САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ВЫЛАЗКА СПЕЦОТРЯДА

Единственное, что меня утешало: Аги притихла. Как узнала, что я спас Эмми, так и притихла. Сообразила наконец, что меня ей не победить. Хоть она и старше на год, да только не в этом дело. «Видно, исправляется, — думал я. — Чем тратить куриные мозги на дурацкие шутки над братом, лучше бы поучилась у него жить».

Ведь вон до чего дошло: я начинаю разбирать велосипед, а она подходит, смотрит, расспрашивает, что, как и зачем. Может, она потому укротилась, что её подружка Петер уехала отдыхать? Наверно, эта Петер на неё плохо влияет…

Я совсем уже примирился с Аги и ни капельки не противился, когда она втиралась в нашу компанию, чтобы вместе играть.

Уже начал созревать виноград. Пришёл ко мне как-то Шани Сас, выходим мы с ним во двор, а он говорит:

— Посмотри, Пишта, ваш петух стал виноделом.

Я посмотрел и вижу: топчется Пишта у виноградных лоз, высматривает виноградину поспелее. Высмотрит — да как подскочит! Мы просто умирали от смеха. Потом Шани сказал, что надо отработать петушиную акробатику. Сорвал несколько виноградин и давай подбрасывать перед Пиштой. Пишта дико подскакивал и ловил их. Тогда Шани стал подбрасывать то вправо, то влево, и Пишта прыгал вправо и влево: бросок — подскок, бросок — подскок. Со стороны казалось, что петух пляшет чардаш.

Вдруг подбегает Моржи. Посмотрела на петуха и на ягоды и тоже давай скакать. Получилось, что собака с петухом пляшет. Ох и представление было! Я просто корчился от смеха.

Но скоро нам это надоело, и мы решили поиграть в «Берегись!». Это настольная игра с фигурками разных животных. Каждый выбирает себе фигурку и бросает счётный кубик. Какое число выпадет, столько кружочков надо пройти фигуркой по длинному полю и внимательно следить, чтобы не натолкнуться на препятствие, опасное для этого животного. Препятствия нарисованы на доске. Рыба, например, может попасть в сеть, волк — в яму. Если рыба попадёт в пустыню, для неё это тоже гибель. Кто не уследил, тот выбывает из игры и начинает сначала.

В эту игру надо играть вчетвером.

Но так как нас было двое, то папа согласился быть третьим, а четвёртой я позвал Аги. Она, конечно, тут же примчалась.

Все мы выбрали по фигурке.

Шани взял шимпанзе, я — волка, папа — орла. Мы спрашиваем у Аги:

— А ты кем будешь?

Тут она ехидно ухмыльнулась и говорит:

— Я буду дикая кош.

— Что такое? — удивился папа. — Может быть, дикая кошка?

— Нет-нет, дикая кош. Только дикая кош! — заявила Аги и так нахально на меня посмотрела, что меня дрожь пробрала. Конечно, пронюхала секрет замка и рылась в дневнике!

Ух как я её возненавидел! Мне сразу же расхотелось играть. Но надо было скрывать свои чувства, чтобы не обидеть папу — ведь он так охотно согласился с нами играть.

А папа говорит:

— Не дурачься, Аги. Вот дикая кошка.

Мы начали игру.

В душе я кипел и злился со страшной силой. Я почти не смотрел на доску, а проклятая «дикая кош» три раза выбивала моего волка. Вдобавок у меня не выходила шестёрка, и я долго не мог войти в игру.

Первым выиграл Шани. Здорово у него выходит: захочет и выкинет шестёрку и ни капли не жульничает — просто ловко кидает кубик. А я страшно обрадовался, что выиграл Шани, потому что моей сестрице до смерти хотелось стать первой. Ух как она кипятилась! Но и со второго места слетела, потому что вторым стал папа. А я был на последнем месте. Но это всё ерунда. Зато вот дневник…

Потом Шани ушёл домой. У них должны были чинить телевизор, и он спешил, чтоб не пропустить такое интересное дело. Аги смылась. Наверно, испугалась расправы. А я так расстроился, что пошёл в сарай, на своё всегдашнее «грустное» место, уселся на чурбан и давай страдать. Через минуту слышу: скребётся Моржи. Просит впустить. Открыл я ей дверь мрачный-мрачный и на неё не смотрю. Вдруг чувствую, Моржи суёт мне что-то в руку. Я посмотрел, да ка-ак вскочу — даже с чурбаном поцеловался, и так крепко, что зуб шатается до сих пор.

Знаете, что это было?!

Шапка! Шапка того негодяя, который украл транзистор!

Я ведь однажды её разглядел и хорошенько запомнил. Это была серая кепка в полоску с тремя масляными пятнами на рубль двадцать пять. Одно пятно, сзади, было с пятак; второе, сбоку, — в двадцать копеек; и третье, на макушке, — в железный рубль. И вот эта шапка у меня в руках. Значит, где-то поблизости он, шапкин хозяин. Молодчина-премолодчина Моржи! Всё-таки выследила! Замечательная собака и настоящий член ХВС! Не зря мы её учили. И выучили!

Эх, Моржи, умела бы ты говорить!

Но всё равно, хоть она и не говорит, ума у неё больше, чем у всех девчонок из класса Аги. За исключением Кати, конечно.

Моржи вцепилась зубами в мои полуботиночные шнурки и давай тянуть. Хочет вести на след.

Чего мне артачиться? Я пошёл.

Эй, Моржи, куда мы идём? В подвал? Разве вор в нашем подвале? Ты даже дверь скребёшь… Неужели он здесь?

Сердце у меня застучало чуть-чуть сильнее. Вхожу… Никого. А Моржи за мной и пошла скакать вокруг велосипеда — он у меня хранится в подвале.

Умница, Моржи! Значит, ты предлагаешь сесть на велосипед и ловить вора? Тогда забирайся в багажник — и в путь!

Мы выехали на улицу. Теперь куда?

Я повернул наугад руль вправо, но Моржи сердито заворчала и оскалила зубы. Тогда я повернул налево — Моржи довольно тявкнула и лизнула мне руку.

Ясно, направление правильное.

Но что будет дальше? Вдруг Моржи захочется что-нибудь сказать? Как я её пойму? Ладно, пока едем прямо, а если понадобится свернуть, Моржи наверняка подскажет. Тут я взял и назначил её своим адъютантом.

Кончилась городская окраина, а Моржи сидит и замечаний не делает. Значит, направление верное. Но вот мы доехали до развилки, и Моржи забеспокоилась. Я мигом сообразил, что надо свернуть. Свернул, и Моржи посмотрела на Меня так ласково, как будто сказала: «Умница у меня хозяин! Ему бы ещё капельку мозгов, и он мог бы быть настоящей собакой».

Едем мы, едем, уже одолели крутой подъём. Но что это с Моржи? Выскочила из корзины, подбежала к оврагу, замерла — и ни звука…

Я спрыгнул с велосипеда, подхожу тоже.

На другой стороне оврага, раскинув руки, спит-храпит тот негодяй.

Рядом в траве его туфли и велосипед. А на плече у негодяя ремешок, а на ремешке транзистор. А на транзисторе снизу мелкими буковками выжжено: «Лайош Дока».

Вот это повезло! Вот это здорово!

Спит малый так, что его, наверно, из пушки не разбудишь.

А мне что делать? Поскорее раскрыть перочинный нож, срезать с ремешка транзистор и проколоть велосипедные покрышки.

Нож в руках. Это отличный нож из блестящей нержавеющей стали. Под стать моему велосипеду. Мне подарил его дядя, когда я был у него в гостях. Это было три года назад, а ножик совсем как новый. Я дважды в неделю его точу, поэтому он острый как бритва, даже острее.

Ну, парень, теперь держись!

Я тихонько пробирался в овраг. Моржи следила за каждым моим движением, и хвост у неё от напряжения дрожал…

И вдруг я остановился, задумался.

Достойно ли порядочного человека вообще, а члена ХВС в особенности, выкрасть вещь? Слов нет, конечно, это транзистор Лали, и больше ничей. Лали купил для него детали, Лали ломал над ним голову, Лали его собрал и прославился на всю школу… Но если я потихоньку срежу транзистор, что скажет этот тип, когда проснётся? «А-а, — скажет он, — сразу видно, что эта шатия из трусливых. Трус на трусе. Они тоже крадут, когда люди спят, и выходит, они не лучше, чем я. Так что нечего мне стыдиться…»

Это одно. А второе: стоило ли тратить столько усилий, чтобы сперва купить, потом столько возиться, чтобы усовершенствовать велосипед? Стоило ли тратить время, чтобы сделать из Моржи ищейку, а потом обо всём забыть, взять перочинный нож и — фьюить! — одним махом срезать транзистор, пока малый спит?

— Нет, — говорю я себе и своему адъютанту, — такие дела нас не устраивают.

Срезал я с орешника длинный прут. Вытянул руку и давай водить прутом по ушам и носу противника. А он дрыхнет и думает, что это муха по нему гуляет. Раз смахнул, два смахнул, а у меня снова идея блеснула. Заострил я прут получше и давай щекотать его по голым пяткам.

Он вмиг проснулся и как стал хохотать! Ногами дрыгает, корчится, взвизгивает… И вдруг увидел меня. Смолк, а рот остался растянутым. Смотреть на его рожу было просто умора: губы от смеха ещё дёргаются, а глаза остановились, и в них ужас и злость. Сидит и, как говорится, ни проглотит, ни выплюнет.