Глава 16

«Да он рыжий!» — подумала Мария, когда посетитель перешагнул порог кабинета. Рыжих она не любила, и от этого ее неприязнь к гостю только возросла.

– Здравия желаю, ваше императорское величество! — поприветствовал ее зауряд-врач.

Мария не ответила, только уставилась на него. О ее взгляде в Кремлевском дворце ходили легенды. Придворных он повергал в трепет, случалось, некоторые теряли сознание. Однако Довнар-Подляский не стушевался: стоял и спокойно смотрел на нее. «Наглец! – решила Мария. — Нигилист! Ничего, я приведу тебя в чувство!»

– Вы облили грязью заслуженного человека! – сказала ледяным голосом. – Преданного Отечеству и трону. Осознаете это?

— Никого я не обливал, — ответил Довнар-Подляский.

– Объяснитесь! — нахмурилась императрица.

-- Мне неизвестны заслуги господина Муравьева. Охотно верю, что он патриот и замечательный семьянин, которого обожают домочадцы. Но в данных обстоятельствах это не имеет значения. Господин Муравьев повинен в смерти десятков тысяч русских солдат и офицеров, и это факт.

– Голословное обвинение! В вас говорит обида.

– Личную обиду можно перетерпеть. Он обозвал меня «лекаришкой» – пусть. Я не пошел бы к репортеру из-за этого. В конце концов, он генерал, а я зауряд-врач. Но простить смерть тысяч людей… Вы говорите, что он предан трону и Отечеству. Однако верность – это не профессия, нужно еще что-то делать. А вот к этому господин Муравьев решительно не способен.

– Не вам судить!

– Отчего же? – пожал он плечами. – Как раз мне и таким, как я, это хорошо видно. Когда перед тобой раненый, которому несвоевременно и неправильно оказали первую помощь… Когда он умирает на твоих глазах от гангрены… Для тех, кто в штабах, эти смерти – всего лишь цифры, палочки с нулями. Они не слышат стонов и криков, не видят глаз умирающих. А ты не можешь оказать им помощь, потому что бессилен. Поздно.

Эти слова ввергли Марию в смущение. Она ждала от посетителя оправданий, попытки обелить себя, но тот не собирался этого делать. Более того, обвинял ее. Пусть косвенно, но однозначно: ответственность за назначенных чиновников несет государыня. Марию охватило раздражение.

– Почему вы думаете, что ваши предложения пойдут на пользу? Знаете, сколько таких прожектов поступает в канцелярии министерств и ведомств? Их авторы мнят себя спасителями Отечества, – сказала она с сарказмом. – Возможно, существующая система помощи раненым не совершенна. Но она работает. А вот насчет вашей неизвестно. К тому же менять в ходе войны…

– Война – как раз то время, когда все можно и нужно менять. Она высвечивает недостатки, которые не видны в мирные годы. Казавшиеся боевыми генералы теряются в сражении. Тактика, которой обучали войска, оказывается непригодной в изменившихся условиях (Мария невольно вспомнила поездку на полигон). Появляются новые виды оружия, меняются представления о морали. До войны Германия считалась цивилизованной страной, а ее подданные – образованными и культурными людьми. Сегодня мы видим варваров, которые не стесняются убивать пленных и медицинский персонал лазаретов. Что до моих предложений, то они основаны методах великого врача, основателя русской военно-полевой хирургии Николая Ивановича Пирогова. Потому они и нашли поддержку у коллег.

«А он не глуп, – подумала Мария, – очень даже не глуп».

– Почему вы не обратились с этим ко мне? Зачем впутали в дело репортера? Да еще враждебной трону газеты?

– А я бы смог получить у вас аудиенцию?

Мария сердито засопела. Посетитель был прав, и это злило.

– Что до репортера враждебной газеты, – невозмутимо продолжил Довнар-Подляский, – то это лучший способ быть услышанным в верхах. Мое присутствие здесь это убедительно доказывает.

«Хам! – решила Мария. – Наглый и циничный хам, для которого нет ничего святого. Ну, погоди! Попляшешь ты у меня!»

– Предположим, что вы правы, – сказала, с трудом сохраняя невозмутимость. – И кого вы видите руководителем санитарной службы армии? Уж не себя ли?

– Я не обладаю для этого необходимыми опытом и знаниями. Хороших врачей в России много. Например, Бурденко.

– Николай Нилович? – удивилась императрица. Благодаря дочери, она хорошо знала выдающихся врачей, а память на имена у нее была профессиональной. – Он замечательный доктор. Но справится ли с такой махиной?

– Несомненно. Николай Нилович – гениальный хирург, но как организатор не хуже. Имел возможность в этом убедиться. Если эта кандидатура почему-то не устраивает, поручите дело Николаю Александровичу Вельяминову. Тем более что он тайный советник, и его не придется, как Бурденко, повышать в чине через несколько ступеней. А Николаю Ниловичу я бы доверил заведовать хирургической частью Главного санитарного управления. Не устраивают Вельяминов и Бурденко? Есть Роман Романович Вреден, главный хирург Южного фронта. Или Сергей Романович Миротворцев. Блестящих врачей и замечательных руководителей, как я говорил, в России много.

«Подготовился, – поняла Мария. – Знал, что его призовут к разговору. Хам рыжий!»

– Я подумаю над этим, – сказала сухо. – А теперь давайте поговорим о другом. Я не могу оставить без последствий вашу выходку. Ваше интервью нанесло вред Отечеству. Наши враги потирают руки. У них появился повод злословить. Великая Россия не в состоянии оказать достойную помощь раненым! Прогнившее самодержавие назначает на ответственные посты неспособных людей! Войну с такими не выиграть. Вы это осознаете?

– Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.

– Вы наглец, господин зауряд-врач!

– Я уже слышал это, ваше императорское величество, – улыбнулся Довнар-Подляский. – И тоже из августейших уст.

– Не боитесь?

– Я зауряд-врач, – пожал он плечами. – Дальше фронта не пошлют.

– Вот туда вы и отправитесь!

– Не в первый раз.

– Подите вон!

– Честь имею!

Довнар-Подляский щелкнул каблуками и, сделав поворот кругом, вышел из кабинета. Причем, проделал это не без изящества. «Выправка у него офицерская, – невольно заметила императрица. – Интересно, откуда? Штатский человек. Ничего. Надеюсь, свист пуль выбьет из него наглость. Или же мозги…»

Состоявший разговор разозлил ее, но ненадолго. Бывало и более неприятное. Этот случай даже полезен. Муравьева давно следовало заменить, а тут повод представился. Врач во главе санитарного управления? Почему бы и нет? Это успокоит общественность. Нужного человека найти не сложно, здесь рыжий прав. Мария позвала секретаря и продиктовала список дел. Хорошо отлаженная государственная машина завертелась. До обеда Мария приняла несколько посетителей, подписала указы об отставках и назначениях. Следовало гасить волну, поднятую злосчастной публикацией, и Мария делала это привычно и умело.

– Что там с отъездом? – спросила, подписав последнюю бумагу, у секретаря.

– Поезд под парами, войска для прощания выстроены! – доложил тот. – Ее императорское высочество уже проследовало в свой вагон. Будете обедать здесь или в поезде?

– В поезде! – сказала Мария. – Мы и так задержались. В Москве дела ждут.

Дальше было, как при встрече. Шпалеры войск, доклад главнокомандующего, почетный караул и гром духового оркестра. На перроне Мария простилась с генералами и поднялась в свой вагон. Паровоз дал гудок, царский поезд тронулся. Поплыли мимо окон неказистые домишки окраин Минска, поезд вырвался на простор и помчался мимо полей и перелесков. Мария наблюдала за ними, поглощая обед. Ела, как привыкла, в одиночестве. Она ценила эти минуты. Хорошее время отдохнуть от суеты и привести мысли в порядок.

– Все было очень вкусно, Трофим! – сказала повару после трапезы. – Остальные поели?

– Да, ваше императорское величество! – подтвердил повар. – И наследница, и свитские.

– Благодарю! – кивнула Мария и прошла в покои. Ей хотелось прилечь и слегка отдохнуть после насыщенного событиями дня, но помешал секретарь.

– Его высокородие лейб-медик просит об аудиенции, – сообщил, постучав в дверь.

Мария поморщилась. Не хотелось слышать еще одну неприятную весть, но отказать было неудобно, и она кивнула:

– Проси!

К ее удивлению вошедший Горецкий не выглядел удрученным. Более того, лучился радостью. Она читалась на его лице, сквозила в размашистых движениях. В прошлую встречу он боялся лишний раз рукой двинуть.