Увидев Ваню, оба замолчали.

— Ступай-ка ты, государь, к себе, — нетерпеливо сказал Иван Шуйский. — Мы по поручению Думы пришли ревизию учинить, передать ценные вещи в казну государственную, то бишь в твою же.

Но Ваня и с места не сдвинулся, молча стоял у постели матери, и Михаил Тучков раздраженно добавил:

— Ты бы, великий князь, отошел в сторонку, не мешал государственному делу.

Они принялись выбрасывать из шкафов и сундуков материнскую одежду: бурнусы, полушалки, телогрейки, сарафаны и опашни, кики и волосники, такие знакомые и милые сердцу Вани.

Сейчас их топтали бояре и, сердясь, что они путаются под ногами и мешают искать более ценное, отбрасывали и рвали сапогами. А Ваня помнил маму в каждом наряде, и видения прежних счастливых дней вставали перед его глазами так живо, что ему почудилось: она здесь, рядом, в шкафу или под ворохом растоптанных одежд. Он стал собирать их, прижимая к груди и обливая слезами.

А бояре, наконец, добрались и до главного: золотые и серебряные ковши, чарки, стопки, сулейки, блюда и кувшины, ожерелья и кольца засверкали в их руках. Обоим было не до Вани.

Один складывал свою добычу на кровать, другой — на стол. И каждый то и дело бросал подозрительные взгляды на другого: не спрятал ли что-нибудь в свой карман? Наконец, Иван Шуйский завернул сокровища в одеяло, а Михаил Тучков — в скатерть и, закинув узлы за спину, споря и поругиваясь, ушли. На Ваню даже не взглянули.

Как потерянный, бродил мальчик по дворцу. Хоть бы одна родная душа была рядом, чтобы поговорить и посоветоваться! Одиночество, обиды, невыплаканные слезы давили на грудь и требовали выхода. Ваня много молился, но лики святых смотрели сурово и скорбно, точно осуждали, и облегчение не приходило. Поговорить бы с тятей или с мамой, но они почему-то не являлись даже во сне и не помогали, как обещал дядя Овчинка. Новой мамке Евдокии он верил, но она умела только слезами отвечать на его слезы. О брате Юрии и говорить нечего.

Если бы вернулись Аграфена и дядя Овчинка!

Ведь они не умерли, их увели судить в митрополичьи покои — так боярин Василий Шуйский сказал. Надо пойти к митрополиту, он должен знать, куда делись брат и сестра.

На другой день после ранней заутрени в Успенском соборе Ваня дождался выхода из алтаря митрополита Даниила и прямо спросил, где же Аграфена Челяднина и князь Овчина Телепнев-Оболенский, которых бояре увели судить на его подворье.

Митрополит сам слушал «тронную» речь Василия Шуйского и знал о дворцовом перевороте. Из далекого Каргопольского монастыря ему сообщили, что туда привезли Аграфену Челяднину, постригли и от имени великого князя велели держать в черном теле. Даниил знаком был с суровым уставом этого монастыря и понимал, что Ванина мамка там долго не заживется. А ее брат тем более, потому что за четыре года правления великой княгини Елены он намозолил глаза более знатным и родовитым боярам своей близостью к великокняжеской семье. Ходили слухи, будто бросили Овчину в подземелье у Рисположеских ворот[37] закованным, без еды и питья, да так и забыли. А на днях извлекли на свет божий почти разложившийся труп с изгрызенными до костей руками.

Но разве можно сказать об этом ребенку, круглому сироте, недавно похоронившему мать?

— Нет, государь, я ничего о них не знаю, и о суде тоже. Но пойдем ко мне. У меня большая библиотека, там обо всем и потолкуем.

Обняв мальчика за плечи, он повел его на свое подворье, распахнул дверь в горницу, где до самого потолка на полках стояли книга в тяжелых кожаных и деревянных переплетах с узорно коваными медными застежками. Здесь были и священное писание, и церковная история, и творения отцов церкви, римская и русская истории, переписанные руками лучших каллиграфов разных времен и народов.

— Неужели, святой отец, вы прочитали все это? — оробев, спросил мальчик: он никогда в жизни не видел такого множества книг.

— Прочитал и даже наизусть знаю многие, особенно священные и те, что касаются истории церкви. Ведь я назначен первосвятителем русского народа и должен радеть о чистоте его духовной жизни. А твое дело, государь, заботиться о богатстве и процветании, о благополучии Руси и потому тебе следует знать еще больше: кроме священных книг — историю своего и всех соседних народов, с которыми приходится торговать, а в трудные годы и воевать.

— Да разве я смогу?!

— Сможешь, у тебя еще вся жизнь впереди. Но для этого надо много учиться, слушать учителей, выполнять их задания.

— Я учителей-то слушаюсь, а вот меня, великого князя, никто не слушает, а бояре так те даже обманывают и насмехаются надо мною!

И полились слова рекой, мешаясь со слезами. Все свои беды после смерти матери вспомнил Ваня. Митрополит не прерывал его, кивал седой головой да гладил по голове морщинистой легкой рукой. Наконец, когда мальчик выговорился, сказал:

— Терпи, чадо! Апостол Павел писал в своем послании галатам[38]: «Наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба. Он подчинен управителям и наставникам до срока, отцом назначенного». Тебе в августе восемь годков сравняется. А отец твой, великий князь Василий Иванович в свой смертный час велел боярам опекать тебя до пятнадцати лет. Терпи, чадо! Господь наш Иисус Христос терпел и нам велел. А государям — тем паче. Учись усердно, вникай в слово Божие и всякую обиду и страдание принимай, как учение. Ведь чтобы править народом, государю надо знать его душу, его боли и беды и самому их прочувствовать. Только тогда будешь править мудро и справедливо. Терпи, еще придет твой час!