— Найду сам!

Шагая через две ступеньки, поднялся наверх, мельком глянул на свое отражение в широком, чуть припотевшем зеркале, и провел пальцами по вискам.

Увидев только что освободившийся столик возле колонны, прошел к нему и подозвал официантку.

— Сейчас, гражданин. Еще не убрано… — недовольно сказала она. — Видите, приходят чаи распивать, а дома перед соседями, наверное, похваляются — в ресторане были!.. Вы один?

— Один.

Стряхнув последние крошки, она достала из кармашка блокнотик, что-то со злостью перечеркнула в нем.

— Мне коньяку… ну… граммов двести, — взглянул на соседний столик, где на тарелках лежали шашлыки. — И жаркое! Мяса, словом. С перцем.

С наслаждением ел, пил. И радостно было, что в нем еще много силы. Он может есть острую, возбуждающую пищу, пить крепкое вино и не пьянеть, словно и не было за спиной долгой, трудной жизни.

С интересом разглядывал сидящих за соседними столиками.

Потнолицый мужчина в тюбетейке обнял волосатой ручищей блондинку. Она хохочет. А по соседству щупленький старичок нашептывает что-то своей молодой спутнице, трогая ее за обнаженную руку деликатно и пугливо.

Эти были просто противны. И Дмитрий Антонович стал смотреть в другую сторону.

А вот и те молодые люди — юноша и девушка, которых он видел у входа в сад. Они здесь, сразу видно, впервые. Робеют. Особенно девушка. Их ужин скромен. Еле заметно коснулись друг друга лбами. Дмитрий Антонович дружески кивнул им, и они заулыбались. Тоже узнали.

— Еще столько же.

— Сию минутку.

— И еще что-нибудь поесть… Шашлык! И с луком! Побольше зелени!

— Будет исполнено! — официантка повеселела, старается. Приятно обслуживать, когда клиент не заглядывает в шкалу цен. Цветущая, в ямочках, она не прочь была и расшалиться. — Вы командировочный?

— Нет.

— Тогда вы военный.

— Почему так решили?

— Ну… к нам иногда и генералы приходят в гражданском. Вроде вас — солидные, с сединой.

— Тогда считайте меня за генерала.

— Вот видите! Я сразу угадала, у меня взгляд наметанный. — Отмахнулась от соседнего столика: — Дайте же работать спокойно! Видите — обслуживаю!

И через минуту, когда на столике появился вновь наполненный графинчик:

— А почему же вы без генеральши? А?

— Генерал овдовел.

— О-о…

Дмитрий Антонович хотел продолжить шутливый разговор, но уж слишком откровенно было ее заигрывание. И ему вдруг так захотелось, чтобы возле него сейчас оказалась Маргарита Алексеевна — милая, немножко грустная.

Сидеть бы рядом! И вот так же, как эти молодые люди, касаться друг друга.

— Рассчитайтесь со мной.

— Вы спешите?

Вопрос был задан капризным тоном: толстуха несомненно уже входила в роль генеральши.

— Да. Спешу, — Дмитрий Антонович вылил содержимое графинчика в фужер и выпил залпом.

— А как же шашлык?..

Только поднявшись, Дмитрий Антонович понял, что он опьянел. К выходу шел, держась подчеркнуто прямо, видя перед собой только широко распахнутую двустворчатую дверь, а по бокам, как в тумане, белые овалы столиков.

«Маргарита Алексеевна… Маргарита Алексеевна… — пьяно повторял он про себя, шагая по проезжей части улицы и держа шляпу в руке. — Почему я так быстро расстался с ней? Почему?»

Вспомнил с умилением, как торопливо она шла сегодня к нему, почти бежала, и махала перчаткой. Вспомнил ее кораблики. Совсем как девочка… Интересно, а как же ее звали тогда, когда ей было семь-восемь лет?.. Ритой? Ну да — Ритой. Он повторял теперь это имя, и ему уже не казалось странным, что он может ее так называть: «Рита… Рита…»

«А что, если пойти к ней, постучать в окно и сказать: Рита. И больше ничего. Ри-та… Но я не знаю, где она живет. Как же так?.. — остановился, покачиваясь. — А вот тот длинноногий мальчуган, наверно, все знает о своей стрекозе».

Войдя в свой подъезд, привычным движением извлек из почтового ящика газеты. Из них выпало два письма в одинаковых конвертах. Нагнулся и поднял.

От кого бы?

Близко поднес к глазам. Одно письмо было от Нины, второе — от сестры Веры.

Не раздеваясь, прошел в кабинет, зажег настольную лампу и грузно опустился в кресло.

Нина писала, что из нее никогда не получится хороший врач, что это она поняла окончательно. Строчки были нервно-обрывисты, невмещающиеся слова спиральками свешивались по краю письма.

«Это еще что?!»

Дмитрий Антонович с раздражением откинул письмо, не дочитав.

Сестра сообщала, что с Ниной творится что-то неладное, она мечется, надо ей как-то помочь разобраться в себе…

«Какая чепуха! В чем разбираться, в чем, когда институт почти окончен?.. Уж не вздумала ли она на Нине проверять свои педагогические эксперименты? Все это от Веры! Да, да! Это ее влияние на Нину!..

Просит приехать… Ну, хорошо! Я приеду! И все тотчас же встанет на свое место. Потому что все это чепуха и блажь!»

Дмитрий Антонович прошелся по квартире. С силой толкнул ногой кресло. Его стала вдруг угнетать тишина. Хоть бы чей-то голос! Сколько можно так жить?..

Хмель все еще не проходил.

Увидел пианино, которое давно уже было под чехлом. Сорвал пыльный чехол и, придвинув стул, ударил враз обеими руками по клавишам. Нелепая музыка заполнила квартиру. Дмитрий Антонович, подражая пианистам, высоко вздымал расслабленные кисти рук и с силой опускал их. Басы гудели, а клавиши справа дребезжали — тонкие, писклявые, точно жалующиеся на что-то, и он мощными ударами левой руки глушил их:

Бум! Бум!..

Какого черта жить сомнениями-треволнениями, когда все так ясно! Ясно для него — сильного, здорового человека! И все то, что вот так пищит и жалуется, надо покрывать могучими басами: бум! бум!..