Но даже если чужак не следит за домом, эта драная кошка Мод, уж конечно, не сводит глаз. Донесёт ли она жене Роберта о его визите? Если видела — непременно.

Во дворе раздались шаги. Я вскочила, выхватила из очага кочергу, но тут же перевела дух — в зал не спеша вошёл Эдвард.

— Думал, он никогда не уйдёт. Уже несколько часов прячусь снаружи, замёрз.

— На улице?

Мне стало легче при мысли, что он — та тень, которую я заметила.

— Конечно же, нет! Я ждал во дворе, не то он как раз на меня наткнулся бы.

По спине пополз холодок. Значит тот, кто стоял перед домом — не Эдвард.

— Ну, так он тебе рассказал?

— Про корабль? Разумеется, он же порядочный человек. Он был вынужден признаться и выглядел жалко, а я делала вид, что мне ничего не известно, пока он, наконец, не выложил эту новость.

— Уверен, ты заставила его почувствовать себя полностью виноватым, — сказал Эдвард. — Вопрос в том, дражайшая маман, как глубоко его можно заставить расчувствоваться. Ты просила денег?

— Ничего не просила. Я сказала, что ни в чём его не виню.

Ухмылка Эдварда тут же исчезла.

— Ты же не настолько глупа, не проболталась ему, что я заставил капитана вернуть деньги прежде, чем корабль вышел в море?

— Я далеко не глупа, Эдвард! — резко ответила я. — Вряд ли я сознаюсь, что мой собственный сын присвоил деньги, которые Роберт так любезно согласился для меня инвестировать. Ему известно лишь, что мои деньги пропали вместе с тем кораблём.

На лицо Эдварда вернулась улыбка.

— Значит, маман, ты попросишь денег у старого борова? Скоро ли ты рассчитываешь их получить? Мне уже надоело так жить.

— Я уже сказала, — твёрдо ответила я. — Я не стану просить ничего.

Сын возмущённо нахмурился.

— Но ведь он нам обязан, или так думает. Он тебе не откажет, хотя бы для того, чтобы ты никому не рассказала об этом. Чем ты дольше тянешь, тем меньше вины он чувствует. Надо действовать прямо сейчас.

Я поправила седую прядь волос, упавшую ему на лицо.

— Ты уже получил деньги, Эдвард. Мои. Ты оставил себе всё, отобранное у капитана, до последнего пенни.

У него хватило совести слегка покраснеть.

— Мы же можем забрать деньги дважды, если ты заставишь Роберта заплатить. И легко их получишь, — пробормотал он, дуясь, как избалованный ребёнок.

— Разве я не заботилась о тебе? Я всегда давала тебе всё, что ты хотел. Так будет и впредь.

Эдвард заулыбался, но я знала, это не успокоит его надолго. Терпения у него — как у капризничающего младенца. Придётся действовать побыстрее.

— Будь хорошим мальчиком, дорогой, пригляди за нашим двором. Кажется, я опять видела кого-то, наблюдающего за домом. Ты уверен, что никому не должен? Кости? Или ставки в петушиных боях?

По лицу Эдварда промелькнула лёгкая гримаска вины. Но он покачал головой.

— Если игроки с петушиных боёв спускают на тебя всех собак, уж поверь мне, не станут гоняться неделями. Им и нескольких минут хватит, чтобы схватить должника в темноте и переломать кости. Не согласится платить — получит ещё. Как выглядел тот человек?

Я старалась вспомнить, но представлять его образ — всё равно, что плести верёвку из дыма.

— Я словно видела не человека, а тень.

Однако я знала, что тень несла с собой зло, куда более ощутимое, чем сам тот человек.

Эдвард подхватил палку, всегда стоящую у двери на улицу, и вышел во двор. Я присела у очага, чтобы сделать знаки, которые сохранят нас ночью. Похоже, сегодня это важней, чем всегда. Все дела в доме можно поручить слугам, только это хозяйка всегда должна делать сама. Я не позволила бы этого даже Диот, хотя знаю, так было бы лучше — она умеет, ведь её обучала мать.

Каминными щипцами я сгребла тлеющие угли в круг, похожий на солнце. Разделила круг на три равные части, в середину каждой положила кусок сушёного торфа, а потом засыпала серым пеплом, чтобы торф запёкся. Наконец, обвела в пепле круг, а в нём начертила крест, направляя его концы к северу, югу, востоку и западу. Я поднялась и подошла к пятиконечной масляной лампе. Стоя под ней, расстегнула серебряное ожерелье из зелёных гладких камней, испещрённых мареной и на ощупь холодных, как жабы. Я водила пальцами по креплению одного из камней, пока не нащупала маленький желобок, и нажала ногтем. Из-под него выскользнул маленький овальный лоток.

Внутри была прядь волос, перевязанная нитью. Я долго разглядывала её в неверном мерцающем свете, нежно поглаживала пальцами. Волосы мягкие, тонкие и шелковистые, как у младенца — такие же, как в день, когда я их туда положила. Мой первый. Это всегда что-то особенное. Невозможно не ощущать привязанности к самому первому. Это доставляет удовольствие, с которым и близко не сравнится всё, что было потом.

Я прижала к губам прядь волос, подержала так и опять убрала в маленький лоток, который задвинула в камень. Потом, один за другим, погасила огоньки лампы, и, наконец, в темноте остались гореть только красные вены огня, пульсирующие под пеплом.

Декабрь

Коли морозы на Фому — готовьте под зерно суму. Но если на Фому тепло — подскочат цены на зерно.

Глава 9

В ночь на Святого Фому ведьмы собираются в церкви Доррингтона в Линкольншире, чтобы петь, сплетничать и развлекаться. Если на небе ярко светит луна, то заглянув в замочную скважину, вы увидите грязные игрища самого Сатаны.

Гритуэлл

Рози просунула голову в приоткрытую дверь.

— Мам, прибыл бейлиф. Я видела, как он идёт по дорожке.

Нони и Гюнтер обменялись тревожными взглядами. Бейлиф не приходит по пустякам, значит, случилось что-то серьёзное, убийство или ограбление. Сгонят всех деревенских, чтобы устроить дознание, и это как раз в тот самый момент, когда Гюнтер собирался отужинать.

— Зови его сюда, дочка... быстро, — сказала Нони, вытирая руки о грубый передник.

Она придвинула табурет и указала на него крупному мужчине, закрывшему весь дверной проём. Поднырнув под притолокой и торжественно поприветствовав Нони и Гюнтера кивком головы, он водрузил свой внушительный филей на узкое сиденье.

Вновь обменявшись с Гюнтером взглядами, Нони налила посетителю эля и поставила перед ним на стол. Бейлиф сделал из кружки внушительный глоток и смахнул свисающие с бороды капли.

— Вся эта шумиха из-за преступника? — спросила Нони, слишком взволнованная, чтобы ждать, пока гость сам доберётся до цели своего визита.

Бейлиф покачал головой.

— Меня привели сюда вести от короля.

— Неужто опять французы напали? — Нони испуганно прикрыла рот ладонью.

Бейлиф неодобрительно покачал головой.

— Неужели так сложно дослушать? Все вы женщины одинаковы, не дадите человеку договорить, а уже налетаете со своими расспросами.

— В самом деле, дай человеку договорить, — сказал Гюнтер, ловя себя на мысли, что никогда бы не рискнул сказать это Нони наедине.

Она бросила на него суровый взгляд.

Бейлиф сделал ещё один глоток эля.

— Вводится новая подушная подать. Я должен переписать и зарегистрировать все семьи в здешних домах, подлежащие обложению.

— Сколько в этот раз? — простонал Гюнтер.

— Двенадцать пенсов. Нужно выплатить восемь пенсов к январю, а остальные — до июня.

— Но в прошлый раз было всего четыре пенса, — возмутилась Нони. — Нам и эту-то сумму еле удалось наскрести.

— Сам посуди, — вступил Гюнтер. — Чтобы столько заработать, потребуются недели, и это при условии, что у меня будут заказы, а сейчас их не так много, да и не будет до новой весенней стрижки. — Он окинул взглядом комнатушку. — Если я выплачу означенную сумму королю, то на что я буду кормить семью и чем заплачу за аренду? А ещё камыш и свечи. Король думает, что мы сможем жить впотьмах, так что ли?

— Королю что свиной пердёж, что дыра, в которой вы сидите, всё едино, лишь бы вы платили, — проворчал бейлиф, — И выложить вам придётся побольше двенадцати пенсов. У меня приказ переписать здесь каждую живую душу старше пятнадцати лет.

— Девочке ещё не исполнилось пятнадцати, — поспешила вставить Нони. — Так что остаёмся только мы с Гюнтером, разделим налог на двоих, как и в прошлый раз. — Она подарила мужу робкую улыбку. — По крайне мере, нам пока не надо доплачивать за Рози.

Бейлиф взял кружку с элем и осушил её.

— Теперь всё иначе. Раньше была одна сумма на мужа с женой. Теперь — двенадцать пенсов с каждого мужчины и женщины, с каждого, кто живёт и дышит, без исключения.