Я ослеп мгновением раньше, чем оглох. Спустя ещё миг я умер.

Слитный бортовой залп «Республики» — это действительно адская штуковина. Дым и пламя из двадцати двух огромных пушек. Их рёв превзошел всякий гром, что я когда–либо слышал. Я ощутил дыхание Бога у себя на лице. Уши разорвало от боли, послав смертельные муки дальше, вниз по глотке. Все чувства умерли. Я ничего не видел, ничего не слышал, ничего не ощущал. Это смерть. Я умер. Руки двух ангелов потянули меня в рай.

Знакомый мне лысый ангел сказал:

— Его не задело.

А французский ангел ответил:

— Да, месье Маск, оглушён ядром. На волосок промахнулись.

Ангелы аккуратно подняли меня и прислонили к фальконету. Зрение медленно прояснялось. Маск склонился ко мне, рядом стоял граф. А за ними — картина побоища. Грот–мачта наклонилась под невозможным углом. Бо́льшая часть такелажа изорвана. Взглянув вниз, сквозь дым я увидел, что весь левый фальшборт разбит. В верхней палубе зияют огромные дыры. По меньшей мере три пушки сбиты.

Вся палуба покраснела от крови. Ползит и Тренинник возились с Тренансом, вернее, с тем, что от него оставалось — я смог узнать только торс и голову этого высокого и стройного человека, который когда–то помог спасти мне жизнь. А посреди всего этого стоял Джеймс Вивиан, залитый кровью, с огромной раной на голове, и отдавал команды.

Я с трудом приподнялся выше и сквозь самую большую пробоину в настиле взглянул на нижнюю палубу. Снесло половину колдерштока и рулевого с ним вместе. Кит Фаррел, державший остатки колдерштока, крикнул, что, несмотря на случившееся, включая и предчувствия Пенбэрона, руль всё ещё слушается. Я увидел чью–то руку, валяющуюся в луже крови, и оторванную ногу неподалёку.

Маск заметил мой взгляд. Его голос звучал приглушённо — мои уши до сих пор отказывались слышать, как раньше, но я разобрал слова.

— Это всё, что осталось от мастера Лэндона, упокой Господь его лицемерную душу.

Так осуществились страшные предсказания Малахии Лэндона из прочтенных им небесных карт.

Я поднялся, немного пошатываясь и стараясь удержать равновесие, и окликнул своего лейтенанта, который раздавал матросам приказы убрать рухнувший такелаж, чтобы освободить батарею.

— Мистер Вивиан! Ответный огонь из всех пушек!

Орудийный расчёт Джулиана Карвелла немедля откликнулся на команду, как и пара пушек на нижней палубе. Я услышал крик Стэнтона, подбадривавшего людей, и возблагодарил Бога за то, что в бою мои офицеры проявляли себя куда лучше, чем за обеденным столом. Но на этом выстрелы с «Юпитера» закончились, а шпага Годсгифта Джаджа опять взметнулась вверх. Нам не выдержать ещё одного бортового залпа, не так скоро…

«Республика» снова опоясалась пламенем.

Опять пороховая вонь, такая же ярчайшая вспышка, такой же грохот. Но ни одно ядро не пролетело рядом со мной. После предыдущего бортового залпа «Республика» проплыла чуть вперед, и этот залп пришелся на тот момент, когда она оказалась в подошве волны, к тому же её раскачивало ветром. Бо́льшая часть из двадцати двух ядер пришлась в нижнюю часть нашего корпуса, в главную палубу.

Я отправил юнгу доложить об ущербе, однако он не вернулся. Я прокричал Вивиану приказы и побежал вниз по трапу с рулевой площадки на главную палубу.

Даже если моей бессмертной душе суждено провести в аду вечность, преисподняя больше меня не пугает, ибо я видел худшее.

Нижняя палуба «Юпитера» являла собой разорванный в клочья мир. В корпусе зияли четыре или пять огромных дыр, и сломанные доски расщепились в самое смертоносное оружие. Ко мне пошатываясь шёл матрос, из его горла торчал огромный дубовый обломок. Он рухнул, и кровь хлынула мне под ноги. То, что происходит за ним, я смутно видел сквозь дым, но слышал стоны раненых и умирающих. Пострадавшие просили о помощи, звали матерей и возлюбленных. Поперёк палубы валялись опрокинутые орудия. Под ближайшим я увидел троих раздавленных, а точнее, их останки. В лужах крови валялись руки и головы. По всей палубе размазаны внутренности. Подошедший матрос из команды Стэнтона должным образом поприветствовал меня, доложил, что кишки принадлежат главному канониру, и разрыдался.

Меня стошнило.

Подошедший помощник плотника коснулся пальцами лба и доложил, что мы получили несколько пробоин по ватерлинии, Пенбэрон посадил людей за помпы, но кому–то нужно прыгнуть за борт и заделать течи пробками со смолой и паклей. Я собрался с духом и отправил его обратно с капитанским приказом: когда бой закончится и можно будет выделить человека для работы, все течи следует ликвидировать. Но в душе я вовсе не был уверен, что через час здесь ещё останутся люди, как и в том, что ещё будет существовать корабль, требующий починки.

Фрэнсис Гейл возник рядом со мной, я не понял откуда. Весь в потёках грязи и крови, он, однако, выглядел уверенным и целеустремлённым, и я был рад его видеть.

— У нас ещё хватит людей, чтобы драться на этой палубе, капитан. Но ещё один залп или два — и с нами будет покончено.

Он превратился в воина с клинком в руке. Гейл снова встретил в бою старого врага, и его это радовало.

Я кивнул и попробовал собраться с силами и сказать что–нибудь, но он уже отошёл и выкрикивал приказы канонирам, словно был для этого рождён. Ко мне тут же подбежал слуга Малахии Лэндона, передал приветствия от мистера Фаррела, а также его просьбу возвратиться на шканцы.

Я снова выбрался к дневному свету. «Республика» подошла совсем близко к нам и стояла ярдах в пятидесяти. Паруса свёрнуты, якорь опущен. Орудия откатили назад для перезарядки, но когда их снова выкатят, стрельба наверняка продолжится до тех пор, пока от «Юпитера» и его команды ничего не останется. В любой момент нас ждёт новый смертоносный бортовой залп. Когда мы с Китом Фаррелом обсуждали подобную ситуацию, он говорил, что сделать можно только одно. Но для этого уже поздно…

Я окинул шканцы взглядом. Фаррел, д'Андели и Финеас Маск почему–то смотрели в сторону кормы, а не на «Республику». Я присоединился к ним — подошёл к остаткам кормового поручня, над которым до сих пор реял наш потрёпанный стяг. Дым последнего залпа «Республики» до сих пор оставался густым и при слабом ветре в закрытом проливе окутывал нас как саван. Я не мог разобрать, на что все они смотрят.

Дым немного рассеялся. Тем же курсом, что и «Республика», в пролив входил тот самый таинственный корабль. Чёрный корпус, высокие мачты. Огромный незнакомец двигался прямо на нас. Его экипаж убирал паруса с мастерством и скоростью, до которых далеко даже команде Джаджа. Так умели только голландцы. А они теперь наши враги — так сказала мне коварная графиня Коннахт. Значит, второй корабль присоединится к Годсгифту Джаджу и прикончит нас…

Но тогда, увидев чёрный корабль, она была потрясена не меньше меня.

Не все голландцы наши враги. Таков был мой аргумент в разговоре с леди Нив, и теперь он оказался последним и решающим аргументом для её любовника, отца ребёнка, которому предстояло стать королём. Не отдаёшь Ты победу в битве сильнейшему…

Команда тёмного корабля подняла флаг. Я хорошо его знал, ибо достаточно долго прожил под ним. Именно его я видел, когда мы с Корнелией вышли из церкви после венчания. Красный, белый и синий реяли над кораблём — цвета провинции Зееланд. На бизани взвился чёрно–бело–чёрный флаг города, хорошо мне знакомого, города, что когда–то был моим домом.

Это «Вапен–ван–Веере».

Это Корнелис.

Я увидел на палубе «Республики» Джаджа, который оценивал нового противника. Матросы уже кинулись выкатывать орудия по левому борту. Зачем ему тратить время на разбитый и погибающий «Юпитер»? Разобраться сначала с Корнелисом, а потом между делом прикончить нас. Разумеется, он наверняка знал про новый корабль, графиня должна была рассказать о нём. Я вспомнил слова, сказанные Джаджем, когда я впервые обедал на его корабле. Он уже сражался с голландцами, он их побеждал. «Вапен–ван–Веере» не мог его напугать. В лучшем случае, Джадж с фанатичным высокомерием посмотрит на него как на достойного противника. Безусловно, это куда более серьезный враг, чем несчастные и немощные кавалеры с «Юпитера» и их неопытный и невежественный юный капитан.