ПЯТЬ

Я никогда не спала так, как в ту ночь.

Матрац уж точно не был создан для приятных сновидений, ещё и Гарри всегда храпел. Это должно было помешать мне спать. Встреча с Кэлламом и тот факт, что мы проведем чертовски много времени вместе, должны были помешать мне спать. Стук ливня по крыше должен был помешать мне спать.

Ничто, связанное с этой ситуацией, не предполагало мирной ночи и сна.

Я не спала так хорошо уже несколько месяцев. Лагерь Кисмет шутил надо мной. И весьма успешно.

Когда мой будильник зазвенел в 5:30 утра, я заставила себя встать с кровати. Недостаточно рано, чтобы позавтракать, привести себя в порядок перед первым днём в роли вожатого–ученика или В.У, как называл меня Гарри, но достаточно, чтобы я смогла успеть на утреннюю пробежку.

Международные соревнования были уже на носу, а это значит, что пора было приступать к тренировкам. Я бегала пять дней в неделю и обучалась смежным дисциплинам в оставшиеся два. У меня не было выходных. Я в них не верила. Отдохнуть один день – будто признать, что я слишком слаба или ленива, чтобы встать и начать работать. Девочки, с которыми я пересекалась в команде, тоже в них не верили.

Вот о чем я напоминала себе, когда поднималась с кровати, вместо того, чтобы отложить будильник. Я мысленно представляла себе первое место в рейтинге, представителей колледжа и получение стипендии, пока завязывала шнурки. Как только я вышла за дверь хижины и зашагала, напоминания перестали требоваться, я перешла на автопилот, когда побежала.

Инстинкт взял свое: пока я бежала те мили, мой разум был спокоен, потому что, хоть я и сомневалась во многом в своей жизни, бег туда не входил. Я была хороша в этом. И мне это нравилось. Я чувствовала себя сильной, когда бежала, и безмятежной те несколько минут после тяжёлой пробежки. Во время тех немногих или многих миль мой мир был нормальным.

После пробежки было уже 6:45, когда я вылетела из ванной, одетая, с мокрой головой после душа и обутая. Сновать в трясущейся и старой хижине, никого при этом не разбудив, было очень трудно. Поэтому вместо того, чтобы рыскать по ящикам, я схватила банан с буфета и вылетела за дверь.

Мне нужно продержаться до обеда еще пять часов и шесть миль с одним только бананом. Прекрасное начало первого дня.

Воздух был теплее, чем во время моей пробежки, но холодок остался, из–за чего я захотела накинуть толстовку поверх моей футболки для лёгкой атлетики из школы. Нужно не забыть об этом завтра утром, когда наступит моя вторая смена в эти ужасные часы.

На большой поляне не было ни души, когда я пришла туда. Ни одного живого существа, кроме шумных птичек, не было видно.

Роса на лужайке испарялась от света солнца, создавая при этом покров из тумана, нависший над травой. Я будто шла по облакам.

Я подошла к месту, где вчера сидели Кэллам и команда по рафтингу. Это, казалось, была точка сбора, но она была пуста. И даже моего самого лучшего тренера тут не было. Было уже 6:50. Бен сказал мне прийти в 7:00.

Когда я увидела на экране 6:55, я начала волноваться. Немного.

Прошла ещё минута, и тревога поселилась у меня в животе. И где же Чудо–Мальчик? Я не ожидала, что лучший вожатый в лагере опоздает на свою смену. Даже когда у меня не было ещё ни одной.

В этот момент я заметила, как кто–то неуклюже идет ко мне с другой стороны лагеря.

Кэллам выглядел уставшим, разбитым, будто спал минуты три. Даже отсюда я могла видеть его опухшие глаза и беспорядок на голове. Словно он запустил руку в волосы и максимально быстро взъерошил их.

Пройдя несколько шагов, он вынул из кармана бейсболку и надел на голову. Это скрыло его прическу, но не опухшие глаза и усталый вид.

– Ты, – сказал он. И далее ничего не последовало.

Это звучало как обвинение.

– Ты, – повторила я. Это звучало больше, как подтверждение.

– Вчера тебе следовало упомянуть, что ты – новый вожатый.

Он подходил все ближе, заправляя футболку в штаны.

– Кто–то был слишком занят разговором и прочим.

Он продолжал смотреть на меня, будто ждал чего–то. Я не знала, чего.

– Раньше работала вожатой?

– Нет.

– А вообще работала когда–либо?

Я покачала головой, пытаясь узнать, как смотреть на него, не пялясь при этом.

Он выглядел чертовски хорошо, если не считать причёски.

На нем были холщовые брюки карго, футболка, а поверх нее фланелевая рубашка, выцветшая от многоразовых стирок. Покрытые пятнами ботинки довершали образ Кэллама.

– Тебе 17, так? Идёшь в выпускной класс? – его голос звучал ниже этим утром, наверное, из–за того, что он только проснулся.

– Да и да. К чему ты клонишь?

– Лишь к тому, что я не знаю людей нашего возраста, которые бы никогда не работали.

Если бы его голос был чуть выше, а на лице – ухмылка, я бы восприняла это как оскорбление.

– Ну, я знаю достаточно.

– Держу пари, что да, Санта–Моника.

Кровь внутри закипела. Тот факт, что я никогда не работала, не означал, что я не старалась в других областях.

– Что за намеки, Инглвуд?

Он пожал плечами и двинулся в сторону большого ангара в стороне от столовой.

– О том, что нам нужно над многим работать следующие три недели. Надеюсь, ты быстро учишься.

– Да, – выпалила я, шагая за ним. – Надеюсь, ты достойный учитель.

– Да. Но Бен же уже сказал тебе об этом, да? – он оглянулся через плечо, ухмыльнувшись. – Что я лучший?

– Думаю, он использовал слово беспощадный. Или агрессивный. Не помню.

Он продолжал идти.

– Если ты думаешь, что не сможешь со мной поладить, то Бен будет готов предоставить тебе кого–то милее. Если это то, чего ты искала.

На этот раз я вышла из себя, все ещё следуя за ним.

– Я сумела поладить с людьми и похуже тебя. А вот ты уверен, что поладишь со мной? Или Бену нанять кого–то более покорного?

– Я тоже сумел. И, кроме того, я привык к сильным женщинам.

Он остановился у амбара и вытащил ключи из кармана.

Что я вообще увидела в этом парне?

– Дай угадаю. К твоим надзирателям?

Его взгляд устремился по направлению ко мне.

– К моей маме.

– Оу, – этого я не ожидала.

– Она вырастила меня, что автоматически даёт ей статус сильной женщины. И моего брата, что делает ее также и святой.

Первый ключ, который он вставил в скважину подошёл. А там висело около дюжины ключей без пометок.

– Старший брат или младший?– спросила я, когда он толкнул скрипучую металлическую дверь.

– Старший.

Я стояла снаружи, когда он вошёл в ангар. Там было темно и пахло сыростью.

– По возрасту, может быть. Но ты старше психологически, не так ли?

Огромный рюкзак приземлился около моей ноги с глухим стуком.

– С чего ты это взяла? – его голос будто отразился эхом.

Я отступила в сторону, на случай, если полетит что–нибудь еще, например, острый снаряд.

– Личный опыт.

– У тебя тоже есть старший брат?

Он кинул другую сумку.

– Нет. У меня младший брат. Я просто узнала этот покровительственный взгляд. Я живу с ним.

Я отошла в сторону, когда он выходил из ангара. Казалось, он не знал (или ему было все равно) про личное пространство.

– Твой брат все ещё живёт дома?

– Нет. Он переехал.

Кэллам закрыл дверь и запер ее на ключ.

– Вы все ещё видитесь?

– Да, конечно.

Его плечо поднялось, когда он клал в карман ключи.

– Каждую субботу во время часов посещения исправительных учреждений.

Он ещё раз пожал плечами, но по его голосу я могла сказать, что ему было далеко не так все равно, как он хотел бы показать.

– Надеюсь, ты лучше оберегаешь своего брата, чем я.

Я переминалась, не зная, что сказать. Я никогда не была в ситуации, когда человек сообщал, что его брат в тюрьме.

– Мы все делаем свой выбор, – ответила я.

Кэллам подбросил пакет так, будто в нем лежал зефир.

– Тогда позаботься, чтобы твой брат сделал лучший выбор, чем мой.

Я схватила сумку, предназначенную для вожатого–ученика. Я наблюдала за его действиями и все повторяла, стараясь не показать, что я не имею понятия, как поладить с этим грубияном. Раньше я бывала в походах, но в школьных, с рюкзаками, набитыми бутылками с водой, аптечкой и неприкосновенным запасом батончиков. Так что я никогда не ходила в настоящие походы.

– А что с твоим отцом? Какой он?

Он наклонился вперед и застегнул ремни на бедрах.

– Не знаю. Спроси его. Если сможешь найти его, чего не смогли сделать ни моя мать, ни штат Калифорния со времён, когда он ушел от нас, решив совершить благородное дело, не став выплачивать алименты.

Он говорил так, будто речь шла о недавно просмотренном фильме – крайне сухо. Это сбило меня с толку. То, как я узнала о грязных секретах Кэллама меньше, чем за сутки после нашей встречи.

– Должно быть, это паршиво, – сказала я, мысленно врезав себе за столь провальный ответ. – Мне жаль, – едва. Ли. Лучше.

Кэллам ответил, пожав плечами.

– Жаль из–за него? Нам лучше без него. Кроме того, мать всегда сама занималась нашим воспитанием.

Он легонько подтолкнул меня локтем.

– Бен сказал мне, что ты здесь со своей семьей. Это должно быть круто.

Я дважды оценила его выражение лица, прежде чем убедиться, что он не шутит.

– Эх, «круто» – не то слово. Вообще.

Он оглянулся, удивившись.

– Если бы не младший брат, я не могла бы представить лучшей летней работы, чем проведенной вне штата и вдали от родителей. А ещё лучше, вне этой планеты.

– Так ты говоришь, что у вас великолепные отношения?

Он проверил ремень на груди. Она была шире, чем у большинства парней его возраста. Не то чтобы я разглядывала.

Я улыбнулась, глядя под ноги.

– О, да.

– Так все в порядке?

Он подошёл ближе, когда я неуклюже пыталась справиться с ремешком. Он вставил его на место.

– Скорее, все не в порядке, – я кашлянула, пока он застёгивал ремни на моих плечах. Рюкзак стал намного легче, когда он прикрепил его к ремням. Теперь я не чувствовала себя так, словно в меня мизинцами вцепилась горилла, казалось, коала обнимала мою спину.

Нужно сменить тему разговора. Если буду говорить о семье, то разрыдаюсь. А я соблюдала политику не плакать перед незнакомцами.