Изменить стиль страницы

Возмездие

За день до наступления близ улицы Таймырская, о которой говорится в приказе командарма, был тяжело ранен Коля Петухов, самый опытный в дивизии разведчик.

Сержант Петухов и его напарник Григорьев ушли ночью в засаду, выследили и взяли «языка» и поволокли его к нашей траншее. В это время ракета осветила местность, и разрывная пуля немецкого снайпера поразила Петухова.

Сдав «языка» пехотинцам, Григорьев с оказавшимся поблизости бойцом положили сержанта на плащ-палатку и понесли на медпункт дивизии. До рассвета раненого еще можно было по замерзшей Волге эвакуировать в тыл, но разведчик чувствовал, что часы его сочтены.

— Мне тот берег уже не нужен, — сказал Петухов медсестре Серафиме Озеровой. — Пусть похоронят на «Баррикадах». А пока дышу — надо повидать комдива. Есть к нему личная просьба.

Озерова позвонила в штаб, и я пошел к умирающему. Он не нуждался в утешениях, а только хотел высказать заботу о том, по ком сильно горевал в свой предсмертный час.

— Я сам детдомовский. И мальчонка — круглый сирота. Так уж вы, товарищ полковник, не оставляйте его без присмотра…

С такой просьбой обратился ко мне разведчик Петухов, и я должен рассказать о его найденыше — Николке и о том, как в дни войны хранят солдаты в своих сердцах нерастраченную любовь и нежность ко всему, что дорого каждому настоящему человеку.

Петухов привел к нам Николку месяц назад, в самый разгар боев. Медсестра Озерова ахнула, увидев маленького оборванного заморыша.

— Коля, где ты его откопал?

— Живых не откапывают, — обиженно сказал Петухов. — Мальчонка накормлен, а ты его приведи в порядок, чтобы комдиву представить.

Пока Озерова возилась с ребенком, Петухов рассказал мне и подполковнику Шубе, как, возвращаясь из разведки, наткнулся на малыша в подвале дома в Нижнем поселке. До войны мальчик жил с родителями в Верхнем поселке. А когда с фронта пришла похоронная на отца и немцы приблизились к Сталинграду, вдова с ребенком перебрались в Нижний поселок. Вскоре началась эвакуация гражданского населения. Оставив сынишку дома, мать потащила к переправе тюк вещей и не вернулась. Пришли гитлеровцы, погнали женщин и детей в свой тыл. Николка сбежал от конвоиров и спрятался в подвале дома, где раньше жил. Так и сидел в подвале, ждал маму. Он и сейчас верит, что мама придет.

— Совсем дитя отощало, — закончил Петухов свой рассказ. — Рядом бой, и не мог я его там оставить. На уговоры не поддается, еле унес на руках.

Озерова привела Николку. Было ему на вид лет шесть-семь. От еды и тепла мальчика разморило. Я уложил его на свою койку.

— За этот поиск получишь медаль, — сказал я сержанту. — Не стыдись рассказывать людям, за что тебя на «Баррикадах» медалью наградили. Хоть ты и молод, Петухов, но стал уже вроде крестного отца.

Все ушли, а я долго смотрел на спящего ребенка, на его стоптанные сандалетки. Лютует зима, а мальчонка в коротких штанишках. Острые локотки выпирают из рваных рукавов свитера. Давно не стриженные русые волосы, отмытые и расчесанные медсестрой, разметались по тонкой шее с синими прожилками. Глаза закрыты, а ресницы пугливо вздрагивают и во сне. Дитя войны, сирота… Мы и его муки учтем в час возмездия!

О найденыше узнала вся дивизия. Тщетно пытались мы напасть на след матери Николки. По всей вероятности, она погибла у переправы во время бомбежки. Николка быстро свыкся с новой обстановкой и не хныкал, хотя валенки были ему непомерно велики, а меховая шапка болталась на голове. Зато карманы его стеганки, доходившей до щиколоток, всегда топорщились от солдатских подарков. Разведчики подарили ему перламутровый свисток с длинной цепочкой, губную гармошку, никелированную зажигалку и даже наручный компас. Заглянет, бывало, в наш блиндаж солдат и сунет Николке маленький кусочек сахару. Пил солдат кипяток «вприглядку», чтобы сберечь сахар для ребенка. Но не было для Николки никого дороже «крестного отца» — разведчика Петухова. Тот, бывало, говорил своему тезке:

— Скоро на «Баррикадах» побьем фашистов, полковник даст нам машину, и поедем мы с тобой по окрестным деревням маму искать. Найдем! А после войны заберу я тебя в Москву. Мне и тебе учиться надо, Я в институт пойду, ты — в школу. Не пропадем!

Не сбылась мечта сержанта Николая Петухова…

Как только Волгу сковало льдом, мы отправили Николку на левый берег. Трогательным было расставание с мальчиком, которого полюбила и усыновила дивизия. Мы готовились к наступлению, и, как ни просил Николка, оставить его при штабе я не мог. Из тылов дивизии нам сообщили, что портной и сапожник одели и обули мальчика как подобает юному гвардейцу с «Баррикад», и начальник медслужбы увез Николку в Саратов, чтобы определить в детский дом.

Фамилию мальчика я запамятовал. В шутку мы величали его Николаем Николаевичем.

Сейчас Николаю Николаевичу за тридцать; возможно, он отзовется, прочитав эту книгу.

Гитлеровцы оборонялись с отчаянной решимостью. И дело здесь было не только в свойственной немецкому солдату приверженности к неукоснительному выполнению приказов командира.

Гитлеровские пропагандисты не жалели трудов, чтобы посеять в душах солдат 6-й немецкой армии, уже знавших об окружении, страх и надежду. Страх перед русским пленом и надежду на вызволение из сталинградского котла, обещанное самим фюрером. Вот почему только к исходу января сорок третьего года, когда фашистские солдаты своими глазами увидели агонию армии Паулюса, они повалили в плен и на нашем участке. А до этого мы полтора месяца вели тяжелые наступательные бои.

Наступление начал полк Печенюка и продвинулся всего на тридцать — пятьдесят метров. Для нас тогда имели значение и эти отвоеванные метры. Однако достались они слишком дорогою ценой. Я приказал атаку прекратить.

Мы решили изменить тактику наступления и создали в каждой роте штурмовые группы, численность которых определял командир в зависимости от объекта атаки.

В каждом полку воссоздали на ящиках с песком копии местности и будущего объекта для штурма. Ничего особенного в этом не было. И все же нам удалось создать благоприятные условия для действий штурмовых групп, усыпив бдительность противника.

А добились этого, выработав у гитлеровцев условный рефлекс на определенный сигнал. Для этого послали на остров Зайцевский, где находились позиции наших артиллеристов и минометчиков, двух офицеров — артиллериста и связиста. Как только с командного пункта дивизии карманным фонарем подавали невидимый врагу сигнал, над островом взвивались три красные ракеты. Тотчас следовал десятиминутный огневой налет на правый берег.

Сначала противник огрызался огнем минометов. Но постепенно привык, что красные ракеты не предвещают атаки и служат только сигналом для артиллеристов. Чтобы избежать потерь, немецкие солдаты уходили во время огневого налета в укрытия. Показания очередного пленного подтвердили то, на что мы рассчитывали. «Когда взлетают ваши ракеты, — заявил он, — мы уже знаем, что русские откроют огонь на десять минут.

Артналет прекращается — и мы успеваем занять свои позиции».

Условный рефлекс действовал безотказно. Осталось только использовать его.

К рассвету 21 декабря наши полки были готовы к атаке. Над островом Зайцевский взвились три красные ракеты — сигнал для наступления. Под грохот артиллерийских батарей штурмовые группы пехотинцев внезапно ринулись вперед, захватили первые вражеские траншеи и, наращивая темп наступления, атаковали опорные пункты. Точный огонь наших артиллеристов вынудил гитлеровцев задержаться в укрытиях, и штурмовые группы приблизились к подвалам домов на Прибалтийской, Таймырской и других улицах. Немцы попытались контратаками восстановить положение, но было уже поздно.

Смело и искусно действовали штурмовые группы из батальона старшего лейтенанта А. А. Беребешкина. Им и предстояло захватить дом № 41 на Прибалтийской улице (на наших картах дома имели свою нумерацию) — самый крупный опорный пункт противника. Раньше в этом доме находился командный пункт 344-го полка, и Коноваленко знал, что с этого пункта оборона противника просматривается и простреливается до центральных ворот завода «Баррикады». Вот почему так важно было овладеть домом № 41. Бойцам из батальона Беребешкина это удалось. Гитлеровцы бросили против батальона значительные силы, окружили дом, но Коноваленко повел в бой свой резерв, выручил окруженный батальон Беребешкина и продолжал наступление.