Вы хотите экспериментировать? Позвольте вам, однако, напомнить, что рабочее движение имеет долгую историю, в которой нет недостатка в опыте и, если угодно, в экспериментах. Этот дорого оплаченный опыт кристаллизовался в виде определенной доктрины, того самого марксизма, имя которого вы тщательно избегаете. Прежде чем дать вам право на эксперименты, партия имеет право спросить: каким методом вы будете пользоваться? Форд вряд ли позволит экспериментировать у себя на заводе человеку, который не усвоил необходимых выводов из предшествующего развития промышленности и бесконечного ряда уже проделанных экспериментов. К тому же, экспериментальные лаборатории на заводах тщательно отделены от массового производства. Неизмеримо менее допустимы знахарские эксперименты в области рабочего движения, хотя бы и под знаменем анонимной «науки». Для нас наукой рабочего движения является марксизм. Социальную науку без имени, Науку с большой буквы, мы предоставляем в полное распоряжение Истмана и ему подобных.

Я знаю, что вы спорите с Истманом, и в некоторых вопросах, спорите прекрасно. Но вы спорите с ним, как с представителем вашего круга, а не как с агентом классового врага. Вы это ярко обнаружили в вашей с Шахтманом статье, закончив её неожиданным приглашением по адресу Истмана, Хука, Лайонса и других выступить с изложением их позиции на страницах "New International". Вы не побоялись даже того, что они могут поставить вопрос о диалектике и тем выбить вас из позиции дипломатического молчания.

20 января прошлого года, следовательно задолго до дискуссии, я настаивал в письме к тов. Шахтману на необходимости внимательно следить за внутренними процессами в сталинской партии. «Это в тысячу раз важнее, — писал я — чем приглашать Истмана, Лайонса и других представлять свои индивидуальные испарения. Я немножко удивился, почему вы дали место последней ничтожной и наглой статье Истмана. В его распоряжении имеются: Harper's Magazine, Modern Monthly, Common Sense и пр. Но я совершенно поражен тем, что вы лично, приглашаете этих господ пачкать не столь многочисленные страницы "New International". Увековечение этой полемики может интересовать некоторых мелкобуржуазных интеллигентов, но не революционные элементы. Мое глубокое убеждение, что известная реорганизация "New International" и "Socialist Appeal" необходима: подальше от Истмана, Лайонса и т.д.; поближе к рабочим и, в этом смысле, к сталинской партии».

Как всегда в таких случаях, Шахтман ответил невнимательно и небрежно. Практически вопрос разрешился тем, что приглашенные вами враги марксизма отказались принять приглашение. Эпизод заслуживает, однако, пристального внимания. С одной стороны вы, т. Бернам, при поддержке Шахтмана, приглашаете буржуазных демократов для дружеских объяснений на страницах партийного органа. С другой стороны, вы, при поддержке того же Шахтмана, отказываетесь вступать со мною в спор по поводу диалектики и классовой природы Советского государства. Не значит ли это, что вы, вместе с вашим союзником Шахтманом, слегка повернулись лицом к буржуазным полупротивникам и спиной — к своей собственной партии?

Эберн давно уже склоняется к той мысли, что марксизм — очень почтенная доктрина, но что хорошая оппозиционная комбинация есть более реальная вещь. Тем временем Шахтман скользит и скользит вниз, утешая себя шутками. Полагаю, однако, что сердце у него щемит. Когда Шахтман докатится до известной точки, он, надеюсь, встряхнется и начнет подниматься вверх. Пожелаем, чтоб его «экспериментальная» фракционная политика послужила, по крайней мере, на пользу «Науке».

Воспользовавшись моим замечанием о Дарвине, Шахтман сказал про вас, как мне пишут, что вы являетесь «бессознательным диалектиком». В этом двусмысленном комплименте есть доля истины. Всякий человек является в той или другой степени диалектиком, в большинстве случаев — бессознательным. Каждая хозяйка знает, что некоторое количество соли придает супу приятный вкус, а новая горсть делает суп несъедобным. Неграмотная крестьянка руководствуется, следовательно, в отношении супа гегелевским законом о переходе количества в качество. Таких примеров из жизненной практики можно привести несчетное число. Даже животные делают свои практические заключения не только на основе аристотелевского силлогизма, но и на основе гегелевской диалектики. Так, лисица знает, что четвероногие и пернатые питательны и вкусны. При виде зайца, кролика, курицы лисица рассуждает: данное существо принадлежит к тому типу, который вкусен и питателен и — пускается в погоню за жертвой. Здесь перед нами полный силлогизм, хотя лисица, надо думать, не читала Аристотеля. Однако, когда та же лисица встречает впервые животное, которое превосходит её размерами, например, волка, она быстро соображает, что количество переходит в качество, и пускается наутек. Ясно: ногам лисицы свойственны гегелевские тенденции, хотя и не вполне сознательные. Все это показывает, к слову сказать, что приемы нашего мышления, как формально-логические, так и диалектические, являются не произвольными конструкциями нашего интеллекта, а выражают реальные взаимоотношения самой природы. В этом смысле космос насквозь проникнут «бессознательной» диалектикой. Но природа на этом не остановилась. Она потратила немало усилий на то, чтобы свои внутренние взаимоотношения перевести на язык сознания лисицы и человека, затем дала возможность человеку обобщить эти формы сознания и превратить их в логические (диалектические) категории, создав тем самым возможность более глубокого проникновения в окружающий нас мир.

До сих пор наиболее совершенное выражение законам диалектики, господствующим в природе и обществе, дали Гегель и Маркс. Несмотря на то, что Дарвин не интересовался проверкой своих логических методов, его гениальный эмпиризм поднялся в области естествознания до величайших диалектических обобщений. В этом смысле Дарвин, как я сказал в прошлой статье, был «бессознательным диалектиком». Однако, Дарвина мы ценим не за то, что он не сумел подняться до диалектики, а за то, что он, несмотря на свою философскую отсталость, объяснил нам происхождение видов. Энгельс, кстати сказать, возмущался ограниченным эмпиризмом дарвиновского метода, хотя он, как и Маркс, сразу понял величие теории естественного отбора. Зато Дарвин, увы, до конца жизни не понял значение социологии Маркса. Если бы Дарвин выступил против диалектики или материализма в печати, Маркс и Энгельс обрушились бы на него с двойной силой, чтоб не позволить ему прикрывать своим авторитетом идеологическую реакцию.

В адвокатском заявлении Шахтмана насчет того, что вы являетесь «бессознательным диалектиком», ударение надо поставить на слове «бессознательный». Цель Шахтмана (тоже, отчасти, бессознательная) состоит в том, чтобы защитить блок с вами путем принижения диалектического материализма. По существу дела, Шахтман говорит: разница между «сознательным» и «бессознательным» диалектиком не так уж важна, чтобы из-за этого стоило поднимать борьбу. Так, Шахтман стремится дискредитировать марксистский метод.

Беда, однако, этим не ограничивается. Бессознательных или полубессознательных диалектиков на свете очень много. Некоторые из них прекрасно применяют материалистическую диалектику в политике, хотя никогда не занимались вопросами метода. Нападать на таких товарищей было бы действительно педантским тупоумием. Совсем иначе обстоит дело с вами, т. Бернам. Вы состоите редактором теоретического органа, задачей которого является воспитание партии в духе марксистского метода. Между тем вы являетесь сознательным противником диалектики, а вовсе не бессознательным диалектиком. Если бы вы даже с успехом применяли диалектику в политических вопросах, как уверяет Шахтман, т.е. обладали бы диалектическим «инстинктом», мы все равно вынуждены были бы открыть против вас борьбу, потому что ваш диалектический инстинкт, как индивидуальное качество, нельзя привить другим, а сознательный диалектический метод можно, в той или другой степени, сделать достоянием всей партии.