ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На площадке Алюминстроя высадился десант проверяющих. Так, походя, обронил фразу Юра Носов, и она распространилась по тресту. Потом потекли подробности. Комиссию возглавлял секретарь крайкома партии Венчлава, в нее входили представители крайкома, крайисполкома, горкома, министерства.

Но скоро разговор о комиссии начал затухать. Возможно, потому, что она действовала не по стандартам: не требовала от руководителей треста, парткома, постройкома объяснительных записок, справок, не занимала кабинетов начальства в тресте и строительных управлениях, не таскала за собой сопровождающих. Высокие представители словно растворились среди массы строителей.

Магидов, возвратившийся из отпуска, вообще не слышал о комиссии и получил (опять же выражение Юры Носова) «втык» от Виноградского.

— Что делает комиссия? — спросил Евгений Георгиевич.

— Какая комиссия?

— Да ты что, с луны свалился?! — взъелся Виноградский и бросил трубку.

А через минуту Виноградский уже мчался в трест. Его обескуражило поведение комиссии: миновали главк, осели прямо в тресте. Надеялся на Магидова, а у того еще курортные впечатления не выветрились из башки. Придется говорить со Скирдовым, чего Евгению Георгиевичу крайне не хотелось.

Виноградский распахнул дверь пустого кабинета управляющего, сел за стол. Через некоторое время в двери показалась растерянная секретарша.

— Где Скирдов? — спросил Виноградский.

— У секретаря парткома.

— Одни или с приезжими?

— Не знаю, Евгений Георгиевич, позвать?

— Не надо…

Время шло. Виноградский мрачнел. Он уже не помнил случая, когда пребывал в роли ожидающего. А что, если управляющий вообще не появится? Что подумает та же секретарша? Идти к Таранову? Только этого и не хватало… Тяжело бремя руководителя. На тебя все время нацелены десятки глаз, ничто не останется незамеченным. Каждый твой шаг, поступок, каждое движение, речь, поза, взгляд, улыбка — все имеет цену. Вот взять бы и запросто уехать в главк, нелепо же сидеть без дела в пустом кабинете. Но ведь доложат: был. А зачем приезжал? Почему ни с кем не встретился? Дурацкой положение… Виноградский раскрыл блокнот на чистой странице.

Вошел Скирдов, независимо, даже с налетом досады проговорил:

— Никто не предупредил, Евгений Георгиевич.

— По пути. Ездил к строителям элеватора, погонял как следует, а сейчас использовал паузу для зарубок в блокноте.

Закрыл записную книжку, сунул в карман. Ждал, что Скирдов начнет докладывать о работе комиссии, но тот спокойно сидит, смотрит по сторонам, будто все происходящее в тресте его не трогает. Виноградский уже начал чувствовать, как у него подергиваются какие-то жилки на висках, под глазами. Ну, посмотрим, у кого выдержка крепче. Черт суконный, ни один мускул не дрогнул. И молчать дальше нельзя.

— Созданы все условия для работы комиссии? — не выдержал Евгений Георгиевич.

— Какие условия вы имеете в виду?

— Да вы что, с луны свалились? — возмутился Виноградский. — Где секретарь крайкома, представители из министерства, горкома?

— Не знаю.

— То есть как это не знаешь? — поразился Виноградский.

— Они в сопровождающих не нуждаются.

— Но ты в этом нуждаешься. Неужели тебе безразлично, где и что они будут делать, что смотреть?

— Что увидят — все наше.

Виноградский растерялся: что творится на этом свете! Действительно не знает? Или не хочет говорить? Или решил, что ему терять нечего? Если бы последнее. А вдруг хитрит, петляет, расставляет сети для других? Не зря говорят: в тихом омуте черти водятся. На всякий случай решил мирно закончить этот разговор.

— Ну смотри, Семен Иулианович, проверяют-то тебя.

— И вас, — подсказал Скирдов.

— Безусловно, — согласился Виноградский, но тут же многозначительно добавил: — Мы за все стройки края в ответе. — И взялся за шапку…

Вскоре после отъезда Виноградского к управляющему зашел Магидов, возбужденный, рассерженный.

— Семен Иулианович, что происходит в тресте? Приехали представители министерства, крайкома партии, только что был первый заместитель начальника главка, а я даже не знаю об их намерениях.

— И я тоже.

— Играете со мной?

— Мне сейчас не до игрушек, Андрей Ефимович. Включайтесь в работу. Помогите Барцевичу, он сейчас один в двух лицах.

— Зачем выгнали Вараксина?

— Не выгнали, а перевели.

— И посадили на его место бездарного человека.

— Смотря с чьей колокольни взирать.

— У нас одна колокольня.

— Ну, значит, колокола разные.

Вошла секретарша:

— Андрей Ефимович, вас просят срочно позвонить в главк товарищу Виноградскому.

Управляющий показал на телефон, но Магидов предпочел отказаться:

— Я со своего.

Андрей Ефимович снял трубку, ему ответили грубо:

— Держи, я говорю по другому.

Магидову пришлось держать трубку долго: Евгений Георгиевич кого-то отчаянно распекал. Наконец Андрей Ефимович почувствовал рокот своей мембраны.

— Ну, проснулся? — басил Виноградский. — Когда толком доложишь, что у тебя там делается?

— Позвольте к концу дня.

…Магидова познабливало в машине: ничего толкового о комиссии он так и не узнал. Проверяющие лазили по снегу между колоннами очередного электролизного корпуса, беседовали с инженером по технике безопасности, с бригадиром кровельщиков Муромцевым, с тетей Пашей в подвале, где составлялись краски для отделочников, с секретарем партбюро Точкиным, встречались в бытовках с рабочими, заходили в красные уголки, в общежития рабочих. Но только слушали, только расспрашивали, не делая никаких выводов.

А материал для проверяющих обилен: стоило Магидову на месяц отлучиться, и план строительства затрещал по всем швам. Надо дать понять комиссии, во что или в кого упирались провалы начала года. И еще. Надо извернуться хоть чертом, хоть дьяволом, но расшевелить поставщиков, добыть стройматериалы, резко повысить плановые показатели.

Магидов зашел в кабинет Виноградского уже бодро. Он рассказал, что знал о действиях высоких представителей крайкома и министерства, а потом выложил свои предложения по спасению плана первого квартала. Разумеется, признался, что без главка, точнее без Евгения Георгиевича, он ничего не мог сделать в прошлом и не сделает в настоящем. Но к удивлению Магидова, последняя фраза не произвела впечатления на Виноградского, как было на банкете; напротив, он навесил кустистые брови на глаза, недовольно пробасил:

— Я ваши прорехи штопать не буду. Недели бы не выдержал на курорте при таком положении дел в тресте.

— Сами же напутствовали, — напомнил Магидов.

— Да, напутствовал, но в главке не все видно, что в вашей печке варится. Наверстывай упущенное!..

Талка два месяца молчала, и вот письмо, полное тревоги, отчаяния:

«Боря, что случилось: устал, заболел, умер? Не могу я жить дальше в таком состоянии. Мы и дома нечасто виделись, но тогда я знала, что ты рядом, что я хоть издали взгляну на тебя. Нахождение в армии тоже придавало сил долготерпению, но сейчас я больше не могу, не могу! Ожидай самых страшных известий…»

А через день пришла телеграмма:

«Перевожусь в ваш институт. Будем с мамой десятого экспрессом. Если можешь — встреть».

От радости, оказывается, тоже можно рехнуться. Что делать, куда их поселить? Кинулся в гостиницы — командировочные ждут очереди. Обратиться к бригадиру Муромцеву: может, приютит у себя на время? Если бы Наташа была одна! А с Микаэлой Федоровной шутки плохи, она привыкла к хорошей квартире, к первоклассным гостиницам.

На двадцать минут опоздал на заседание парткома, а шел прием в партию. Павел Иванович осуждающе посмотрел на меня: недели не прошло, как всех членов парткома обязали являться точно в назначенный час. Я активно поддержал секретаря. Теперь предстал перед старшими товарищами в роли звонаря. И не удивился, когда Таранов задержал меня после заседания.

Чтобы предварить взбучку, я показал ему телеграмму. Потом пришлось подробно рассказать, что кроется за ней. Наверно, я был очень смешон, потому как секретарь не сдержал улыбки:

— А девушка-то хорошая?

— Хорошая, — подтвердил я.

Секретарь уже держал в руке телефонную трубку.

— Таранов говорит. Нужен отдельный номер в гостинице «Енисей» на двоих. Неделю — полторы. Когда? — Секретарь посмотрел на меня.