— Зачем вы пришли сюда?
— Воевать с офицерами, — отвечал один из кровников.
— А разве вы — офицеры, что затеяли войну между собой? Вы пришли сюда помогать трудящимся, а не сводить личные счеты.
Другой горец — из Гойти — ответил презрительно:
— Давно ли ты скинула юбку, чтобы стать судьей над мужчинами?
— Я скинула юбку тогда, когда стала бойцом. И юбку эту я берегу для тех трусов, которые боятся покинуть старые обычаи… Вот она!
Фатимат выхватила из своей санитарной сумки комок пестрой материи:
— В эти дни, когда льется кровь бедноты, вы слепо подчиняетесь старому адату. Первым гнетом измученной Чечни был царь, вторым — кулаки, князья и муллы, третьим адат, кровная месть. Долой всех тех, кто стоит за старый гнет! Долой!
Фатимат подошла к чеченцу из Гойти:
— Вам не место здесь! Если не желаете дружно защищать свободу, то ступайте в те ущелья, куда вас загнал русский царь. Вспарывайте животы друг другу, но помните, что революция этого не потерпит… Ступайте!
— Я не пойду, — глухо сказал чеченец, отступая перед женщиной.
— Я тоже, — отозвался другой кровник.
В казарме была тишина.
— Не пойдете? Так сейчас же помиритесь.
У алхан-юртовца на глазах блестели слезы. Гойтинец стоял, понурив голову, судорожно сжимал рукоять кинжала.
— Магомед! — крикнул алхан-юртовец. — Давай забудем старую вражду. Будем жить по-новому!
Гойтинец с прояснившимся лицом протянул руку бывшему своему врагу.
Отряд красных повел решительное наступление на казачью станицу Грозненская.
На левом фланге, в цепи, держа винтовку наперевес, шла Фатимат. Сзади дымил медленно двигавшийся красный бронепоезд. Идя по полотну, Фатимат внезапно заметила выходящий из-под шпал длинный электрический провод. Скрытый в траве, он тянулся по направлению к железнодорожной школе, которая находилась поблизости.
Фатимат подозвала ближайшего красноармейца и указала ему, тот дал знак товарищам. Провод перервали. Из-под рельсов осторожно вытащили большую круглую мину.
Фатимат бросилась в ту сторону, куда уходил смертельный шнур. Маленький домик стоял недалеко от насыпи. Фатимат была уже около домика, когда услышала внутри голоса. Она остановилась, подкралась к окну.
У пробитой снарядом дыры в стене сидели двое в погонах около какой-то непонятной машины. Фатимат осмотрелась. Электрический провод соединялся с этой машиной. Белые поджидали красный бронепоезд, чтобы взорвать его. Они не знали о судьбе подложенной мины — ее скрывала возвышавшаяся перед домиком высокая железнодорожная насыпь.
Фатимат, не раздумывая больше, вскинула винтовку и уложила на месте обоих золотопогонников.
Красные продвигались вперед. Их левый фланг приближался к керосиновому железнодорожному заводу. Запылал подожженный резервуар емкостью в сто тысяч пудов. Над сухими зарослями «Голубинцева сада» стеной вставал черный лохматый дым, в нем мелькали красные языки пламени.
— Ура! — прокатилось по наступающей цепи, и красноармейцы хлынули вперед, с винтовками наперевес.
Из железнодорожной водокачки затарахтел пулемет. Несколько бегущих упало. Фатимат поспешила оттащить раненого, но что-то сильно толкнуло ее в грудь, и она упала.
Подбирая раненых вместе с санитарами, шли два чеченца, недавних кровника. Они первые увидели белую, зацепившуюся за сухой примятый бурьян косынку, которую колыхал ветер.
Когда санитары укладывали обвисшее тело Фатимат на окровавленные носилки, чеченцы угрюмо переглянулись.
— Это наша чеченка. Она умерла за нашу свободу, — проговорил гойтинец.
— Одна из многих, — повторил алхан-юртовец.
И оба, не сговариваясь, бросились к водокачке, откуда раздавались последние выстрелы белогвардейцев.