Меня поражает, насколько Саманта и Джекс вовлечены в принятие таких важных решений и насколько все им доверяют. Когда-то они были врагами Резура. Это даёт мне надежду. Всё может измениться.

— Мы находимся в состоянии войны, а она всегда требует жертв, — бормочет Джекс, за что получает мрачный взгляд от Саманты. Я смотрю на неё — как сильно она этого Воина любит и заботится о нём.

Мэр трёт виски.

— Если мы захватим фабрики, у нас будет мощный инструмент давления. Но я боюсь потерять слишком много мужчин. Мы не воины.

— А я Воин, — бросает Джекс, — и, думаю, Хром поможет нам.

— С величайшим удовольствием, брат.

— Кроме того, мужчины добились впечатляющих результатов, — продолжает Джекс. — Думаю, многие из них скоро будут готовы взяться за это задание. Мы с Хромом пойдём в авангарде, а затем к нам присоединятся стражи города.

Он говорит так, словно всё уже решено и, к тому же, совсем не сложно. Для Воина, возможно, но не для других.

Мэр Форстер обращается к Хрому:

— Каковы ваши мотивы? Что вы имеете против режима?

— На их совести смерть человека, которого я когда-то очень… очень любил, — нерешительно отвечает он, не глядя на меня. Он всё ещё часто думает об Аве?

Форстер кивает:

— Ну хорошо, тогда мы нападём на плантации. Автономные города не настолько независимы, как они пытаются всех уверить. Без этой продукции вскоре всё перестанет работать. У нас был бы идеальный рычаг давления для продвижения наших интересов. — Довольно улыбаясь, мэр поворачивается ко мне. — Где находятся эти плантации?

— Я… — «О нет… я не должна говорить, у меня тоже есть козырь, который я могу теперь разыграть!» — Я знаю точные координаты, но скажу их только тогда, когда Хром станет свободным человеком.

Хром распахивает глаза, но ничего не говорит. Вместо этого на его губах мелькает улыбка.

Мэр кивает:

— Хорошо, мы это обсудим.

Саманта наклоняется ко мне и шепчет:

— Моя смена ещё не закончилась, и у меня есть пациент с инфарктом, о котором я должна позаботиться. Хочешь пойти со мной в стационар?

Поскольку Хрому и остальным в любом случае есть о чём поговорить, я решаю пойти с ней. Я так или иначе рада сбежать из тюремного крыла. Джекс тоже не может остаться надолго — скоро начнётся тренировка. Надеюсь, вскоре Хрома выпустят, в конце концов, он несколько недель помогал жителям Резура.

Мы прощаемся с остальными, хотя мне тяжело расставаться с Хромом. Но я не показываю вида и вместе с Самантой выхожу из комнаты.

Затем мы едем в стеклянном лифте на пятый этаж этого странного здания. Наклонные стены пирамиды, кажется, хотят упасть на меня. Даже лифт идёт под углом! В Резуре всё по-другому! Я чувствую здесь себя не очень уютно. Пока. Я хочу, чтобы мне было здесь хорошо, потому что это мой новый дом.

Сквозь стекло лифта я смотрю на холл. Там стоят восточного вида домики — город в городе. Сейчас там уже снуют люди, открываются магазины, устанавливаются рыночные прилавки. Тут, внутри, мрачно, потому что здесь нет окон — только в комнатах, которые идут вдоль наружных стен.

Саманта ведёт меня в больничное крыло. Этот этаж действительно напоминает больницу, только не такую современную. Большинство пациентов лежат на обычных кроватях, которые нельзя отрегулировать.

Когда мы заходим в светлую комнату с большим панорамным окном, Сэм говорит, что терпеть не может, когда Джекс возвращается в Уайт-Сити.

— Я всегда боюсь за него. — Она не в восторге от идеи напасть на плантации.

— Я тебя понимаю.

Я прикусываю себе щёку, чтобы не сболтнуть, что Джекс помог нам. Помог мне. Его могли застрелить. О боже, тогда он умер бы из-за меня. Я видела, как Сэм и Джекс смотрели друг на друга. Они очень друг друга любят.

Я стою у наклонного окна и смотрю наружу. Солнце взошло, по руинам ползают длинные тени. Жители Резура давно уже навели порядок рядом с пирамидой, но большая часть старого города всё ещё представляет собой груды развалин.

Саманта встаёт рядом со мной:

— Тебе обязательно нужно увидеть восход солнца. Это потрясающее зрелище.

Я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь:

— Джекс уже упоминал об этом.

Она улыбается в ответ.

— Он недавно принёс мне лазер, которым мы можем удалить наши татуировки. — Саманта показывает серебристого цвета карандаш, очень похожий на лазер для ран. — Если хочешь, будешь первой.

— Безусловно хочу. — Удаление этой татуировки отличный первый шаг к началу моей новой жизни.

— Садись, — Сэм указывает мне на стул рядом с окном. — Это будет больнее, чем колоть. И тебе определённо понадобится три сеанса, чтобы удалить краску полностью.

— Не проблема. — Я выдержу ещё и эту боль. Никто не сможет сделать мне больнее, чем Блэр.

Саманта задирает рукав моей футболки на плечо, дезинфицирует кожу и садится рядом со мной.

Я последний раз смотрю на чёрную четвёрку и штрих-код под ней, а затем снова перевожу взгляд в окно. Так непривычно видеть небо.

— Думаешь, они отпустят Хрома?

— Думаю, у него хорошие шансы. Он очень помог нам за последние недели. Мэр Форстер ценит это.

Я с облегчением выдыхаю и почти не ощущаю пульсирующие уколы на своей коже, когда лазер расщепляет частицы краски на мельчайшие части, чтобы тело могло разрушить пигменты. На самом деле это похоже на лёгкие удары плетью. Терпеть можно.

Когда Саманта неожиданно спрашивает, хорошо ли Хром обращается со мной, на мои глаза наворачиваются слёзы. Я спешу сморгнуть их, и Саманта даёт мне бумажный платок.

Она серьёзно смотрит на меня:

— Если он причинил тебе боль, я велю Джексу его наказать.

От этих слов я начинаю смеяться.

— Нет, он замечательный. Он спас меня, я благодарна ему за всё, но меня мучает совесть.

Саманта заправляет прядь волос за ухо и снова подносит лазер к моей коже.

— Почему?

— Я воспользовалась его любовью, чтобы спастись.

— Значит, ты ничего не испытываешь к нему? — спрашивает она тихо.

— Напротив. Сначала я думала, что никогда больше ничего не почувствую. — Я сглатываю и бросаю на Саманту быстрый взгляд. Нет нужды объяснять, она и так знает, что сделал со мной Блэр. — Но уже скоро я почувствовала определённого рода страсть к нему, и во мне родилась надежда, что однажды я смогу ответить на его чувства.

— Страсть — это хорошая основа для развития настоящих отношений. И то, как сияют сейчас твои глаза и горят щёки, подсказывает мне, что ты давно по уши в него влюблена.

Усмехнувшись, я опускаю голову.

— Да, я его люблю. И ещё как! Я никогда больше не хочу расставаться с ним.

Саманта ухмыляется:

— Очень рада за вас. В таком случае, скажу Энн, чтобы она подыскала жильё, достаточно большое для вас двоих.

— Кто такая Энн?

— Легенда Резура, можно сказать. Она подбирает новеньким квартиры и всегда знает, какие свободны. Боюсь только, что в пирамиде места не окажется, тогда вы получите дом снаружи.

— Дом снаружи — звучит замечательно. — Хотя пирамида огромна, в ней проживает слишком много людей. Она безнадёжно переполнена.

Пока Саманта удаляет мою татуировку, мы говорим обо всём на свете. Хорошо снова поговорить с женщиной. Кроме того, мы с ней на одной волне. Она мне нравится.

— Когда Хром последний раз колол себе стимуляторы? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Он больше их не колет.

Её глаза делаются большими:

— Но…

— Да, он в одиночку освободился от зависимости, — говорю я с улыбкой.

Саманта вздыхает и качает головой:

— Это очень неприятно, я думала, Джекс умрёт.

У меня перехватывает дыхание.

— Было так плохо?

Она слегка наклоняет голову и смотрит на меня:

— Он тебе ничего не сказал, да?

— Не сказал. Но я видела по нему, насколько это его изнурило.

— Типичный Воин. У Джекса была настолько высокая температура и его так часто рвало, что я думала, он не справится.

О боже, Хрому пришлось пройти через всё это одному.

— Спасибо, теперь мои угрызения совести стали в два раза сильнее, — говорю я сокрушённо.

Улыбаясь, Сэм подмигивает мне.

— Ты должна принять его таким, какой он есть — мы не можем их изменить.

— Я не хочу менять Хрома. Он идеален, какой есть.

Я уже очень соскучилась по нему и представляю себе, каково с ним жить. В будущем я хотела бы заботиться о нём, готовить для него. На самом деле, я была бы чертовски хорошей женой. Раньше я с удовольствием заботилась о Райли. Эти воспоминания остались настолько далеко, будто моя предыдущая жизнь была просто сном.