Со всей силы я пытаюсь ее открыть, что сначала не выходит. У меня начинается паника, я просто не знаю, что мне делать. Я могла сдаться, сказать, мол, «О, милый, все супер!», но это было бы неправда. Он бы продолжил меня жестко трахать, насилуя, и считая, что я это заслужила.

Я заслужила много дерьма, что лилось на меня сейчас, но не понимала того, как любимый человек, с которым мне хотелось быть вместе, все испортил в одночасье. Он будто ненавидел меня и всячески это показывал. Я боялась вздохнуть. Я сидела около двери, взявшись всеми силами за ручку, и смотрела на озверевшего Бена. Нечеловеческий взгляд осуждающе смотрел на меня, брови были сведены будто в одну.

— Моя милая, — он подходит ко мне и опускается на колени. Его голос груб, а руки снова тянутся к лицу. Но на этот раз, я пытаюсь закрыть ладонями щеки. — Милая, что такое? — Бен продолжает разговаривать со мной очень низким и несвойственным ему голосом. — Нилу, ты же только моя? — он берется за мою руку своей и отводит ее от лица. Его губы прислоняются к уху. — Ты же ни с кем больше не трахаешься, милая?

Я сдерживаю крик, что вот-вот готов сорваться с губ и оглушить Бена. Губы трясутся, глаза залиты слезами.

— Нет, Бен. Ни с кем, кроме тебя, — тихо, едва-едва слышно шепчу я, но голос предательски трясется, я не могу овладеть своим телом, мне хочется поскорее убежать отсюда, куда-нибудь, где меня не ударят еще раз.

— Тогда, милая, расставь ножки, — его рука застревает между колен, но с усердием проходит дальше, к внутренней стороне бедра. Голос снова становится тихим, он будто играючи говорит со мной. Будто это все — маленькая игра, проверка, которую я прошла и сейчас будет бонус. Плевать я хотела на эти бонусы. Но я прекрасно понимаю, попытайся я вырваться сейчас, он ударит меня еще раз. Я этого не хотела. Мне просто пришлось сдаться.

Его пальцы, два его пальца, грубо входят в меня. Естественно, ни о каком возбуждении не было и речи, я была сухой. Но его это не останавливало. Он проникал в меня глубже, при этом смотря не грубым взглядом, совершенно нет. Он смотрел на меня с желанием. Со всепоглощающим желанием, которое затмило его остальные чувства.

Бен схватывает мое тело и тащит в спальню, игриво шлепая по оголившимся бедрам.

— Моя девочка, — целуя меня сзади, говорит мужчина и аккуратно кладет на кровать. — Моя, — поцелуями он идет от шеи, расстегивая пуговицы на плаще, к животу. — Милая малышка, — он вдыхает запах моего тела, трогая рукой мою щеку, которую он ударил. Напряжение, когда он касался меня, нарастало, я боялась его и боялась себя. Я боялась, что что-то сделаю не так. Пошевелюсь, не так вздохну или выкрикну. Я просто замолчала и попыталась забыть себя. Свои чувства, свое тело. Забыть все на время, пока он будет заниматься со мной сексом.

Еще несколько раз его губы касались моего тела, совсем не разгоряченного и не жаждущего плоти Бена. Но он, конечно, решил иначе.

Сегодня он пытался заботиться обо мне, лаская меня языком или руками, нежными движениями с сильными толчками, он делал то, от чего я точно бы испытала хотя бы малейшее удовольствие. Но оргазм каждой девушки запрятан напрямую в ее голове. В ней и моих чувствах. Я не чувствовала ничего, кроме отторжения этого человека из своей жизни. Я чувствовала, что меня насильно ласкают. Насильно, потому что я не сказала «Да». Я не сказала «Да» ему. И уж тем более ни за что не хотела говорить себе.

После секса, когда он кончил, он спросил, все ли мне понравилось. Впервые за долгое время после моего рассказа о проституции. Я не ответила, но игриво улыбнулась. И Бен, захлопнув дверь, наверное, не мог и подумать, что сейчас я решусь на что-то серьезное, а не буду просто спать.

Этой ночью в голове возникли слова Ангуса. Уже давно забытого, пройденного мужчины в моей жизни. Слова были такими: «- Я знаю его двадцать семь лет. И двадцать семь лет он доставляет неудобства». Неудобства. Ангус ведь мог быть прав, он знал его куда больше, чем я. Но откуда-то же они взялись, эти мысли. Неудобства, причинение боли. Все это, оно появилось в его фразе не просто так. Не может такого быть, что из-за ненависти и ревности он будет распыляться насчет Бена. Может, он знал девушек… Знал истории между ними.

Я собираю вещи, которые были разбросаны в квартире Бена, беру ключи от своей квартиры и забираю дубликаты мужчины. Он поймет, что я у себя, мне просто некуда идти. Но видеть его больше я не хочу. Не намерена. И не буду.

Собравшись, я оглядываю еще раз квартиру. Не хочу больше никаких воспоминаний, которые окутывали меня и мою плоть здесь. Никакого секса больше между нами. И никакой любви. Какой бы извращенной она и не оказалась. Ни за что. Любовь — это не про меня.

Я столкнулась с ужасающе душащим меня чувством. Чувством предательства. Чувством ушедшей любви. И любви, которую я сама выбросила в воздух. Это чертовски гадкое чувство, скажу я. Мне хочется плеваться желчью, лишь бы не жгло изнутри. Лишь бы так не болела душа. Но она болит. Она душит меня.

По приходу в свою квартиру, я расплакалась. Я расплакалась так сильно, что мои соседи могли слышать истерику. Я расплакалась, а мой милый кот прибежал меня утешать. Будто бы все в этом мире отвернулись от меня кроме него. Я глажу мягкую и пушистую шерстку кота, вспоминаю, как впервые здесь я готовила яичницу Бену, как мы занимались сексом. Как я испытывала оргазм и удовольствие от секса. Как я могла его испытывать.

Мой телефон лежал в стороне. Мои руки потянулись за ним. Тиндер.

Я устанавливаю тиндер себе на телефон. Там начинаю листать парней, который предлагают себя. Один говорит, что может свести с ума любую девушку, а второй не против соврать и стать Пиноккио. Пиноккио я и выбрала. Мы списались с ним, после чего я решила ему позвонить.

— Моя квартира находится на углу, последняя остановка 67 троллейбуса по южному направлению.

— Хорошо, Бетт. Я приеду через минут 15, я уже зашел на троллейбус. У меня в кармане вишневая смазка.

— У меня есть пара наручников и много красивого белья. Какое предпочтешь?

— На твой выбор, детка. Но я люблю светлые цвета.

Он кладет трубку, после чего я начинаю выискивать в ящике нежные комплекты белья. Первым на глаза мне попался нежно-сиреневый комплект с корсетом и едва заметными маленькими трусиками. Его я и решила надеть.

Утешаться одним мужчиной из-за другого я не считала нормальным, пока сама не столкнулась с подобным. Для меня это было уже верным решением. Я думала, что мне это нужно.

Молодой человек, который не представился, постучал в мою дверь в четыре часа утра. Я открыла ему в прозрачном халате и том комплекте белья.

— Пиноккио?

— Оу. — тихо протянул парень, оглядывая меня. — Бетт… Меня зовут Каспер.

— Можешь пройти в душ, если тебе надо, — начиная говорить, как с клиентом, предлагаю ему душ, распахивая халат. Он подходит ближе и нежно обнимает. Его объятия оказываются теплыми и нежными, теми самыми, которые мне нужны. Я целую его плечо через одежду, а он, подняв мое лицо рукой, окутывает в своей теплоте. В теплоте своего поцелуя.

Мы быстро переместились в спальню, где он все так же нежно снимал с меня одежду. Его движения были плавными и тихими. Неспешными. И его прозвище оказалось довольно смешным и правдивым. У него был набит Пиноккио на тазобедренной кости.

Этот секс был отдушиной. Он, конечно, не понимал, что для меня это значило, но Каспер явно наслаждался процессом.

Парень ухватился рукой за изголовье кровати и входил неспешно в меня. Его пальцы крепко держались за кровать, а мышцы на животе напрягались.

Я тоже наслаждалась. Мне было приятно с ним заниматься сексом. После того, как он кончил, он вышел из меня и снял презерватив.

— Ты кончила? — тихо прошептал он, ложась ко мне. Я мялась ответить, что нет, и не хотела врать, что да. Но все же вранье мне искренне надоело.

— Мне трудно достичь оргазма в последнее время, — я сглатываю, потому что на глаза немного накатываются слезы. Я их стираю и вздыхаю. — Это не страшно, поверь. Жила как-то раньше без этого.

— Но до этого у кого-то это получилось? — его пальцы ползали по моему животу, палец переставлял другой.