеется. И не отвечает. Хлопнули по граммульке…

И ведь никто не пьянеет, что удивительно. Кроме пэтеушников. Те пиво допили и снова послали своего гонца в магазин. Тот им притащил две полторашки какого-то жуткого ядовитого коктейля. По-моему, он еще хуже молотовского. Тот хоть просто горит. А этот еще и пахнет рвотой.

— Здорово, мужики! Чьих будете? — из «уазика» высовывается какой-то луноликий мужик в форменном комбезе МЧС.

— Кировские мы, а чо? — вятское «чо» «чотко» идентифицирует нас как не местных. Однако, стереотипы мышления срабатывают — кировские тут означает «Из Кировска», а не с Вятки.

— Аааа… Есть чего увезти? — интересуется сапер.

— Нна! — внезапно вытягивает руку Еж. Бутылку он прятал за спиной. И теперь, сделав выпад как д, Артаньян, выпучил глаза, пытаясь напугать водилу.

— О! — сапер непроизвольно откидывается на сидении. — А больше ничего нет?

— Семь-шесть. Вооон около той ямки! — вступаю я, показывая направление щупом.

— Пузырь бери, давай! Бесплатно. Пока добрые! — настаивает Еж.

— Да ну ее… Разбейте где-нибудь, доносится голос из машины. Там их трое оказывается. Я сразу и не разглядел.

— Будет сделано, товарищ командир, о крыло можно? — Еж делает вид круглого дурака. Это он умеет.

В машине ржут. И уезжают в сторону моего снаряда.

— Уроды, блин, — смеется Еж им в след. Это не ругательство. Это он ласково.

В это время из блиндажной ямы выбирается Змей.

— Пусто. Больше нет ни хрена.

Только труба на дне валяется. Ее вытаскивать не стали. Зачем нам труба? Не надо нам трубу.

Вот об нее Еж и разбивает бутылку.

Он успевает сделать несколько шагов в сторону — как раскоп превращается в вулкан. Пламя какое-то… Адское. Бело-желтое. И чадит сильно. Даже в нескольких метрах чувствуется жар. Хорошо. Тепленько стало. Еж приблизил лето на несколько секунд, чуть-чуть нагрев окружающую среду. В яме стало что-то тихо хлопать.

— Там патроны были. Винтовочные, штук двадцать. Гнилые, я даже доставать не стал.

— И ты Змей, тоже урод, — констатирует, и опять ласково, Еж, глядя на пламя.

Юди ржет.

— И ты, Юдинцев, тоже.

Между прочим, мы сейчас уничтожаем имущество министерства обороны Российской Федерации. Да. Это все юридически принадлежит армии. Правда, оно ей нафиг не нужно. Тем не менее.

Погревшись, отправляемся дальше. То тут, то там поднимаем всякие железяки и косточки. Железяки отпинываем. Косточки — складываем в пакеты.

Так незаметно приходит вечер.

Пора идти на ужин.

С первых еще вахт сохранилось правило — после восьми в лес ни ногой. Раньше это делалось, когда саперы прямо в лесу — на месте находки — делали подрывы. Сейчас они увозят барахло, а привычка осталась.

Быстро как время летит. Вроде ничего и не делали особо. Даже и не устали.

А вот потому как не устали — парни пошли в баню после ужина.

Там у нас сделан вигвам. На него плащи ОЗК накинуты. Рядом костер, на котором дежурные греют воду и камни. Когда камни нагреются — их в парилку. Там водой поливают. Холодненькой. Из речки. А горячую воду — в душ. Помост между трех деревьев, на помосте тридцатилитровый мешок. К мешку приделывается шланг, который заканчивается нормальным таким душем. На шланге краник. Я, правда, в лесу не моюсь. По старой туристской привычке. Слишком легко в лесу после бани простудиться. А мужики моются. Как говорится, каждый хозяин — сам себе татарин.

Я сижу у костра, читаю книгу, грею воду и камни. Перевариваю гречку с мясом. Мужики орут, прыгая в речку.

Жить — хорошо.

Только вот — зачем?