Солдат и командир
Равняясь на коммунистов, вступают в партию отличившиеся в боях, но авангард, как известно, несет самые большие потери. За первые недели боев на «Баррикадах» в полку Коноваленко убиты начальник штаба, его помощник, три командира рот, пять командиров взводов, врач. В малочисленных подразделениях насчитывается по одному-два коммуниста, по два-три комсомольца. Каждый из них не только стрелок, связист или сапер. Мы называем их политбойцами. Это — полпреды партии на переднем крае.
Командиры полков предупреждены: в ближайшие дни пополнения не будет. Воевать надо не числом, а умением.
Посетив командный пункт капитана Коноваленко, я увидел там необычную карту. Ее подарил Коноваленко инженер завода «Баррикады» Тяличев. На карте обозначены колодцы, трубы и тоннели большого подземного хозяйства завода. По трубам и тоннелям можно пробраться в цеха, занятые врагом. Разведчики и саперы уже начали подземную войну. Они проникают в тыл врага, внезапно нападают и скрываются. Каждая такая вылазка сопряжена с риском, и совершают ее добровольцы. Коноваленко лично проверяет их подготовку, дает напутствие, провожает на задание.
У Коноваленко новый ординарец. Как только рана на ноге Ивана Злыднева начала заживать, он покинул землянку медпункта и прибрел в штаб родного полка. Строптивого, зато очень храброго саратовца Коноваленко временно оставил при себе.
— Пока окрепнешь, а там опять назначу тебя комендантом гарнизона, — пообещал Коноваленко.
Иван Злыднев не чаял души в своем командире полка. Почти дословно запомнил я разговор Злыднева с новичками — первым небольшим пополнением для 344-го полка. Новичков доставили к нам ночью на бронекатере, и с берега по траншее Злыднев привел их в блиндаж. Я и комиссар полка Фомин находились в блиндаже, но в темноте бойцы нас не заметили (мы были в таком же обмундировании). Так невольно и стали свидетелями «политбеседы» Злыднева с новичками.
— Как вы тут воюете? — спросил Злыднева один новичок. — Неужто по-над берегом передний край?
— Враки! — отвечал Злыднев. — Отсюда до немца метров двести будет.
— Всего-то? — раздались встревоженные голоса.
— Не робей, братцы! На «Баррикадах» метр особый.
— А правда, что нас пошлют в знаменитый полк Коноваленко? — допытывался уже другой новичок. — На том берегу нам говорили: геройский командир!
— Что они на том берегу знают?!
Словоохотливый Злыднев стал рассказывать, как одним из первых ступил на правый берег Волги, как воевал в должности «коменданта гарнизона», а теперь, по случаю ранения, числится ординарцем у самого капитана Коноваленко. А такого командира, как капитан Коноваленко, по всему фронту не сыскать.
— Воюем мы здесь очень просто, — просвещал Злыднев новичков. — Вдоль нашего переднего края железная дорога проходит. В ту железку мы зубами вцепились — не оторвешь. А у кого зубы слабые, тех в полк Коноваленко не берут.
— Скажешь! — усомнились слушатели.
— Повоюешь с мое — и не то еще скажешь!
Солдат гордится своей ротой, своим батальоном, полком. Солдат любит своего командира, безгранично верит ему и всегда готов выполнить любой его приказ. Нет ничего дороже такого солдата, но обретает его лишь тот командир, который это заслужил.
На «Баррикадах» солдат знал, что его командиру негде маневрировать. Нет у него пространства для отхода. Только в неизбежных ожесточенных схватках решается спор: кто — кого? И сама боевая обстановка сплачивает и закаляет воинское братство между командиром и солдатом, между начальником и его подчиненным.
Прежде чем отправить группу разведчиков к саперов-подрывников в тыл врага, Коноваленко дал людям пять минут «на размышление». Командир ясно представлял себе трудный маршрут этой группы и характер задания. По трубам, по узким тоннелям двигаться можно только в одиночку, цепочкой. Воздух там спертый. Внезапная встреча с противником потребует от каждого разведчика и сапера разумных и самостоятельных действий. Любому из этой группы разрешено отказаться от вылазки, если он плохо себя чувствует. «Нет ли простуженных, кашляющих?» — допытывался Коноваленко. Больных не нашлось, и командир полка проводил группу к колодцу, со дна которого начинался лабиринт подземного хода в неприятельский тыл.
У этого же колодца он встречал на рассвете вернувшихся. Старший группы доложил капитану:
— Задание выполнено. В подвале инструментального цеха взорваны ящики с боеприпасами. Истреблено не менее тридцати вражеских солдат. Отходить пришлось с боями, прикрывая друг друга. Из группы в десять человек пятеро не вернулись.
Задание выполнено. Иной командир ограничился бы похвалой и обещанием наград. Коноваленко поступил иначе. Вытащив блокнотик, он прежде всего записал фамилии тех, кто не вернулся, и тут же прямо и честно высказал то, что в эту минуту больше всего его волновало:
— Если на «Баррикадах» мы будем терять по пять наших лучших разведчиков и саперов за тридцать поганых гитлеровцев, придется отказаться от таких вылазок.
Молча слушали солдаты своего командира. Умом и сердцем поняли, как переживает капитан Коноваленко гибель лучших бойцов.
Суровость во благо, а доброта во зло — на войне и это бывает. Только не сразу за внешней суровостью различишь истинную доброту, да и доброта доброте рознь. В этой связи вспоминается разговор с пулеметчиком Белобородько, первым орденоносцем дивизии за бой под Цимлянской. Белобородько погиб на «Баррикадах», а случай, о котором я хочу рассказать, произошел в одной из станиц на Аксае.
Две роты 1-го батальона 344-го стрелкового полка (им тогда еще командовал Алесенков) разминулись на подходе к станице. Командир первой роты привел своих бойцов на окраину станицы, и те, изнуренные жарой, повалились на землю. На станицу налетели «юнкерсы». Рота стала их легкой добычей.
Когда я приехал в это село после бомбежки, убитых уже похоронили. Вместе с солдатами в братской могиле лежал недавно принявший роту молодой лейтенант. У могилы я и увидел пулеметчика Белобородько. Был он мрачен и, разговорившись со мной, стал винить себя, точно сам накликал беду на товарищей.
— Кабы я, дурень, не слышал того спору! — казнил себя Белобородько. — Наш лейтенант каже другому ротному: «Звернем до хат, притомились солдатики, не-хай отдохнут». А тот — никак: «Неможно, каже, до ночи потерпим». И повел своих хлопцев лощиной в камыши. А наш добренький лейтенант… Не хватило у мене духу сказать ему: «Да не жалей ты нас!» Вот она жалость его как обернулась…
Ночью морозит. С берега реки доносится шум — идет густая шуга, предвещающая скорый ледостав. Это пугает гитлеровцев, и они напрягают последние силы, чтобы сбросить нас в Волгу и высвободить войска, которые до зарезу нужны Паулюсу на других участках фронта. В последней надежде разделаться с нами немцы сосредоточили на «Баррикадах» свежую дивизию. Допросив пленных, майор Т. М. Батулин, начальник отделения разведки, с тревогой сообщил, что против нас действует уже не 305-я, а 389-я немецкая пехотная дивизия.
Комиссар дивизии Н. И. Титов успокаивает Батулина. Пусть тревожится враг, а нам — только радоваться: прежнюю 305-ю пехотную вместе с приданной ей танковой бригадой не корова языком слизала. Новой дивизии тоже не дадим уйти.
Но пока нам очень тяжело — отбиваем атаки 389-й немецкой пехотной дивизии. Сломить оборону 344-го полка противник не смог и на исходе третьей недели ноября навалился на полк Печенюка, потеснив его настолько, что штаб дивизии вынужден был занять оборону. Гитлеровцев, приблизившихся к нашему блиндажу-штольне, вместе с бойцами охраны контратаковали и истребители.
Майор Гуняга настойчиво просит разрешить ему сменить командный пункт полка. У него тоже офицеры штаба дерутся бок о бок с рядовыми в считанных метрах от командного пункта. Когда я ночью шел к Гуняге, немецкая граната угодила в траншею. Осколки изодрали мне шинель. Майор видел, как я извлек из кармана гимнастерки порванный осколком партийный билет.
— Нужна нормальная обстановка для работы, а ее нет, — жаловался Гуняга. — Теперь вы сами убедились.
В этом майор прав. Но он недооценивает другое, главное. Мы тоже создали для противника ненормальную обстановку, лишили его выгодных условий ведения войны. Мы вынудили фашистов воевать так, как это нужно нам. И хотя тяжко майору Гуняге, зато и немцам на его участке не легче. Кризис решающих боев на «Баррикадах» близок. И есть все основания рассчитывать, что перелом произойдет в нашу пользу.