Глава 9 ТРОПОЮ ПАМЯТИ

езадолго до смерти Альберта Эйнштейна в его небольшой двухэтажный домик в Принстоне приехал известный швейцарский психолог Пиаже. По просьбе Эйнштейна он рассказывал о последних взглядах на проблемы ощущения, восприятия, памяти и мышления. Беседа затянулась допоздна. Великий физик напряженно слушал, покачивая головой, то и дело повторял: «Как это трудно! Насколько психология труднее физики»…

Тайна возникновения ощущающей материи из неощущающей веками приковывала к себе самое пристальное внимание человечества. Ведь в конечном итоге именно тут находится то ядро или центр, к которому стягиваются все идеологические и мировоззренческие противоречия в понимании окружающего нас мира.

Идеалисты и теологи рассматривают психику как особое духовное начало, заложенное в человеке и определяющее всю его жизнедеятельность. Сами термины «психика» и «психология» (наука, изучающая ее) произошли от греческого обозначения души. Психология, зарождение которой принято считать с появлением аристотелевского трактата «О душе», вплоть до второй половины прошлого века являлась не слишком развитой гуманитарной наукой.

«Наука о душе» практически не была наукой, а представляла собой некое собрание разрозненных наблюдений, не совсем точных фактов и абстрактных умозаключений о психических процессах.

Развитие точных наук вплоть до нашего века тоже мало что изменило в психологии. Господство «классической» механики, сперва отсутствие, затем непонимание, а порой и умышленное непризнание отдельными учеными материалистическо-диалектического метода, как мы видели, привело к расцвету механизма. На смену представлениям о неподвижной и косной материи, создаваемой богом в завершенной форме, пришло представление о чисто количественном развитии.

Человечество знает о психических заболеваниях с тех пор, как оно помнит себя. Но понадобились тысячелетия, прежде чем утвердилась мысль, что психические явления могут быть связаны с каким-то материальным началом, в частности с заболеванием мозга. Казалась слишком безумной сама идея связи «нематериальной», невесомой, реально неощутимой и невидимой «души» и мысли с реальным веществом, частью человеческого тела.

Душа и все душевные поступки и процессы, в том числе и душевные болезни, — от бога. Но ведь бог гуманен и милостив, а дьявол жесток и коварен. Богословы начинают рассматривать болезни зачастую как козни нечистой силы. Под влиянием таких воззрений на психические заболевания папа римский Иннокентий VII издал специальную буллу, согласно которой все «одержимые» должны были подвергаться пыткам до тех пор, пока они не признавались в своей «связи» с дьяволом.

«Ход» психических заболеваний представлялся так. Человек нарушал божьи заветы и стал уязвим для дьявола. Иногда нечистая сила порабощает душу несчастного, и он совершает поступки «богопротивные», утверждает, например, что Земля круглая или даже, более того, не признает самого бога. В других случаях в тело грешника вселяются бесы, которые все же не в силах окончательно одолеть души, данной богом. В этом случае человек становится «бесноватым» — поселившиеся бесы грызут его внутренние органы. Между прочим, вообще многие болезни от грызущих бесов. Отсюда и название «грыжа» — «грызть бесами». «Черная немочь» (паралич) — бес представлялся черным. «Падучая» (эпилепсия) — от метаний в теле торжествующих бесов и т. д.

Подобные представления предопределяли многие века кошмарное положение душевнобольных. Несчастные рассматривались как преступники и богоотступники, отдавшие душу дьяволу или ставшие вместилищем бесов. История психиатрии наполнена жуткими картинами изощренных издевательств и пыток. Родоначальник реформации в Германии монах Мартин Лютер писал: «По моему мнению, все умалишенные повреждены в рассудке чертом. Если же врачи приписывают такого рода болезни причинам естественным, то это потому, что они не понимают, до какой степени могуч и силен черт… Их необходимо без промедления казнить смертью, я сам бы стал охотно их жечь».

И их жгли, вешали, сбрасывали в ледяные проруби. Психически ненормальных людей держали в тюрьмах в кандалах и на цепях. Постепенно появляются «темные дома» для душевнобольных, но они мало чем отличаются от каторги. Те же розги, палки, цепи, огромные дозы рвотного и слабительного. Вот что пишет московский психиатр В. Леви: «Чем только не „лечили“ душевнобольных в европейской психиатрии в XVI–XVIII веках. Изобретательности не было границ: кроме смирительных рубашек и камзолов существовали смирительные стулья и кровати. Применяли принудительное стояние, качели, кожаные маски, специальные вращательные машины, вращение в которых здоровые выдерживали в течение двух минут, а больные — до четырех. Сбрасывали в холодную воду с большой высоты или лили с такой же высоты воду на голову — по пятьдесят ведер сразу».

В общем, делалось все, чтобы прогнать «нечистую силу», преодолеть «упрямство» человека, который якобы и не болен, а просто не хочет расстаться с дьяволом.

Надо оговориться, что встречалось и другое отношение к определенным категориям душевнобольных. Некоторые люди с нарушенной психикой страдают галлюцинациями: они «видят» бога или «слышат» его слова. Богословы поспешили объяснить, что в определенных случаях потерявшие рассудок не выходят из повиновения богу и даже, более того, подобные состояния способствуют установлению более непосредственного «контакта с богом». Это, в частности, явилось основанием для возникновения культа юродивых в православии.

Но давайте обратимся к человеку, не побоявшемуся религиозного фанатизма и рискнувшему проникнуть в таинственный мир человеческого организма.

В первый год нового XVII века, когда Галилей и Кеплер только начинали свою работу, а будущий отец Исаака Ньютона еще сам не успел занять свое место в люльке, в Италию приехал из Англии молодой Уильям Гарвей. Он только что окончил Кембриджский университет и отправился в Падую, чтобы попрактиковаться у знаменитого медика Фабрициуса Аквапенденте.

Да, уже были медицинские факультеты и знаменитости. Даже были бюрократические ограничения действия дипломов. Гарвей, проучившись два года в Италии и получив там диплом доктора медицины, был вынужден по возвращении на родину сдавать новые экзамены и получать другой, английский документ.

В общем, было все: больные и врачи, доктора медицины, дипломы и медицинские кафедры в университетах. Врачи лечили, зная, что у человека и животных есть кровь, но не ведая, куда и зачем она течет. Знали, что есть сердце, но не имели и малейшего представления о том, как оно работает, не знали даже, что такое пульс.

Еще в те годы, когда Уильям Гарвей был практикантом Фабрициуса Аквапенденте, он однажды перетянул себе жгутом руку, начав таким способом наблюдения за движением крови в организме. Потом он заманил в свою комнатушку уличную собаку и сделал ей такие же перетяжки. Надрезав лапу ниже жгута, он убедился, что кровь из ранки не течет.

Шли годы. Уильям Гарвей стал знаменитостью. Он занял профессорскую кафедру в Лондонской коллегии врачей и даже удостоился звания придворного медика короля Иакова I, а затем и Карла I. Изо дня в день он продолжал изучать кровеносную систему и работу сердца. Он не только ставил опыты на себе, потрошил собак, кошек и телят, но даже отважился вскрывать человеческие трупы. Для этого нужна была большая отвага, ибо церковь преследовала анатомические вскрытия, и невежественная, фанатически настроенная толпа, узнай она об опытах Гарвея, разорвала бы его на куски.

Так в постоянном нервном напряжении, в полном одиночестве, в обстановке скрытности и тайны Уильям Гарвей экспериментировал 28 лет! И только после всесторонних и полных, тысячи раз проверенных и перепроверенных опытов, анатомических вскрытий и зарисовок он решается выпустить книгу с результатами исследований. Одна из первых фраз ее гласит: «То, что я излагаю, так ново, что я боюсь, не будут ли все люди моими врагами, ибо раз принятые предрассудки и учения глубоко укореняются во всех». Кстати, Гарвей еще не знал о роли легких. В его времена люди не только не имели представления о газообмене, совершающемся в нашем организме, но даже не знали еще состав воздуха. Гарвей лишь утверждал, что в легких кровь охлаждается и как-то изменяет свой состав.