Глава пятая

На следующее утро Беллу уговорили выпить чашку говяжьего бульона, поэтому Клоуэнс смогла уделить себе несколько часов. Эдвард прибыл в одиннадцать, и она предложила ему прогуляться по пляжу Хендрона. Погода стояла хорошая и безветренная, воздух прозрачный и теплый. Дуайт одолжил Эдварду две светло-голубые рубашки без воротника, а накануне тот съездил в Труро, где прикупил хлопковые панталоны, которые подогнали по фигуре, пока он ждал.

— Это не настоящая корнуольская погода! — сказала Клоуэнс.

— Может, она специально для нас?

Они вышли через ворота, через несколько ярдов камней и песка, поросшими песколюбкой, а потом пошли по мягкому песку, до которого не добиралось море. Затем песок под их ногами отвердел, они очутились на огромной трехмильной полосе светло-желтого песка, омываемого слева сонным морем, а справа граничащего с дюнами, из которых вырастали темные гранитные утесы. На первом утесе пыхтела и курилась шахта Уил-Лежер. Какое-то время они гуляли молча. Затем Клоуэнс спросила:

— Ты не возражаешь, если я сниму туфли?

— Я их понесу.

— Нет. Благодарю, не стоит.

— А ты не возражаешь, если я сниму туфли? — спросил Эдвард.

Клоуэнс захихикала.

— Ни капельки.

Она могла легко скинуть туфли и стоя их надеть, ему же пришлось сесть на корточки. Разуваясь, он поведал Клоуэнс о визите к мистеру Норрису, портному, который, похоже, всю жизнь провел с булавками во рту. Они снова тронулись в путь, хлюпая по случайным лужам и по-приятельски беседуя.

— Море довольно далеко, — сказал Эдвард.

— Так давай наперегонки.

Клоуэнс побежала очень быстро, светлые волосы развевались на ветру. Эдвард бросился в погоню по песку, вдруг ставшему предательски мягким. Он почти догнал, но ноги Клоуэнс оказались в кремовом завитке прибоя на секунду раньше. Эдвард поймал ее за руку, потянул хохочущую и запыхавшуюся Клоуэнс к себе. Склонился и стал целовать лицо. Она подставила губы.

Вскоре они вновь выбрались на сухой песок, пошли рука об руку; солнце висело высоко, отбрасывая короткие тени.

У обоих сбилось дыхание, хотя не из-за догонялок. Впервые за время помолвки они обнимались. Но ведь они обручены. Запоздалое ухаживание. Небольшой архипелаг облаков временно скрыл палящее солнце.

— Утесы становятся выше и чернее, чем мы ближе мы к ним подходим, — заметил Эдвард.

— Их называют Темными утесами! Но до них еще далеко. Не меньше мили. Полторы, точнее.

— Расстояния обманчивы.

— Не только расстояния.

— Что же, к примеру?

— Например, ты.

— Разъясни, пожалуйста.

— А нужно?

— Разумеется.

— Так вот, я считала тебя менее раскрепощенным.

— Я не всегда такой.

— Может, дело в морском воздухе.

— Не только в нем.

— В чем же тогда?

— Например, в тебе.

Клоуэнс снова расхохоталась. Она уже успела забыть, что такое смех.

— Давай сходим к Святому Источнику. Это меньше мили. Вон там. В той расщелине, где зелень почти доходит до моря.

— Почему он Святой?

— Туда ходили паломники. Не знаю, откуда, возможно, из Сент-Айвса. Но там они обычно укрывались. Там своего рода колодец желаний.

— Прекрасно. Сходим туда. Светские желания можно загадывать?

— Вроде да.

Когда они туда добрались, подъем оказался нелегким, хотя всего около тридцати футов. Острые камни, покрытые ракушками, были скользкими из-за водорослей.

— Ты не стёр ноги?

— Нет, — солгал он.

— Идем за мной.

Они поднялись без происшествий и очутились на каменной площадке, поросшей мхом, а камни посередине образовали маленький водоем. Эдвард окунул ладонь в воду и лизнул палец.

— Вода почти не соленая.

— Да, настоящий пресноводный источник.

— И как загадывать желание?

— Дрейк говорит... это брат моей матери, теперь он строит корабли в Лоо, но раньше жил рядом с Нампарой... Ох, это долгая история. Так вот, Дрейк говорит, что надо окунуть палец и загадать желание. Надо что-то произнести, он говорил, что именно, но я позабыла... Ой, ты...

Эдвард коснулся двумя мокрыми холодными пальцами ее шеи. Клоуэнс стукнула его по груди. Он шагнул назад и потянул ее за собой. Поцеловал во влажную шею, а Клоуэнс мягко взъерошила ему волосы.

— Мое желание — всегда быть с тобой, — сказал Эдвард.

— Мой голос... — начала Белла.

— Не думай пока о нем, любовь моя, — посоветовала Демельза. — Просто радуйся, что идешь на поправку.

— Все еще больно кашлять.

— Не разговаривай, если не хочешь.

— Хочу... немного. Я почти не разговаривала с тех пор, как приехала домой!

— Ты не виновата.

— Я хотела спросить — ты послала папу в Руан, чтобы он привез меня домой?

— Не совсем так. Мы беседовали на эту тему, и вдруг твой отец говорит: «Хотелось бы поглядеть на эту оперу. Не у всех отцов есть дочь, которой нет еще двадцати, но она уже поет главную партию в профессиональной постановке за рубежом». А потом спросил: «Почему бы нам не съездить?»

— Он просил тебя поехать?

— Да. И я бы с радостью поехала, но... я плохо знаю язык, и к тому же мы будем похожи на двух ревностных родителей, которые явились тебя забрать и посадить под замок в Корнуолле.

Белла криво усмехнулась.

— Мне надо поскорее написать миссис Пелэм.

— Надо. Но отец написал ей сразу, как только привез тебя домой.

— Мама, когда ты заразилась этой ужасной болезнью и умерла Джулия, ты тоже хрипела после выздоровления?

— Я точно не помню.

— Сколько помню, когда ты говоришь, твой голос звучит ясно, но когда поешь, есть легкая хрипотца.

— Правда? Ну, может быть. Но мой голос не сравнится с твоим. Даже близко не сравнится. По-моему, ты ошибаешься, что одно последует за другим.

— Сколько это продлилось, пока ты не поправилась?

— Ох, я забыла. В любом случае, это совершенно другое. Я потеряла Джулию. И над твоим отцом нависла угроза ареста за то, чего он не совершал. У любого бы замедлилось выздоровление!

Белла улеглась в кровать.

— Я немного тревожусь. Где сегодня папа?

— Поехал в Падстоу к Кьюби. Кажется, у Джона Тревэниона серьезные проблемы, и он покинул страну.

— Ох, да, ты же говорила вчера, а я невнимательно слушала.

Длинный, похожий на замок особняк Придо-плейс стоял рядом с Падстоу, из него открывался отличный вид на парк с оленями и море. Когда Росс свернул на подъездную дорожку, он понял, что в особняке какой-то праздник. Точнее, веселье в той степени, в которой позволяет хозяин, преподобный Чарльз Придо-Брюн. Отмечали двадцать первый год рождения второй его дочери Доротеи, и помимо Тревэнионов присутствовало еще шесть гостей.

Чарльзу Придо-Брюну только что перевалило за пятьдесят, это был мужчина крепкого телосложения с наметившимся брюшком, суровым лицом, но доброй искрой в глазах. Миниатюрная и хрупкая Доротея, по-своему хорошенькая, играла на фортепиано, скрипке и гобое. Из нескольких ее поклонников присутствовали двое, но ее мать Франсис не подпускала к ней никого, пока дочь не приняла решение.

Росс пришел к Кьюби, чтобы утешить ее и дать совет, но веселое и разговорчивое общество не располагало к беседе тет-а-тет.

Прискакала пухленькая Ноэль четырех с половиной лет и громко попросила поцелуя. Росс выполнил просьбу и пожал руки хозяевам, которых знал шапочно, извинился за приезд без приглашения, объяснил, что услышал о том, что Кьюби здесь, и пришел обсудить с ней личное дело. Пока он говорил, Филип Придо, которого Росс видел накануне в шахте, с приветственной улыбкой спускался по лестнице, надевая на ходу очки. Затем из другой двери появилась Харриет Уорлегган с бильярдным кием в руке.

Семья Придо-Брюн настаивала, чтобы Росс остался на ужин и на ночь. Сначала он с улыбкой отклонил предложение, но когда стало очевидным, что Джордж отсутствует, то согласился. Он знал, что Филип и Харриет — давние друзья. В светлый благоуханный вечер перед ужином гости прогуливались по террасе. Росса немного раздражало присутствие миссис Беттсворт, матери Кьюби. Он уже имел с ней дело после гибели Джереми, но не испытывал симпатии.

Вероятно, она намучилась с расточительным мужем, а теперь мучается с таким же растратчиком-сыном; какое уж тут счастье в жизни, когда посещаешь скачки, где твои лошади вечно занимают четвертое место, или когда кредиторы поджидают у задних дверей, пока сын беседует со строителями и планирует грандиозную пристройку к дому, и без того слишком огромному, чтобы за ним уследить. Но Россу было трудно тепло относиться к женщине, которая столь решительно поддерживала, нет, скорее даже настоятельно призывала хорошенькую дочь выйти за богатея Уорлеггана во имя сохранения чести семьи и родового поместья. Всякий раз, когда Росс видел ее, с лица дамы не сходило слегка страдающее выражение, словно жизнь жестоко с ней обошлась.