— Чока, ты понимаешь, что ты говоришь? — Алекс схватил кормилицу и утащил подальше от рабов, которые убирали все вокруг и делали вид, что ничего не слышат, — молчи лучше, если жизнь дорога! Ведь тогда получается, что младший с самого начала не планировал закончить кладку вылуплением! Он и кормилицу не брал поэтому, потому что знал, что ребенка не будет!

— Да… — Чока смахнула слезы с глаз. — Он хотел наказать Пушана за его поведение. Первое яйцо он разрезал, когда за ним закрыли дверь и обрекли на вынужденное одиночество. Потом он уничтожил два яйца, пока старший муж кувыркался по всему дому с наложниками, а последние два, когда Пушан не приехал ночевать домой из гостей. Одно яйцо он просто разрезал, а второе осторожно вскрыл и пустил внутрь яйца воздух, так, чтобы ребенок помучился пару дней и погиб. И сегодня, увидев, что последнее яйцо безвозвратно пропало, вскрыл его, начиная с прошлого прокола, и теперь изображает вселенское горе…

— Чока, заклинаю тебя Матерью-Ящерицей, молчи о том, что увидела сегодня. Пушан тебе не поверит, он поверит мужу, а тот не простит, если ты расскажешь старшему, что он совершил с первой кладкой. Умоляю тебя, молчи! Будет еще кладка, тогда все будет хорошо. А сейчас давай представим, что оба мужа оказались не готовы к своему первому гнезду. Гаури неправильно посчитал дни, вернее, он забыл о Капитолийских скачках, когда сказал наложницам готовиться к гнездованию, а Пушан не был готов просидеть в тишине возле своего гнезда и отказаться от удовольствий жизни, пока младший оказался закрытым в теплой комнате…

— Неужели можно убить детей лишь потому, что хочется попасть на скачки? — отшатнулась Чока, — нет, я должна рассказать обо всем хозяину, он должен знать, кого он пригрел в своем доме!

— Чока, нет, умоляю, молчи! — Алекс схватил Чоку за руку, но та решительно сбросила ее и пошла к хозяину.

Лекс

Младший муж вышел во двор, куда охранники выгнали всех работников, рабов и даже обитателей гарема. Гаури был только что из купальни. Мокрые волосы были сплетены в косу и напоминали плеть, которую с яростью сжимал в руках младший хозяин дома. Слуги и рабы были согнаны в одну группу. Перепуганные наложницы жались друг к другу в надежде найти поддержку и защиту. Наложники переминались босыми ногами и бросали перепуганные взгляды на злющего Гаури, который стегал плетью песок под ногами и шипел, злобно раздувая ноздри своего безупречного носа.

Алекс мог поклясться, что в этот момент каждый во дворе перебирал в уме собственные грешки и готовился к худшему. Младший муж чего-то ждал, а пока метал злобные взгляды на толпу перед ним и, похоже, злился от этого еще сильнее. Вскоре во двор зашел Пушан, он тоже был зол как василиск, и под его беспощадным взглядом сердца просто замерзали от ужаса. В одной руке у него был короткий кинжал, а в другой он сжимал что-то, что в первый момент Алекс принял за голову Чоки, но когда он кинул это под ноги Гаури, то Алекс с облегчением понял, что это всего лишь пучок волос. Тех самых волос, которые кормилица так бережно завязывала на затылке как знак своего статуса в этом доме.

— Никто не станет между нами, любовь моя, — Пушан поцеловал младшего в висок и пояснил. — Я выгнал ее из дома, никто не смеет сомневаться в тебе, радость моего сердца.

Гаури облегченно закрыл глаза, а потом потянулся за поцелуем к старшему мужу. Получив желаемое, он нежно улыбнулся. Алекс даже растерялся от такого преображения. Если бы он не видел яйца своими глазами и не слышал пояснения кормилицы, то он бы и сам не поверил, что такой нежный цветочек может хоть кому-то причинить зло. После этого младший хозяин дома обвел взглядом притихших людей.

— Мне тут бросили в лицо обвинения, что я виноват в гибели кладки, — Гаури изогнул насмешливо бровь, но глаза у него были как ртуть — прекрасны, но безжалостно ядовиты. — И хотя я собирался простить виноватых, но, похоже, меня заставляют наказать зло в нашем доме, чтобы оно не пустило корней и не проросло пышным цветом.

Гаури щелкнул хлыстом по песку и ухмыльнулся, глядя на сбившихся в кучку наложниц, которые, похоже, были на грани истерики.

— Наложницы принесли в этот дом слабые яйца, которые оказались неспособными к жизни, — Гаури мотнул головой, и коса за его спиной метнулась как змея в поисках жертвы. — Их стоило бы продать в дом терпимости как бесполезных шлюх, — девушки тихо заголосили от ужаса, а младший муж приподнял подбородок и ласково улыбнулся, — но я буду милосерден. Каждая получит по десять ударов кнутом, и будет оставлена дома до следующей кладки, но если и в следующий раз яйца будут слабы, то я их всех отдам как жертву в храм Матери-Ящерицы, чтобы она наказала бесполезных ящерок, неспособных принести потомство, а сам наберу мужу новых наложниц, сильных и здоровых. А пока примите наказание и будьте благодарны за второй шанс в вашей никчемной жизни!

Девушки попадали на колени как подкошенные и, прижимая руки к груди, стали наперебой благодарить Гаури за милосердие.

— Ты очень справедлив и добр, мой милый, — Пушан подошел и поцеловал младшего в щеку, — мне очень повезло с тобой, твою мудрость можно поставить в пример остальным младшим мужьям.

— Это не только их вина, — Гаури захлопал ресничками и посмотрел на старшего мужа с обожанием, — части их вины лежит и на Качшени. Это ведь по его вине яйца оказались передержанные. Если бы он стал твоим мужем в положенное время, то тогда, возможно, и яйца были бы полны сил, но Качшени по своему упрямству отказался от своей судьбы, чем несомненно навлек на себя гнев богов. Его бы стоило отдать жертвой на арену, чтобы порадовать Семизубого… — Гаури замолчал на полуслове, увидев, как изменилось лицо старшего мужа, и поэтому ласково ему улыбнулся, — но я буду милосерден, ведь его глупость позволила мне стать мужем самого лучшего мужчины на свете, — Гаури быстро поцеловал Пушана, а потом ласково посмотрел на рыжика, — поэтому Качшени разделит с наложницами наказание за испорченную кладку.

Гаури ласково улыбнулся мужу и положил косу на плечо, а после этого погладил рукоять кнута в своей руке. И только добившись полного внимания к своей персоне, нежно добавил:

— Каждая наложница получит только половину положенного наказания, а вторая половина достанется Качшени. — Блондинчик твердо посмотрел в глаза мужу и, приподняв брови, добавил. — И это будет справедливо, потому что он виноват вместе с ними. Значит, и наказание будет справедливо разделить.

Пушан сжал губы, но промолчал, а Гаури кротко улыбнулся мужу и скомандовал слугам:

— Качшени привязать к столбу, а наложниц подержат их рабы. И, пожалуйста, давайте обойдемся без крика! У меня сегодня голова болит!

Двое рабов быстро схватили рыжика и привязали к столбу, тому самому, где Чока его когда-то наказывала розгами. Один из рабов оказался Рархом, он осторожно заправил волосы Алекса вперед, открывая спину, и быстро засунул ему в зубы деревянную палочку с тихим пожеланием: «…чтобы зубы не сломать, кусай сильнее, будет не так больно». Алекс только перепуганно сглотнул, во рту было сухо, а ноги предательски дрожали.

Когда стегали первую наложницу, Алекс вдруг подумал, что у молодых девушек-наложниц рабы — молодые парни, практически их ровесники. Интересно, какие у них отношения, ведь если они волей судьбы связаны и заперты в одном доме, то они не могут быть друг к другу равнодушны? В ожидании первого удара он отстраненно наблюдал, как раб поддерживает свою хозяйку, а сам, как бы случайно, пытается прикрыть ей спину своими руками. Хотя в итоге им досталось практически одинаково. Хлыст был достаточно длинным и обвивал оба тела, тесно прижатые друг к другу.

Когда Гаури ударил рыжика в первый раз, то Алекс задохнулся от крика, вернее замычал, кусая со всех сил палку зубами. Он и не предполагал, что может быть так больно! Остальные удары тоже были болезненные, но они не были таким шоком для нежного тела. Пока вторая наложница принимала удары, а ее раб прижимал ее к себе, что-то шепча ей в волосы на каждом ударе, Алекс только беззвучно плакал в ожидании продолжения. Каждый удар по тонкому девичьему телу отзывался диссонансом в собственном, в ожидании неминуемого продолжения.