Бастионы и панцерверки
С тех пор как Восточную Пруссию захватили рыцари ордена Тевтонов, она неизменно фигурирует на картах больших сражений. Здесь сохранились еще следы первой мировой войны. Здесь, в цитадели германского милитаризма, готовились кадры для новых захватнических войн. Отсюда ринулись на нашу страну фашистские орды. И наконец, ставка Гитлера, прозванная им «волчья яма» («вольфсшанце»), тоже находилась в Восточной Пруссии.
В течение долгих лет гитлеровцы создавали в Восточной Пруссии многополосную, глубоко эшелонированную систему полевых и долговременных укреплений. В годы второй мировой войны тысячи пленных, угнанных в фашистское рабство, были сведены в Восточной Пруссии в специальные рабочие команды. Их руками были отрыты десятки тысяч километров траншей, противотанковых рвов, установлены проволочные препятствия, созданы мощные взрывные заграждения. Особо интенсивно создавались укрепления после Сталинградской и Курской битв. В общую систему немецкой обороны были включены хутора и крупные населенные пункты. Города-бастионы прикрывались с востока многоэтажными дотами. Эти железобетонные подземные сооружения, увенчанные бронированными кулаками — панцерверками[19], лежали на пути к главной цитадели Восточной Пруссии, городу-крепости Кенигсбергу.
В дни наступления по земле Восточной Пруссии в нашей армии часто бывал военный корреспондент «Правды», журналист и писатель, гвардии подполковник Василий Величко. Увидев серое прусское небо, низко нависшее над землей, и седую мглу густого тумана, которая медленно ползла по линиям дотов и траншей, увидев прусскую землю, одетую в железо, бетон и камень, он сказал коротко, выразительно, словами солдата:
— Замурована вся. Наглухо…
На защиту сел и городов Восточной Пруссии гитлеровское командование преднамеренно бросило те части, которые здесь же комплектовались. Все солдаты оказывались здесь пруссаками. Они отстаивали свой родной дом, свою семью и сопротивлялись с невиданным ожесточением.
Все это надо иметь в виду, чтобы понять, какие трудности ждали войска 3-го Белорусского фронта на завершающем этапе Великой Отечественной войны.
Когда генерал армии Черняховский вызвал меня из района Юрбаркаса на свой командный пункт, там уже находились командующие 5, 11 и 31-й армий. Выразив благодарность за успешно проведенную Таурагскую операцию, командующий фронтом тут же определил задачу 39-й армии. Из второго эшелона фронта ее введут в бой на второй день наступления. Направление — на Наумиетис, Пилькаллен, Хенснишкенен.
Самые ценные сведения о противнике добываются в ходе сражения. Вот почему я приказал всем командирам дивизий и командующим артиллерией следовать в первый день операции за первым эшелоном полков наступавших войск 5-й армии. Сам выехал туда же. 5-й армией командовал Николай Иванович Крылов, мой начальник и боевой соратник по боям в Сталинграде. Эта армия была надежным соседом в обороне и в наступлении, и мы всегда были спокойны за фланг, на котором она действовала. Полагаю, что и у Крылова не было оснований жаловаться на нас.
Приехав в 5-ю армию, я встретил старых друзей. Герой Днепра генерал-майор А. А. Казарян командовал дивизией на левом фланге. На правом фланге находилась дивизия генерал-майора Б. Б. Городовикова[20], с которым мы крепко сдружились еще в стенах академии имени Фрунзе. С Бассаном Багминовичем я встретился тогда впервые за годы войны.
16 октября после мощной артиллерийской и авиационной подготовки 3-й Белорусский фронт перешел в наступление.
В обращении Военного совета 39-й армии было сказано: «Вперед, на штурм вражеского логова!» Мы опубликовали также письмо «К боевым друзьям» ветерана нашей армии гвардии рядового Щипцова. Закончил он свое письмо так: «Долго шли мы к рубежу, откуда скоро начнем последний и решительный бой. И мы знаем тот рубеж, дальше которого наша гвардейская пехота уже не пойдет. На Кенигсберг! К Балтийскому морю!»
Ровно полгода спустя за Кенигсбергом, у самого побережья Балтийского моря, вышли мы из последнего в Великой Отечественной войне боя. Срок немалый и убедительно свидетельствующий о том, с каким трудом и ожесточенным упорством приходилось нам взламывать оборону врага в Восточной Пруссии. За эти полгода я дважды обращался к командующему фронтом с просьбой пополнить армию свежими силами или дать ей хоть небольшую передышку.
Отнюдь не умаляя роли авиации и артиллерии, хочу особенно подчеркнуть роль нашей пехоты, сокрушавшей мощные узлы обороны противника.
На реке Дайме был смертельно ранен герой наступления под Витебском командир 61-го гвардейского полка Василий Трушин. Это его бойцы задали тон в первый день прорыва обороны врага еще на дальних подступах к Дайме, штурмуя позиции вражеского 644-го укрепленного района. Рота гвардии лейтенанта Сухова овладела первым домом на окраине фольварка. А из других каменных домов фашисты, засевшие в подвалах и на чердаках, вели яростный огонь, обстреливали дорогу. Сухов решил ударить с тыла. Взвод, во главе которого шел Сухов, уже обогнул лощину, но в это время командир был тяжело ранен. Подбежали к нему санитар и солдат.
— Несите меня туда… — Сухов показал рукой на фольварк, откуда еще слышалась стрельба.
Лейтенант продолжал руководить боем, и его переносили от одного захваченного дома к другому. Рота выполнила задачу, и только после этого Сухова эвакуировали в тыл.
У комсорга роты из 275-го гвардейского полка рядового Ивана Шошина было семь нашивок за ранения. Восьмое ранение вместе с тяжелой контузией он получил в Восточной Пруссии. Рота офицера Козлова захватила первую траншею, и солдаты, увидели бронированный колпак железобетонного дота. Шесть его амбразур огрызались огнем. А местность ровная, и наступление замедлилось. Вызвали на помощь пушку, она постреляла, несколько раз угодила в стенку дота, но вреда ему не причинила.
— Во чудовище! — сказал кто-то из молодых солдат. — Снаряд не берет, а как же мы?..
Комсорг роты Иван Шошин подозвал к себе комсомольцев Дмитриева и Иванова. Три храбреца поползли вперед. Солдаты видели, как пулеметная очередь насмерть сразила Иванова. Дмитриев тут же распластался за бугорком — не поднять головы. И только комсорг, рванувшись вперед, успел на ходу метнуть гранату. Стих вражеский пулемет, и теперь уже Дмитриев быстро пополз к доту. Противотанковыми гранатами и взрывчаткой два гвардейца взломали стальную дверь дота. Шестнадцать гитлеровцев сдались в плен. В тот же день командир 91-й гвардейской дивизии полковник Кожанов наградил комсорга роты третьим боевым орденом. А на следующий день при штурме нового дота Шошин был тяжело ранен и контужен.
Бои в Восточной Пруссии вырывали из наших рядов самых бывалых и отважных воинов. Росли потери. После прорыва первой полосы обороны противника командиры дивизий с тревогой сообщали мне, что в некоторых батальонах числятся только «флажки», а активных бойцов совсем мало. За неделю непрерывных боев армия продвинулась вперед на двадцать один километр, расширив полосу прорыва до восемнадцати километров. С такими потерями и в таком темпе (три километра в сутки) наступать дальше было нельзя. Я доложил об этом командующему фронтом и встретил с его стороны понимание. 39-я армия получила приказ закрепиться на достигнутых рубежах.
…Получив передышку, мы трудились днем и ночью, укрепляя позиции. Солдаты вдоволь намахались лопатами — малой пехотной и большой саперной.
А в это время армейская разведка обогащалась сведениями. Как бы предвосхищая события, она проявила особый интерес к 13-му укрепленному району фашистов. С него начинались дальние подступы к Кенигсбергу на восточном направлении. Вражеская линия обороны проходила перед Тильзитом и Гумбинненом с тыловой базой в Велау. Внешний рубеж Кенигсбергского укрепрайона тянулся от Либиау до Тапиау и имел на каждый километр фронта специально оборудованную систему дотов. Обращенная к востоку оборонительная линия упиралась своими флангами в залив Куришес-Хафф и в кенигсбергскую крепость. Сама крепость, модернизированная, охраняемая многочисленными фортами, была опоясана несколькими рядами траншей. Так в полосе нашего наступления выглядели «скорлупа» и сам «орешек», который предстояло раскусить.