Изменить стиль страницы

Томас еще несколько лет оставался в своем замке близ Эрсйлдуна и пожинал плоды своих предсказаний, некоторые из них известны деревенским жителям до сих пор. Однажды, когда пророк принимал графа Марча у себя дома, в деревне, послышались удивленные крики, вызванные появлением оленя с оленихой[157], которые вышли из леса и, вопреки своей обычной пугливости, спокойно шли через деревню в сторону дома Томаса. Пророк сразу поднялся из-за стола и, считая это чудо зовом судьбы, проводил оленя с самкой в лес; хотя впоследствии его случайно видели несколько человек, которым он захотел показаться, больше никогда не имел дела с людьми.

Томас из Эрсилдуна, даже отойдя от дел, как все считают, время от времени в критические для судьбы своей страны моменты собирал войска, чтобы выставить их на поле сражения. Часто передается рассказ о смелом жокее, продавшем вороного коня человеку удивительной и старомодной внешности, который назначил ему приметный бугор в Эйлдонских холмах, прозванный Лукен-харх, как место, где в двенадцать часов ночи он должен получить деньги. Тот пришел, деньги были выплачены старыми монетами, и покупатель пригласил его посмотреть свой дом. Торговец лошадьми в глубоком удивлении пошел за своим проводником сквозь несколько длинных рядов стойл, в каждом из которых неподвижно стояла лошадь, а вооруженный воин так же неподвижно лежал у ее ног. «Все эти люди, — шепотом сказал колдун, будут разбужены для битвы в Шерифмуре». В конце этой необычной конюшни висели меч и горн, которые пророк показал лошаднику как обладающие способностью снимать заклинание. Тот в смятении снял горн и попытался дунуть в него. Лошади сразу же забеспокоились в своих денниках, забили копытами, затрясли уздечками, воины поднялись и забренчали доспехами, и простой смертный, напуганный всем этим шумом, который он вызвал, выронил горн. Голос, подобный голосу гиганта, перекрывая поднятый вокруг шум, произнес следующие слова:

Горе трусу, когда бы он ни был рожден

Ты не вытащил меч, а уже дуешь в горн!

Смерч выволок торговца лошадьми из пещеры, вход в которую он никогда потом не мог отыскать[158]. Из этой легенды можно извлечь ту мораль, что лучше всего быть вооруженным против опасности перед тем, как посылать ей вызов. Но стоит отметить то обстоятельство, что хотя эта история была опубликована не позднее 1715 года, как первое упоминание Шерифмура, все-таки подобный рассказ, видимо, был известен во время правления королевы Елизаветы и рассказан Реджинальдом Скотом. Этот рассказ поучителен как своеобразная иллюстрация способа искажения интересной истории при пересказе, это было одним из достоинств, на которые претендовал Кай, когда нанимался к королю Лиру[159]. Реджинальд Скот, с недоверием относившийся к теме колдовства, кажется, несколько поверил тем, кто считает, что духи известных людей после смерти выбирают для жительства города, поселки и деревни и опекают те места, которые они любили при жизни.

«Но чтобы еще лучше проиллюстрировать это предположение, — говорит он, — я мог бы назвать имя человека, который по крайней мере трижды появлялся после своей смерти в виде призрака или другого существа, которое называет себя именем человека, умершего больше сотни лет назад и при жизни считавшегося пророком или предсказателем, с помощью подлунных духов, и теперь, появляясь, он также дал странные предсказания, касающиеся нужды и богатства, войны и кровопролития, а также и конца света. По свидетельству человека, который с ним общался, последний раз он появился следующим образом. “Я собирался, — рассказывал тот, — продавать лошадь на городской ярмарке, но не получил своей цены. По пути домой я встретил человека, который заговорил со мной как со своим знакомым, спрашивая, какие новости и как идут дела в стране. Я отвечал, как думаю, кроме того, я сказал ему о своей лошади, он тут же стал торговаться и продолжал это до тех пор, пока мы не сошлись в цене. Тогда он увязался за мной и сказал мне, что если я поеду с ним, то получу свои деньги. Мы тронулись, я на своем коне, а он на молочно-белом. После того как мы проехали довольно много, я спросил его, где он живет и как его зовут. Он сказал, что живет в миле отсюда, в месте, называемом Фарран, про которое я никогда не слышал, хотя и знал все вокруг[160]. Он также сказал мне, что сам он принадлежит к семейству Лермонтов[161] и что его считают пророком. После этого я несколько испугался, а сознание, что мы ехали по дороге, на которой я раньше никогда не был, еще больше увеличило мой страх и удивление. Так мы продолжали ехать до тех пор, пока он не привел меня в подземелье. Я не понял, каким образом, но мы оказались в обществе красивой женщины, которая расплатилась со мной, не произнеся ни слова. Он вывел меня назад, через широкий и длинный проход, в котором я заметил человек шестьсот в доспехах, лежащих на земле, словно во сне. Наконец я оказался в открытом поле и при лунном свете обнаружил, что нахожусь в том самом месте, где встретился с ним. Я направился домой и оказался там в три часа утра. Но деньги, которые я получил, оказались вдвое больше того, что я насчитал, когда женщина расплачивалась со мной, сейчас у меня есть при себе несколько монет, чтобы показать, вот девять пенни, всего тринадцать пенсов с половиной”. И т.д.».

Очень жаль, что этот человек, продавший лошадь и имевший образцы монет фейри, более древних, чем обычные, не сообщил столь ценного для нумизматов впечатления о них. Не менее поучительно, что мы лишены самых интересных частей рассказа и не знаем, была ли расплата Томаса также надежна, как его предсказания. Красивая дама, которая расплачивалась, несомненно, была королевой фейри, чью привязанность мы не можем назвать достойной настоящей леди, но которая все-таки, видимо, обладала верным и твердым характером.

Я подробно останавливаюсь на этом рассказе Томаса Рифмача как самой старой традиции этого рода, которая дошла до нас во всех деталях и повествует о судьбе первого шотландского поэта, чья жизнь засвидетельствована и исторически, и по записям, и кто, если мы считаем его пишущим на англо­норманском языке, был среди самых первых стихотворцев. Но эта легенда особенно любопытна тем, что является самым первым и самым выдающимся свидетельством о человеке, утверждающем, что он получал сверхъестественные знания с помощью фейри.

Откуда или как это общество получило свое наиболее распространенное имя, мы не можем сказать, так как это до конца неясно.

Известно мнение, что персидское слово «пери», обозначающее неземное существо, очень похожее на фею, будет лучшим объяснением происхождения, если мы предположим, что оно достигло Европы через арабов, у которых звука «п» нет, и они говорят «фери» вместо «пери». В этимологии существует еще что-то неопределенное. Мы колеблемся, можно ли приписать персам или арабам изобретение названия идеального государства, понятие о котором они, конечно, не относили к нам. Кое-кто склонен предполагать, что эльфы могли получить свое наиболее часто встречающееся название от самой их сути, например, «прекрасная» или «миловидная»[162], свойство, которое им было присуще во всех случаях, тогда как суеверию шотландцев, видимо, было достаточно дать им имя, которое могло потешить их самолюбие, так подходящее этому народу, точно так же, как они в других случаях называли фейри «людьми мира», «добрыми соседями» и другими титулами подобного рода. В то же самое время следует признать, что слова «fay» или «fairy» могут быть только заимствованиями французских «fee» и «feerie», хотя эти термины по ту сторону Канала[163] имеют отношение к классу духов, соответствующих не нашим фейри, а совсем другим — «fata» итальянцев. Но это вопрос, который мы охотно оставляем решать более сведущим в этимологии, чем мы[164].