III

Галя вечером рассказала Ивану о разговоре с Жанной Максимовной, спросила: что делать?

— Никто не верит… Говорят, что комиссию создают для того, чтобы проучить нас. Скажешь против — Жанна обязательно выселит отсюда…

— А что ты предлагаешь?

— Не знаю… Так — боюсь, а эдак — стыдно!

— Ты как считаешь, в письме правда написана?

— Правда, еще не вся правда, добавлять и добавлять можно…

— Тогда и говори правду, только правду, не выдумывай, не оскорбляй Агнессу Федоровну. Знаешь факты, что она кого-то при тебе несправедливо обижала, унижала, — говори. Те факты, что с тобой связаны и что в письме указывали, повтори. Иные вспомнишь, добавь. Но никаких домыслов, слухов, никаких — говорят, никаких эмоций, спокойно, спокойно…

— А с чего начать?

— Скажи, что атмосфера за эти полгода сложилась такая, что работать стало невозможно. Напомни, что из-за этого жэк скатился с четвертого места в соревновании на пятнадцатое. И факты, факты, факты…

Напряжение с утра в жэке высокое. Комиссия с девяти часов работает. Из РЖУ приехали начальник отдела кадров Яков Сергеевич и две женщины: председатель профкома и Любовь Ивановна, та, что принимала отчеты у Гали. Егоркина вспомнила, как она нагрубила этой женщине, и подумала, вряд ли она забыла — отыграется. Дернул тогда черт за язык.

Технический кабинет гудел, заглядывали бухгалтеры, которые подписывали письмо, охали, советовались, как вести себя. Ни Жанны Максимовны, ни Деркач не видно. Решили, что совещаются, как получше зажать техников. Считали, что начнут с Сорокиной. Ее зачинщицей записали, на ней и отыграются, но вызвали паспортистку. Никто не работал, ждали. Лида принесла валерианку. Шутили над ней, тебе-то зачем? Ты и так непрошибаемая! Один человек постоянно дежурил у приоткрытой двери, следил, когда выйдет паспортистка. Появилась она довольно быстро, выскочила, прошмыгнула в свой кабинет — только замок щелкнул. Сразу к ней не пошли, ждали, кто следующим будет? Вызвали бухгалтера. Только скрылась она, Сорокина на цыпочках побежала к паспортному столу. Толкнула дверь — заперто. Поскреблась и прислушалась. Тишина. Постучала, подождала и вернулась недоуменная.

Бухгалтеры тоже не задержались в комиссии. Первая вышла злая, взвинченная.

— Ну что?! — кинулись к ней.

— Ничего! Пошли вы знаете куда… — ответила она и скрылась в бухгалтерии.

Вторая по натуре веселая, смешливая. Вышла, возбужденно хихикая. Рассказала, когда Лиду пригласили в кабинет.

— Яшка (начальник отдела кадров) спрашивает: и тебе захотелось главным инженером быть? Я говорю: нет, мне начальником отдела кадров хочется. Он как заржет! Хорошо, говорит, только ты письмо не пиши никуда, я сам скоро на пенсию собираюсь. Уходить буду, тебя порекомендую…

— А по письму, что спрашивал? — нетерпеливо теребили ее.

— Яшка спрашивает: это при тебе завсекцией универмага линолеум меняли? Нет, говорю. Откуда же тогда ты это знаешь? Говорю, в письме написано… А если бы там было написано, что Агнесса Федоровна директору магазина палец откусила, то бы подписала? Зачем подписывала?.. Злая, говорю, она, ходит, рычит на всех… Что поделаешь, говорит, мы с тобой веселые уродились, а она злая…

— А Асюля что делает?

— Сидит, посмеивается…

Лиды не было долго. Вышла алая, надутая. Выпила валерианки, оглядела подруг, окружавших ее.

— Все рассказала, — заговорила она, отдуваясь, — и как за ситцем в магазин в очереди стоять посылала, и как от начальства РЖУ прячется, требует, когда ее спрашивают по телефону, отвечать, что она на территории… Любовь Ивановна подтвердила, говорит, верно, как ни позвонишь, нет ее на месте. А Деркач слова сказать не дает: не было этого, не было этого! Рычит, обзывается! А я им говорю, видите, это она при вас так, а без вас послушали бы, как она разговаривает. Я когда-нибудь, говорю, на магнитофон запишу, пришлю вам, послушаете…

— Молодец! — воскликнула Валя Сорокина.

Ни ее, ни Галю не вызывали до самого конца. Сорокину пригласили раньше. Прежде чем пойти, взглянула на Егоркину.

— Тебя на закуску оставили.

Вернулась бледная, дрожащим голосом попросила валерианки. Руки у нее дрожали, когда брала. Выпила, поморщилась, выдохнула:

— Все рассказала, что о них думаю. Теперь пусть увольняют…

Больше ничего не слышала Галя, вызвали ее.

За столом сидела хмурая Жанна Максимовна, Любовь Ивановна с ручкой, перед ней листы исписанной бумаги. Возле стола, чуть левее, Агнесса Федоровна с красным лицом. Яков Сергеевич у окна. Пустой стул посреди комнаты.

— Садись, Галина Васильевна, — кивнул на него Яков Сергеевич.

Егоркина села.

— Ну, Галина Васильевна, что вы нам расскажете? — спросил устало начальник отдела кадров.

Галя приободрилась. Она боялась, что будут задавать издевательские вопросы, например, кусала или не кусала Деркач палец директора магазина. Вспомнила, как учил ее говорить Иван, и начала рассказывать по порядку, почему невыносимо стало работать, все факты выложила. Слушали ее молча, не перебивали. Галя решила, что устали слушать одно и то же, и Деркач устала препираться, молчала.

— Здесь, перед вами, высказывалось мнение, почему именно Агнессу Федоровну повысили, а как вы на этот счет думаете? — спросила председатель профкома, белолицая женщина с пышными белыми волосами.

— Я думаю, как бы мне свою работу получше сделать, — ответила Галя. — А о том, кого повышать, кого понижать, пусть у вас голова болит…

— Виктория Викторовна, это не по существу. Она права… По-моему, она внятно рассказала о делах в жэке. Любовь Ивановна, вы все записали? — И, получив удовлетворительный ответ, Яков Сергеевич добавил: — Давайте, спрашивайте по существу, четыре часа сидим, язва моя каши просит…

— Вы говорили, и в письме это есть, значит, с ваших слов, что Агнесса Федоровна потребовала, чтоб вы внесли в дефектную ведомость замену линолеума, электроплиту, смесители нужным людям. Как вы докажете, что эта не клевета? — вновь спросила председатель профкома. — А если их действительно менять надо, а вы пользуетесь ситуацией, чтобы опорочить Деркач?

— Линолеум уже заменили, тут доказать трудно… Но если вы сейчас пойдете в ту квартиру, вы увидите там дубовые плинтуса. Скажите, наше РЖУ ставит дубовые плинтуса в квартирах?

— Иногда ставит… И хозяева могли купить в магазинах…

— Нетрудно узнать, если это важно, где купили, когда купили? Кстати, электроплиту и смесители еще не поменяли. Можно проверить хорошие они или пришли в негодность по вине жэка…

— Ты сама все это записала, а на меня сваливаешь, — перебила зло Деркач.

— У меня черновик дефектной ведомости сохранился, исправляла я уже в том, который на перепечатку готовила…

Галя говорила спокойно, не показывала волнения, руки держала на коленях, сжимала пальцы, чтобы не заметно было, что они дрожат.

После обеденного перерыва комиссия уехала, и Жанна Максимовна ворвалась в технический кабинет:

— Спасибо, дорогие девочки! — воскликнула она. — Отблагодарили вы меня за все добро! Отблагодарили… Выслушала вас комиссия, посмотрела, с кем мне работать приходится. Лучше, говорят, с тиграми работать, чем с такими… — Она запнулась, выбирая слова, но, видимо, только оскорбительные были на языке, а высказать их не решалась. — Егоркина, слышишь, срочно ищи квартиру, склад жэку нужен. Поняла?

— Хорошо, — прошептала Галя.

— Ишь «герои»! Думают, кто-то их слушать станет!.. — Жанна Максимовна открыла дверь, намереваясь выйти, но приостановилась на пороге, оглянулась, обвела техников презрительным взглядом, усмехнулась злорадно и ушла.

Валя Сорокина села писать заявление на расчет.

— Погоди денька три, успеешь… Посмотрим, что комиссия скажет, — неуверенно посоветовала Лида.

— Чего ждать, дождались… Ждите теперь вы, — буркнула Валя и пошла с заявлением к начальнице.

Вернулась, показала подписанное заявление.

— Без отработки, с завтрашнего дня… Быстро и сурово. Словечка не произнесла…

— И куда же ты теперь?

— Завтра поеду в отдел кадров, попрошу, может, в другой жэк переведут… Все-таки восемь лет работаю…

— Ой, и я пойду! Может, и мне подыщут! — воскликнула Лида. — И ты иди просись, — повернулась она к Егоркиной. — Говоришь, Яшка тебя защищал, может, посодействует. А здесь ты квартиру сроду не получишь…