— В любом случае ты должна его показать, — строго сказал отец, и казначей подтверждая это, закивал головой, — если подарок ценный — артефакт, например, или драгоценности — он должен быть описан, занесен в картотеку и главное на него должны быть наложены чары, с привязкой к дворцу против похищения, и уничтожения, объяснил отец свое требование.
Как Росете ни хотелось рассмотреть этот подарок в одиночестве, пришлось смириться и показать его всем. Ничего не поделаешь, отец был прав. Скрипя сердце, Росета открыла коробку.
— А-ах! — восхитился казначей, отец промолчал и как-то странно нахмурился, Росета же просто замерла в удивлении.
— Выйдите! — вдруг резко приказал отец казначею. — Нам с дочерью надо поговорить наедине. — Дождавшись, когда дверь за казначеем плотно закрылась, отец участливо спросил у Росеты: — Доченька, что этот негодяй тебе сделал? — Почему ты об этом спрашиваешь? — потупившись, спросила она, удивившись словам отца.
— Степень вины мужчины определяется стоимостью подарка, — очень просто сказал отец, кивая на коробку. — Очевидно, Ингор совершил нечто совершенно ужасное. Если это так, ты должна вернуть ему подарок, подчеркивая тем самым, что не прощаешь вину.
Росета мгновенно схватила футляр, прижав его к себе. Отец без слов понял, что она не намерена возвращать подарок ни при каких обстоятельствах. Отец позвал казначея. Тот вернулся ни один, а в сопровождении мага. Это было правильно. Привязку драгоценностей лучше было произвести до того, как они попадут в руки оценщиков и ювелиров. И снова восхищение, теперь уже в глазах мага, подарком Ингора.
— Мне уйти? — деликатно спросила Росета, понимая, что процесс привязки лучше проводить без свидетелей.
— Нет, останься! — резко сказал Эдрус. — Эти драгоценности твои по праву, привязка будет осуществляться на тебя. К тому же ты моя наследница, — уже мягче сказал король, — выйдешь ты еще раз замуж или нет, я не хочу, чтобы твой возможный муж, наложил свои руки на твои богатства.
Росета согласно кивнула головой и протянула руку для пореза ритуальным кинжалом.
Глава 28
Оставшись одна, Росета с трепетом открыла коробку. Осторожно пальцами погладила украшения, потом, не сдержавшись, бросилась их примерять. Ей было приятно осознавать, что Ингор не скупой скряга и жмот, трясущийся за каждой монетой. И камней было больше, чем на пятьсот тысяч, и о подарке Ингора оценщик сказал, что он стоит, как половина этих камней.
— Жемчуг пурпурного цвета! — восхищенно сказал он, рассматривая эти уникальные серьги. Серьги были, действительно невероятны. Абсолютно одинаковые жемчужины каплевидной формы пурпурного цвета в обрамлении серебра и украшенные небольшими темно синими сапфирами.
И вот сейчас Росета стояла у зеркала и не могла на себя налюбоваться.
"Может мне на бал надеть эти серьги? — подумала она, но потом решила, что этого делать нельзя, а, то еще Ингор подумает, что она на седьмом небе от счастья из-за его подарка. Вспомнив об Ингоре, Росета погрустнела: — как же мне себя с ним вести?" — несчастно вздыхая, думала она. В голову ничего не приходило, спросить было не у кого.
…Отец, желая порадовать дочь, пригласил знаменитого художника писать к двадцатилетию Росеты, ее парадный портрет. Этот напыщенный и самодовольный художник не понравился Росете, и она с тоской думала о длительном позировании в обществе этого неприятного человека. Но все оказалось намного лучше, большую часть эскизов делал его ученик. Веселый и приятный парень, чуть старше Росеты. Посмотрев на эти рисунки, она решилась обратиться к нему с необычной просьбой.
— Скажите, — неуверенно спросила она, — а Вы не могли бы написать мой миниатюрный портрет к предстоящему балу? И… — она страшно смутилась, понимая, насколько двусмысленно будет звучать ее следующая просьба, — чтобы об этом портрете никто не знал? Я заплачу, — торопливо добавила она, — хорошо заплачу.
Глаза у парня весело блеснули, он мгновенно догадался из-за чего такая таинственность, а потом он уверенно кивнул головой. Миниатюру он начал рисовать немедленно, постоянно поглядывая на Росету, стараясь поймать нужное ему выражение ее лица.
Художник был деликатен и сдержан, никаких глупых шуток или намеков, никакой фамильярности. Росета немного успокоилась.
— Скажите, — Росета еще раз решила обратиться к нему, — а какие цвета, по-вашему мнению, мне больше всего подходят?
— Парень, не отрываясь от работы, не задумываясь, перечислил.
— Никаких ярких, бросающихся в глаза. Глубокие, но немного приглушенные тона, темно-вишневый, пурпурный (услышав это, Росета чуть не подпрыгнула от радости), насыщенный синий. Зеленый… — парень еще раз взглянул на Росету, — может ближе к болотному. Цвет не должен отвлекать внимание от Вашей красоты.
— А я красива? — затаив дыхание, спросила Росета
— Вы очень красивы! Но ваша красота неброска. Ее надо заметить, потом от Вас не оторвать взгляда.
Росета счастливо вздохнула. Ей было нисколько не обидно, что ее внешность назвали неброской, это так и было, она это и сама чувствовала. Но вот слова художника о том, что раз ее заметив, от нее не отвести глаз, ее очень порадовали.
…Знаменитый художник негодовал. Его модель вела себя в высшей степени отвратительно. Зевала, крутилась, нетерпеливо притопывала ногой. Когда же он ей вежливо заметил, что при таком отношении портрет может получиться неудачным, она беспечно махнула рукой, так же вежливо сообщив, что он может пририсовать ей усы, ей это безразлично.
Кто бы посмотрел на Росету, когда подмастерье художника писал с нее миниатюру… Это были два совершенно разных человека. Парень написал два портрета. На одном Росета немного кокетливо улыбалась, на другом смотрела серьезно, но была в ее лице какая-то незаметная смешинка. То ли в уголках глаз, то ли губ. Портреты так понравились Росете, что она с радостью подарила бы Ингору оба, а то что она ему подарит свой портрет, Росета решило бесповоротно.
То же самое происходило и с примерками платьев. Все внимание Росеты было отдано маскарадному костюму, платья же в которых она должна была предстать на приеме перед гостями, удосужились едва ли десятой части ее внимания.
Сначала Росета выбрала себе костюм виноградорши, одной южной страны. Чулки в черную и белую полоски. Широкая юбка, утянутая корсетом со шнуровкой спереди. Белая рубашка, собранная у ворота… и серьги с пурпурными жемчужинами. Более нелепое сочетание, трудно было и придумать, это понимала, даже она. Росета вздохнула… и сняла серьги. "Отец прав, — думала она, — если я надену эти серьги, то Ингор сразу решит, что я простила его, что я хочу быть с ним. А это не так. Это не так! — яростно повторила она, и даже притопнула ногой для большего эффекта, поскольку сердце, едва она произнесла "быть с ним", счастливо сжалось в предвкушении встречи. — Я хотела, чтобы Ингор заметил меня, прислушался ко мне, понял, что я лучше всех на свете! Да я лучше всех, — снова притопнула ногой Росета. — И еще хотела, чтобы он страшно пожалел, что потерял меня.
Едва Росета это сказала, как она вдруг почувствовала, что все эти ее смелые мечты сбылись. Ингор и заметил и прислушался и понял. Вот только Росета почему-то совершенно не чувствовала себя счастливой. Наоборот, с каждым мгновением она была все несчастнее и несчастнее.
Умом она понимала, что эта предстоящая встреча была совершенно лишней. Умом. А вот сердцем… сердце желало этой встречи, как ничего другого на свете! И Росета подчинилась ему.
Она ходила из угла в угол, представляя, как они увидятся, как начнут говорить. Стоп! Росета остановилась осененная, пришедшей ей мыслью. Если она узнает что-то необычное, касающееся Ингора, то эта встреча будет вполне оправданной! А кто ей может сообщить подобное? Правильно — Эллертель, и Росета помчалась к своему бывшему учителю. Ей не составляло никакого труда навести его на разговор о своем бывшем муже. Старик, как и все в замке мучился любопытством о чем это так долго разговаривала Росета и королем Ингором. Росета, разумеется, не стала рассказывать о личном, но вот вопроса противостояния Ингора и Архимага Грийона она коснулась.