ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Для хорошего ученика экзамены — праздник. Манюшкина артель

Начались экзамены — самая вольготная для Манюшки пора: перечитывать то, что хорошо знала, было скучно. Достаточно перелистать учебник — и можно отдыхать до экзамена.

Но оказалось — отдыхать она не умеет. Взялась читать «Ловцы трепангов» О. Щербановского из серии «Морские приключения», но все время, от первой страницы до последней точил червячок: не тем занимаешься, не тем, бездельничаешь. Решила переключиться на обязательную литературу по программе десятого уже класса. Принесла из библиотеки «Хождение по мукам», забралась на кровать. Читать никто не мешал: бабушка ушла куда-то по своим цветочным делам, Марийка тоже исчезла — она вообще последнее время до позднего вечера не показывала домой носа.

От запойного чтения разболелась голова, и Манюшка вышла проветриться и размяться. Побродив по парку, заглянула к Матвиенко. Архимед, Очеретян и Резников удобно расположились на лужайке перед домом и, совмещая полезное с приятным, читали вслух учебник и загорали.

— А, привет, Марий! — воскликнул рыжий добродушный Резников. — Включайся в нашу артель. Ты человек полезный.

Манюшка присела рядом. Матвиенко, передавая учебник Резникову, попросил:

— Боря, подолдонь маленько, мне надо кое-что уточнить у Мария. — Он придвинулся к Манюшке и, стараясь не мешать приятелям, вполголоса спросил: — Читала в молодежке фельетон «Львиная пасть»?

Она кивнула. В фельетоне рассказывалось о группе мошенников, которые присваивали выручку от работы аттракционов в Парке имени Шевченко. Среди них был и школьник Ваня Мотовило — помогал отцу, работавшему на аттракционе «Львиная пасть». Посетитель платил Ване рубль и бросал с определенного расстояния монетку в пасть львиного чучела. Если попадал — получал три рубля, нет — отходил с конфузом. Чаще, однако, еще и еще раз пытался отыграться и, как правило, безуспешно. Большую часть выручки Ваня прикарманивал.

— Я вот одного не понимаю, — сказала Манюшка, — почему автор сваливает вину на школу, на семью, на войну, на кого угодно, а сам этот «шалун» — он-то что, выходит, — не виноват?

— Нет, там и с него вина не снимается.

— Вот именно — «и с него». А ведь ему, как-никак, уже пятнадцать годиков. В этом возрасте человек может вполне отвечать за свои поступки. И нечего искать оправдания.

— А по-моему, надо все-таки спрашивать и с семьи, и со школы, и с друзей-товарищей. Вообще все должны друг за друга отвечать.

— Во-во! Давайте тогда введем заложничество. У фашистов неплохо оправдывало себя.

— Ты невозможный человек! — взвился Вася. — Все доводишь до абсурда.

— Нет, только до логического конца… С четырнадцати лет принимают в комсомол — значит, с этого возраста и доверие человеку должно быть полное, и спрос полный.

— А, вон в чем дело, — хмыкнул Вася. — Отстаиваешь свои права малолетки?

У Манюшки от возмущения даже дыхание пресеклось.

— Ты… да ты…

— Эй, эй! — закричал Резников, отложив книгу. — Вам тут что — барахолка? Ну-ка, Марий, убирайся. Двигай, двигай! Вот после ужина приходи на чай. Даже полпряника выделим. А сейчас — катись.

Смущенно покашливая, Вася посмотрел на Манюшку жалобными глазами: вот, мол, брат, какая скудная жизнь настала — даже поспорить всласть не дают.

— Ну, проводи меня, — чтобы хоть немного утешить его, предложила Манюшка.

— Да ты не заблудишься, — ехидно заверил Очеретян. — Калитка видна невооруженным глазом, а там свернешь налево.

Посетив еще несколько компаний, Манюшка поняла, что всюду она лишняя. Ей даже намекнули, что нечего шататься и людям мешать, а если уж вовсе делать нечего, пусть возьмет кого-нибудь на буксир.

Она забрела в запущенный сквер, занимавший пространство между спецшколой и Дворцом культуры металлургов и вдруг возле старого заброшенного фонтана увидела Игоря Козина и Марийку. Они лежали рядышком на голубом покрывале, загорали и читали каждый свой учебник. Временами соприкасались то плечи их, то руки, и тогда круглая Марийкина рожица с конопушками на щеках вспыхивала тревожным пожаром, а Игорь плотоядно облизывал сухие губы.

«Шугануть их, что ли? — подумала Манюшка, кося неодобрительным оком на эту идиллию. — Черта плешивого они так выучат… Нет, а эта-то тихоня: „С подружками занимаюсь“… И еще краснеет!»

Все ж у нее хватило здравого смысла не устраивать публичного скандала. Она прошла мимо и почти тотчас наткнулась на Барона. Он устроился со всеми удобствами: овеваемая ветерком, голова его покоилась в прохладной тени каштана, а тело подсушивалось на горячем солнышке. Он так уютно посвистывал носом, так блаженно причмокивал губами, истомно постанывал, что Манюшка рухнула рядом и тут же поплыла в райские кущи.

Долго ли она проспала, неизвестно. Разбудил ее Трош — он, перевернувшись на другой бок, откинул руку и задел Манюшкино лицо — получилась довольно чувствительная затрещина. Манюшка вскинулась и по давней привычке на удар сперва ответить ударом, а после разбираться, кто и за что, закатила Трошу хлесткую оплеуху. Тот хрюкнул, открыл глаза и непонимающе вытаращился на нее. Уразумев, что к чему, Барон потянулся с таким свирепым наслаждением, что, казалось, затрещали кости и зазвенели мышцы его длинного мускулистого тела.

— И тут нашла! — сокрушенно вздохнул он. — Нигде не скроешься от вашей любви, княгиня. Хорошо, что я успел все-таки соснуть минуток двести… С чего начнем? — Трош деловито открыл валявшийся рядом учебник.

— С самого начала, — вздохнула одновременно сожалеюще и облегченно Манюшка. — Режим такой: два часа работать, десять минут отдыха.

— Я бы предпочел наоборот.

На другой день, едва они расположились под тем же каштаном, к ним подошел Игорь Козин.

— О гонительница любви и каждой бочки затычка! — обрушился он на Манюшку. — Не сомневаюсь — это твой змеиный язык и твои ядовитые наветы отвратили от меня сердце моей дамы сердца. Мы разлучены, и я горько оплакиваю разлуку. Кто заплатит за мои бриллиантовые слезы?

— За бриллиантовые — вот разве что Барон, если его состояние за долги не перешло еще к Разуваеву и Колупаеву. Я могу только свой пирожок за ужином пожертвовать.

— Годится… Принимайте, о высокородные, в свою артель несчастного, насильственно разлученного со своей…

— Слушай, катись-ка ты!.. — не выдержав, рявкнул Трош отнюдь не светским тоном. — Не мешай работать широким массам баронов и княгинь!

— Не гоните меня, о лучшие представители презренной голубой крови! — переменил тон Игорь. — Поверьте, вместе с дамой сердца готовиться к экзаменам… упаси аллах. Чуть сосредоточишься на художественных особенностях «Мертвых душ», а тут — раз! — контакт, зажигание и полет. Смотришь в книгу, а видишь ручку, щечку, ушко, плечико, завиток… Так что отказываюсь, о сиятельная, от пирожка в уплату за мои бриллиантовые слезы. Зубы мои готовы грызть гранит науки.