Глава одиннадцатая

Росс обрадовался возвращению Демельзы, словно та тоже была в Лондоне. Он не стал пока рассказывать о визите Джона Тренеглоса. Сначала они обсудили другие темы: новости Клоуэнс обо всем случившемся в Лондоне и происшествия в поместье и на шахте. Он было решил вообще ничего не рассказывать, но Росса снедало противное чувство, что неприятное событие все равно вылезет наружу, и уж лучше пусть она узнает об этом от него. Завтра ожидался приезд Кьюби, и в кои-то веки они сидели в библиотеке одни. Белла не крутилась вокруг фортепиано, и комната казалась заброшенной. Демельза слушала и попивала портвейн после ужина. Вечер стоял безветренный, поэтому пламя на шести свечах в двух канделябрах даже не трогнуло.

— Так значит, это правда.

— Похоже на то. Мне не по душе осуждать человека в его отсутствие, но слишком многое на это указывает.

— Он неисправим, Росс. Только представь, он и Агнета!

— Дорогая, именно ты лучше всех это представляла, потому что предупреждала меня еще до Рождества.

— Ну да, я видела, как он на нее пялился, когда сюда забежали гончие во время охоты. Только и всего. Один взгляд. Египетский бог, я сейчас похожа на старую кумушку, которая сидит у порога и бесстыдно судачит о соседях! Как думаешь, что предпримет Джон?

— Расскажет Рут, наверное. Если Агнета уже не рассказала. К счастью, из слов Джона я понял, что она вряд ли забеременеет.

— Рут будет рвать и метать. Ей всегда хотелось выйти за тебя, и она считала, что я украла тебя у нее.

— Так ты и украла. Хотя признаюсь, мисс Тиг не стояла в начале моего списка приоритетов.

— Списка, ага. Ты его, поди, скрываешь в каком-нибудь шкафчике? Там точно есть Маргарет Воспер, я помню. И наверняка куча других.

— Маргарет я признаю. Но она не претендовала на брак. Честное слово, за всю свою жизнь я флиртовал один раз и только с Рут.

Демельза вздохнула.

— Да все едино, Росс. Положение и вправду серьезней некуда. Мне бы хотелось... чтобы Валентин уехал подальше отсюда.

— Это вряд ли.

Росс наблюдал, как Демельза устанавливает примулы в вазе, дополнив нежно-желтые цветы зеленоватыми ивовыми веточками, которые она купила в Пенрине у цыганки по дороге домой.

— Или ты желаешь отъезда Валентина по иной причине?

— Что?

— Наверное, ты считаешь, что я слишком с ним сблизился?

— Не совсем. Дело не в этом. Знаю, тебе не хватает общения с Джереми. Он ведь наш сын. Наш самый драгоценный сын. У нас есть еще один, но он пока слишком маленький. С Гарри пока рано вести взрослые разговоры. Поэтому ты потянулся к Валентину, сыну Элизабет. Как бы там ни было, он ее сын. Порой Валентин походит на тебя, не находишь?

— Даже ее знаю.

— Но он совсем не такой, как ты. Возможно, он... напоминает о прошлом. Верити говорит, он похож на твоего отца. Даже не знаю. Тут что-то иное. Другой сын Элизабет, сын Фрэнсиса, славный юноша. Джеффри Чарльз нормальный человек. А Валентин далек от нормальности!

— Признаю, ты права, — согласился Росс. — И я задаю себе вопрос, насколько сильно в этом виноват.

— То есть ты о?..

— Ну да. Что уж теперь скрывать, мои продолжительные чувства (называй как хочешь) к Элизабет и, возникшие у Джорджа подозрения (я говорил тебе о тетушке Агате) отравили раннее детство Валентина. Когда отец сначала щедро расточает любовь, а потом вдруг начинает относиться к нему пренебрежительно и даже с ненавистью... Валентин рассказывал мне, и я доподлинно знаю об этом от других. Хватит, чтобы исковеркать чувства ребенка, испортить его характер. Так что за обаянием и учтивостью скрывается злой умысел, безнравственность, желание навредить и порочность, лишь бы потрясти, обидеть, сокрушить все, что попадется под руку. Вряд ли это сознательно, скорее, желания рождаются спонтанно, и он не в силах с ними бороться.

— Верити как-то сказала (кажется, я тебе не говорила), что Валентин с улыбкой доведет любого до погибели.

— Демельза.

— Что такое?

— Брось пока эти цветы. Потом ими займешься, не к спеху. Иди сюда и сядь напротив, чтобы я тебя видел тебя. Мы сейчас ушли в такие глубины... И нет бочонка с пивом, который бы нас утихомирил.

Она чуть улыбнулась, вспомнив былое, пересела и коснулась пальцем фортепиано.

— И мы не сможем подобрать к этим словам музыку.

— Интересно, как там Белла... Ладно, неважно. По-моему, надо во всем разобраться, по возможности.

— Вряд ли у нас получится, ведь Валентин все равно не уедет.

Росс глубоко вздохнул.

— Да, меня тянет к Валентину. Несмотря на порочность, он мне нравится, и я питаю надежду, что его худшие недостатки когда-нибудь исчезнут. Он еще очень молод. Ты права, мне ужасно не хватает Джереми. Пусть временами мы раздражали друг друга, это лишь пустяковые размолвки, которые ничего не значили. Я скучаю по нему каждый день, как и ты. Это невыносимо. Но ты ошибаешься, я не забыл о Гарри...

— Ты не забыл, но...

— Разумеется, он слишком юный и не заменит Джереми. Я общаюсь с ним, и он — со мной, но разница между нами пока слишком велика. Но если ты считаешь, что мне нет до него дела, то глубоко ошибаешься.

— Росс, я и так знаю, не надо об этом напоминать, но все равно приятно слышать. С другой стороны, иногда Валентин мне даже нравится. И мне его жаль, но с ним непросто. Непонятно, о чем он думает, как относится к нашей семье, за исключением тебя. Ко всем остальным в этом доме. Не могу отделаться от ощущения, будто ты принадлежишь ему, как он считает, а остальные члены семьи как бы приемлемы, но немного — как там говорят? — превохо...

— Превосходящие?

— Нет, совсем не то. Преходящие, вспомнила! Мы вроде бы по другую сторону, он предан тебе, а нам нет места в ваших отношениях.

На пару мгновений Росс задумался, поудобнее пристроил ноющую лодыжку.

— Ревность — странная штука, верно? Я...

— Росс, как тебе не стыдно!

— Погоди секунду, не набрасывайся сразу! Я не имел в виду нас. Уж точно не тебя. Лишь хочу заметить, что ревность или другая ее форма, инстинкт собственника, испытывают все. Это своего рода бактерия, которая живет внутри каждой семьи и затрагивает все человеческие взаимоотношения. Наверное, это отнюдь не похвальное чувство, но оно есть у всех...

Он умолк, и Демельза прикусила платок, чтобы удержаться от слов. Ей хотелось возразить, что она никогда не пыталась сделать его своей собственностью, ничего подобного. Не она предложила ему бросить место в парламенте. Он всегда сам принимал решения. Демельза никогда не хотела ему указывать. Лишь трагические последствия войны привели к тому, что Росс стал уделять больше внимания сыну Элизабет, чем сыну Демельзы, младшему Полдарку, просто Генри был слишком мал.

Росс истолковал ее молчание по-своему:

— Мне не по душе мысль, что из-за твоей утраты, вернее, из-за нашей общей утраты мы разойдемся во мнениях насчет...

— Росс, это не собственнический инстинкт, — прервала его Демельза.

— Я и не говорил, что тебе присуще это чувство!

— Ладно... Как бы объяснить. Дело не в том, что Валентин близок или далек от моей семьи. Я тревожусь за тебя.

— За меня? — Росс удивленно рассмеялся. — О Господи! Он что, по-твоему, как-то дурно на меня повлияет?

— Именно!

— На меня? Ты считаешь, что юноша чуть старше двадцати лет может повлиять на мужчину моего возраста? Может, я стану пьянствовать? Играть? Заниматься контрабандой? Я уже все это проходил. Или тебя пугает, что я начну распутничать?

Демельза встала, подошла к каминной полке и поставила на нее вазочку с примулами. Серое шерстяное платье коснулось стула Росса, и он положил руку Демельзе на бедро.

— Полагаю, ты вправе относиться к этому проще, чем я, — продолжила Демельза, — может, собственнический инстинкт или ревность скрываются за суевериями, которых не должно существовать. Но ты давно меня знаешь. Никто не знает меня лучше и дольше, и порой я испытываю подобные чувства. Ты сам частенько обвинял меня, что я говорю, как Мэгги Доуз.

— Иногда я сомневаюсь, что она жила на белом свете.

— Жила, Росс. У нее были светлые волосы, наверное, крашеные, и всепроникающий взгляд черных глаз. В детстве я сидела с ней, и может, она научила меня чему-нибудь, или я сама переняла от нее. Порой у меня возникают чувства, чутье, которому я не могу дать логического объяснения, чтобы убедить такого солидного и здравомыслящего человека, как ты...