Удерживая ее рот под своим, он скользнул руками между ее бедер, обнаружив, что на ней нет нижнего белья, а ее киска была горячей и скользкой. Она дернулась от его прикосновения, и он сильнее прижал ее к стене, придавливая всем своим телом, нуждаясь в каждом дюйме ее тела.

Ее руки легли ему на плечи, поглаживая, как будто он сам был одной из этих перепуганных лошадей, пытаясь успокоить его. Но он не чувствовал себя успокоенным. Он чувствовал только большее отчаяние.

Прижав ее к стене, он разорвал ее платье, обнажая ее идеальные маленькие сиськи, а затем, оторвавшись от ее губ, приподнял ее выше, так что ее соски были прямо напротив его лица. Затем он наклонился и накрыл один своим ртом, желая, чтобы вкус ее кожи прогнал остатки кошмара. Желая, чтобы ее крики заглушили крики лошадей. Его совесть и чувство вины кричали вместе с ними.

Она выгнулась ему навстречу, издавая крик, который он так хотел услышать, когда впился зубами в ее нежную плоть, покусывая ее и сильно посасывая. Он снова просунул руку между ее бедер, растирая влагу, которую нашел там, потирая большим пальцем клитор, делая ее еще более влажной, еще более скользкой.

Его имя вырвалось из ее груди, руки на его плечах больше не гладили, кончики ее пальцев впились в его кожу.

Да, черт. Он хотел большего, хотел, чтобы она билась в беспомощном экстазе. Но у него не было терпения. Он был в отчаянии, взвинчен, поглощен эмоциями внутри себя, и не имел ни малейшего понятия, как справиться с этим, кроме как при помощи ее.

Убрав руку с клитора, он рывком расстегнул джинсы и достал член. Затем он направил его в нее, жестко и глубоко, напряженное ощущение того, как она растягивается вокруг него, вызвало резкий стон из его горла.

Она дрожала, держась за него, ее дыхание громко отдавалось в его ухе, когда он прижимал ее к стене.

- Все в порядке, - ее голос был хриплым, кончики пальцев снова погладили его плечи. - Все в порядке, Лукас. Я здесь. Бери, что хочешь. Все, что тебе нужно.

Он так и сделал. Он запустил руку в ее прекрасные волосы и повернул голову, снова завладевая ее ртом. Скользнув языком глубоко, он толкнул свой член глубоко в ее киску. Отстранился, потом снова ворвался. Снова и снова. Избегая чувств, которые он, казалось, не мог отключить. Направляя их в удовольствие. В экстаз, потому что это было единственное, что имело смысл.

Жестко. Быстро. Неистово.

Ее киска плотно сжалась вокруг него, ее рот был открыт и щедр, позволяя ему опустошать и пожирать ее. Ее тело было таким мягким и хрупким в его руках. Он мог так легко уничтожить такую, как она, потому что он был опасен; он всегда был опасен. Он слишком беспокоился о ней. Он чувствовал слишком много. Ее чувства привели ее к творчеству, к цвету, свету и радостной страсти. Но его? Господи, было только одно место, куда вели его чувства, и это было разрушение.

Он врезался в нее снова и снова, отдаваясь наслаждению, которое растекалось внутри него, лишая его на несколько блаженных мгновений всех мыслей, сужая все до этого момента. К ее телу, зажатому между ним и стеной. Ее киске, плотно обхватывающей его член. Ее губам под его губами. Ее руками на его плечах, успокаивающие, поглаживающие.

Грейс. Грейс.

Оргазм захватил его без предупреждения, взрываясь, как самодельное взрывное устройство, яростно и ярко, выдувая все мысли из его головы, оставляя его чистым и пустым, несколько драгоценных секунд, когда он не должен был держать себя взаперти или оставаться отстраненным. Когда он мог просто быть самим собой.

Звук его дыхания в тишине комнаты был громким и резким, а его сердце билось так быстро. Он чувствовал себя вырванным из самого себя, сломленным, и он понятия не имел, как это произошло и почему.

Ты никогда не сможешь взять все под контроль. Она погубила тебя.

Он закрыл глаза, прогоняя эту мысль, заменяя ее мускусным яблочным ароматом и солено-сладким вкусом ее кожи.

Она снова гладила его, ее руки осторожно двигались по его плечам и спине.

- Тебе снятся кошмары? - пробормотала она. - Так вот что происходит?

- Я привык к ним после пожара, - ее прикосновение заставило его вздрогнуть, но он не хотел, чтобы она останавливалась. Он тоже не хотел двигаться. - По крайней мере, на пару лет. Я слышал, как кричали лошади, и этот звук будил меня, - было на удивление легко рассказать ей это. - Я рассказал папе о них в первые несколько недель после пожара и спросил, почему так происходит. Почему голоса лошадей так похожи на людей. И он сказал, что..., - он замолчал, содрогнувшись, а слова застряли у него в горле.

Грейс молчала, но ее руки продолжали гладить его. Теперь в ней не было требования, ее молчание было приглашением, которое он мог заполнить или оставить так как есть, если бы захотел. И какая-то часть его хотела оставить все как есть навсегда, оставить эту истину при себе. Потому что это было ужасно, и он не хотел, чтобы кто-то еще разделил это бремя.

Но почему-то он говорил так, словно правда сама хотела вырваться наружу, хочет он того или нет, ее мягкость и жар вытягивали ее из него. Ее нежным прикосновением. Оказалось, Грейс Райли могла быть тихой и спокойной, когда хотела.

Лукас вздохнул.

- После того как я развел огонь в конюшне, папа навел справки и просмотрел отчет пожарной службы о моей семье. Я разжег костер, когда мне было пять лет. Он также проверил отчет коронера и..., - ему пришлось выдавить из себя эти слова. - Мой отец был найден в постели, очевидно, задохнувшись от дыма во сне. Но моя мама... Ее нашли в коридоре, и, похоже, она направлялась в мою комнату. Огонь там был очень сильный, и очень сильный жар, - его голос стал хриплым. - Часть крыши обрушилась, придавив ее к земле, и..., - руки Грейс не переставали касаться его, ее движения были медленными и нежными, рисуя узоры на его коже. - Она была еще жива, когда это случилось. Но она не могла пошевелиться, а огонь был таким горячим, - ему не должно было так трудно рассказывать все это. Это случилось так давно. - Коронер решил, что она сгорела заживо, по крайней мере, так сказал мне Ной, мой приемный отец. Он сказал, что не хочет скрывать от меня правду, потому что это послужит мне уроком. Он сказал, что я, вероятно, слышал ее, что лошадиные крики похожи на человеческие, потому что я все еще слышал, как кричала моя мать, пока горела заживо.