«Это родители! Тут и обе бутылки отдать можно!» — повеселел Колька.

Жениха, Романа и Варюньку окружили в коридоре Катерина, Света с Алешей, Наташа, окружили возле зеркала, на одном углу которого висели разноцветные воздушные шарики.

— Сейчас мы посмотрим! — громко говорила Катерина. — Наш ли это жених? А то, может, мы не этого ждем! Ну-ка, ответь-ка! Какое важное событие произошло в жизни невесты в этом году? — Катерина показала лист бумаги, на котором крупно было написано: год 1961-й.

— В этом году невеста родилась! — ответил, запинаясь от волнения, Иван, словно он отвечал урок.

— Правильно, а в этом? — показала Катерина: год 1968-й.

— Пошла в школу…

— Гляди-ка, знает? — притворно удивилась Катерина и показала 1979 год. — А в этом?

— Школу окончила, — уверенно ответил Иван.

— Нет! Нет! Нет! — запрыгала Наташа. — В этом году она с тобой познакомилась!

— Гони штраф!

Егоркин, красный от смущения, сунул руку в карман пиджака и вытянул горсть шоколадных конфет.

— Не совсем точно знает жених биографию своей невесты, — важно объявила Катерина. — Пусть ответит тогда еще на один вопрос! — Катерина взяла большой лист бумаги и показала Егоркину.

Колька Хомяков потянулся через плечо смеющегося Алеши, взглянул на лист. Он был весь в отпечатках накрашенных женских губ разной формы и величины.

— Посмотрим, узнает ли жених губы своей невесты!

— Иван, не промахнись! — крикнул Колька. — Передадут невесте, всю жизнь выспрашивать будет, на чьи ты губы указал!

Егоркин держал лист в руках, разглядывал отпечатки губ. Большие, толстые и слишком маленькие, бантиком, он сразу отмел. Явно не Гали! Но три были схожи, хотя цвет помады был разный. Иван вспомнил, что он недавно покупал Гале тюбик французской помады модного коричневого цвета, и уверенно ткнул пальцем в отпечаток губ с коричневой помадой.

Девчата захлопали в ладоши, закричали:

— Верно! Наш жених! — Катерина подала Ивану булавку. — Проколи один из шариков! — указала она на воздушные шары, висевшие на зеркале. — Узнаем мы сейчас, сколько детей у вас будет!

Иван ткнул булавкой в зеленый шар. Хлопнул он резко, и на пол скатились две бумажки.

— Прочти-ка нам, как ты их назовешь! — подняла бумажку Катерина и протянула Егоркину.

Иван развернул и прочитал смущенно:

— Фекла!

— Ну и имечко! — захохотали все. — А второго как?

— Ферапонт…

Снова хохот. Пока смеялись, Катерина прошмыгнула в комнату. За ней все потянулись. Вход в комнату, к радости Кольки, никто не заслонял. Он, возбужденный препирательствами на лестнице, готов был и дальше прорываться, но, пока Егоркин отвечал на вопросы, остыл, пыл его угас, поэтому он растерялся, когда к двери повернулись. Если бы возникло препятствие, он не знал бы, что говорить.

Посреди комнаты стоял стол с хрустальными рюмками и букетом красных роз. За ним сидела смущенная Галя в фате, а рядом с ней справа пристроилась Катерина.

— Вот наш товар! — выскочила вперед Наташа. — Выбирайте!

— Справа бери! — громким шепотом шутливо указал Колька на Катерину. — Она побольше…

Остановились в двух шагах от стола, смотрели на невесту. Смущенная, с порозовевшими щеками, с милым темным пятнышком родинки на подбородке, в белом платье, в фате — Галя была хороша необыкновенно! Так хороша, что Иван, взглянув на нее, растерялся, сильнее жар почувствовал на щеках своих, помолчал и, снова запинаясь, сказал:

— Сейчас левый товар… в ходу! Левый больше ценится… Слева берем!

— Платить за товар надо… — пропела Катерина.

Колька молчал, не знал, надо ли говорить ему что или ждать, что дальше будет?

— И какая же цена ваша? — подхватила Варюнька.

— Цена наша на первый взгляд невысокая, — говорила Катерина. — А если вдуматься — немалая! Пусть платит жених сто копеечек, — пододвинула она блюдце по столу ближе к жениху. — И с каждой копеечкой слово ласковое, нежное говорит невесте… Послушать нам хочется, как станет он звать-величать свою женушку, хватит ли у него нежных слов разнообразных, чтоб не наскучило ей слушать одно и то же… Мы слушаем!

Егоркин растерянно сунул руку в карман. У него было много медных монет, но слов-то где найти столько? Он вытащил горсть монет и стал бросать по одной, приговаривая:

— Желанная, милая, нежная, ласковая моя залеточка, чудесная, дролечка… — и замолчал.

— Золотце!

— Сердечная!

— Березка! — сыпались со всех сторон подсказки.

— Не подсказывать! Не подсказывать!

Егоркин не хотел повторять то, что ему подсказывали, и стал называть другие слова:

— Ягодка! Вишенка! Брусничка моя желанная!.

— Яблочко! Апельсинчик! — подсказывали хохоча.

— Лебедушка! Рыбка! Котик! — звякали монеты.

— Козочка! — хохотали.

— Нет! — кричала Катерина. — Домашних животных не принимаем! А то козочка, потом коровушка, а там и свинья рядом!

— Дорогая! Ненаглядная! — бросал монеты Иван. — Родная! Бесценная!

— Девяносто восемь! — закричал Колька. — Еще два — и хорош!

— Самая лучшая! — говорил Иван.

— Все! Все! Сто! — кричал Колька.

— Нет еще! Нет! — отзывалась Катерина.

— А ты повтори! Посчитай!

А Егоркин бросал и бросал монеты:

— Драгоценная! Милая сердцу моему! Сердечная! Березка моя стройная! Светлое солнышко! Любимая! — Это слово он берег напоследок.

— Достаточно! Теперь мы видим, есть слова у жениха нежные! — поднялась Катерина, уступая Егорову место рядом с невестой.

Открыли шампанское. Шумели, смеялись.

В загсе их развели в разные комнаты. Егоркин стоял в комнате жениха, казался себе большим, неуклюжим. О больной ноге в суете он забыл. Даже не прихрамывал. Варюнька оглаживала его пиджак сзади, осматривала. Рядом, в этой же комнате, группа молодых парней окружила другого жениха, ожидающего своей очереди. И в коридоре толпились люди, разговаривали возбужденно. Изредка доносился женский голос: «Пройдите, пожалуйста, в комнаты жениха и невесты!» Но мало кто слушалася. Наконец раздалось долгожданное:

— Егоркин! Егоркин здесь!

— Сбежал! — пошутил кто-то.

Хохот раздался, выкрики: — Вовремя успел! Молодец!

Егоркин торопливо вышел в коридор, будто действительно испугался, что подумают, что он сбежал, увидел Галю, появившуюся из комнаты невесты, и двинулся к ней.

Что говорила им молодая женщина, стоявшая за столом, как расписывались, как кольца надевали друг другу на пальцы, как поздравляли их — все слилось в памяти в один миг быстролетный и вспоминалось смутно. Когда выходили из зала в коридор, Иван с гордостью слышал восхищенные слова о красоте его невесты и косил глаза на пол, боялся наступить на длинное платье Гали, из-под которого при ходьбе мило выныривали и прятались белые носы ее туфель. Алеша с фотоаппаратом выбежал на улицу. Иван на пороге подхватил на руки Галю и, осторожно ступая, стал спускаться вниз по ступенькам. Она обнимала его за шею и шептала:

— Дурачок! Тебе же больно!

Он молчал, улыбался, стиснув зубы. Опуская Галю на сиденье машины, услышал, как кто-то в толпе около загса сказал:

— Такую всю жизнь на руках носить можно!

Иван посадил жену в машину, распрямился гордо, радуясь и за Галю, и за себя: все-таки донес жену на руках.

И дальше все сливалось в памяти: суета, шум, веселье гостей, крики «горько», робкие губы Гали. Гуляли в кафе. Был вокально-инструментальный ансамбль. Когда спеты были гостями не очень стройно две-три песни, когда шум за столом стал слитный, музыканты расположились у инструментов, и солист объявил в микрофон:

— Дорогие жених и невеста! Вокально-инструментальный ансамбль «Водолей» поздравляет вас с замечательным событием в вашей жизни и начинает свою программу с вальса жениха и невесты. Просим вас в круг.

Ударили гитары, бухнул барабан. Иван и Галя поднялись и стали выбираться из-за стола. Егоркин дрожал, сердце его колотилось. Он выпил чуточку шампанского, но хмель чувствовался не от вина, а от волнения. Музыка вдруг оборвалась, умолкла. Егоркин увидел, что возле музыкантов стоит один из гостей. Иван узнал брата Василия Гавриловича. Он говорил что-то солисту, который растерянно смотрел на него. Егоркин понял, что дядя Гали сказал музыкантам, что жених хромой. Солист шагнул к микрофону и пробубнил:

— Мы приносим извинения жениху и невесте и… продолжаем нашу программу!