V.Нам пишут из Басры
«…первым призом, взятым в Индийском океане после того, как „Крейсер“ покинул воды Красного моря, стал парусник „Исаак Ньютон“, шедший из Рангуна с грузом ценной древесины. И это оказалось только начало — и нескольких часов не прошло, как нам попалась бригантина „Скорпион“, шедшая из Манилы с грузом сигар, листового табака и копры.
Табак и сигары стали для нас самой желанной добычей; впредь решено было выдавать их вместо табака, запасенного еще во время ремонта в Североамериканских Штатах. Оба судна, признанные законными призами согласно военно-морскому праву, мы сожгли, сняв команды.
После этого „Крейсер“ повернул на север, и по пути нам все чаще стали попадаться грузовые суда, по большей части парусные. Почти все — с британским фрахтом, так что копра, табак, сахар, чай, кофе, гуттаперча, тик, камфара и прочие ценные грузы вместо лондонских и ливерпульских доков попадали в бездонные кладовые Нептуна. Думается мне, морской царь распорядится ими лучше, чем прежние владельцы.
На одном из призов, чайном клипере, следовавшем из Вусунга, нашлись относительно свежие номера шанхайских и европейских газет. Из них мы и узнали, что планы Адмиралтейства по развязыванию крейсерской войны на британских торговых путях увенчались, по крайней мере, частичным успехом. Не в последнюю очередь это произошло из-за того, что военные суда, предназначенные защищать торговлю в Индийском океане, частично отозваны в Метрополию и на Средиземноморский театр, а оставшиеся заняты охранением идущих в Карачи транспортов с войсками и военными грузами. Дело в том, что сразу после объявления войны, Россия создала на основе Закавказского корпуса армию для вторжения в Индию через афганские перевалы и хребты Гиндукуша. При всей кажущейся авантюрности этого начинания, оно до колик перепугало британский кабинет, и в Лондоне немедленно завопили о том, чтобы удвоить, утроить численность войск в Индии. Туземные части, называемые сипаями ненадежны, (ты, верно, помнишь о восстании этих сипаев, случившихся вскоре после несчастной для нас Крымской кампании), так что войска, хочешь — не хочешь, а приходится везти из Метрополии.
Операции наших рейдеров в Атлантике и здесь, в Индийском океане, произвели панику среди судовладельцев и фрахтовщиков. Газеты наперебой твердят о невиданном росте страховых премий; на Королевский Флот со всех сторон сыплются обвинения в неспособности защитить морскую торговлю, этот становой хребет Британской Империи. Стремясь пресечь учиненный нами разбой, англичане перебросили в Красное море и в Персидский залив корабли Китайской станции, базировавшиеся на Сингапур; об этом тоже сообщают газеты, особенно шанхайские и гонконгские. Вот и отлично, вот и спасибо господам репортерам — вместо того, чтобы искать встреч с броненосными калошами Её Величества, „Крейсер“ отправится туда, откуда оно явились, в воды, омывающие Молуккский полуостров, где полно беспечных британских торговцев и прочих заманчивых целей.
С удовольствием ознакомились мы с подробным описанием фиаско, что претерпела британская Средиземноморская эскадра при попытке форсировать Босфор. В кают-компании только об этом и говорят, и я (без сомнения, как и ты, друг мой), искренне завидую нашему дорогому Венечке, которому посчастливилось оказаться в центре событий. Надеюсь, он жив и не понес какого-либо ущерба в этой баталии…»
Сережа посмотрел на дату. Ну, разумеется, на «Крейсере» не успели получить сведений о вторжении британской эскадры в Финский залив, да и о боевых действиях на Босфоре и Дарданеллах Греве и его сослуживцы узнали лишь по прошествии нескольких недель…
Юноша повертел в руках конверт. Письмо отправлено в начале марта из турецкого порта Басра, что само по себе удивительно: Басра — крупнейший порт багдадского вилайета Османской империи, с которой Россия находится в состоянии войны. Впрочем, кроме замысловатого, с арабской вязью штампа, конверт украшали многочисленные штемпели с надписями на французском, испанском и еще бог знает каких языках. Бегло просмотрев письмо, Сережа понял, в чем тут дело: не желая обнаруживать свое присутствие заходом в порт, «Крейсер» передал частную корреспонденцию на встреченный в море французский пакетбот, следовавший в Порт-Суэц с заходом в Басру. Из Порт-Суэца письма отправились почему-то в Аргентину, в Буэнос-Айрес, оттуда — во Францию, в Тулон, потом в нейтральную Швецию и наконец, в Россию. Сережа вздохнул, представив себе огромный, в тысячи миль, путь, проделанный этим конвертом, прежде чем попасть к нему в руки.
«….на „Крейсере“ набралось так много народу из числа команд и пассажиров призов, что необходимость избавиться от них сделалась самой насущной. Гражданских, по большей части пассажиров, а так же моряков наций, не принимавших участия в войне, мы сдаем на встречные французские и голландские суда. Офицеров же и матросов британского торгового флота, которые могли бы пополнить ряды Ройял Нэви, отпускать мы никак не могли. Надо было срочно что-то предпринимать, поскольку планировался, ни много ни мало, набег на Сингапур, и капитан не желал иметь на борту эдакую обузу. И удача нам улыбнулась: к югу от Цейлона был взят очередной приз: парусно-паровой барк „Окленд“, следовавший из Австралии в Европу с грузом австралийского угля, ценной древесины и эвкалиптового масла. Судно оказалось чудо, как хорошо; особенно новехонькая английская паровая машина тройного расширения, благодаря которой оно на полных парах могло посостязаться в скорости даже с „Крейсером“. Из такого ходока мог получиться отличный рейдер, а потому решено было не топить его, а, пересадив на борт пленных, отправить во Владивосток, благо угля и прочих припасов на „Окленде“ хватило бы на два таких перехода. Сказано-сделано; теперь наш трофей с экипажем из двух десятков наших матросов под командой штурманского офицера, следует в кильватере за „Крейсером“. Наша цель, Сингапур, приближается с каждым оборотом винтов; скоро „Окленд“ покинет нас и проследует Молуккским проливом, мимо Борнео и далее, во Владивосток. Нас же ждет лихое дело, и помоги нам Никола-угодник вырваться живыми из логова британского льва, куда мы собираемся забраться — и, желательно, оставить на клыках поменьше клочьев наших собственных шкур…»
На этом письмо заканчивалось. Похоже, корреспонденция с «Крейсера» была сдана на нейтральное судно до того, как состоялось это отчаянное мероприятие. Сереже немедленно захотелось узнать, чем оно закончилось, но увы, просмотрев принесенные газеты, не нашел ни единого упоминания о каком-либо нападении русского флота на Сингапур или другой английский порт. Видимо, дерзкое предприятие еще не состоялось; впрочем, сведения о нем могли и не дойти до Европы. Сережа припомнил утренний визит в Морской штаб — там ни о чем подобно не слышали.
Просмотрев остальные письма (от матери, проживающей в крошечном имении близ Самары и от мелитопольского дядюшки, отставного драгунского ротмистра, искренне переживающего о карьере племянника), Сережа совсем было собрался уходить, как вдруг за одним из столиков кофейни мелькнула персиковая тальма. Молодой человек сразу узнал владелицу. Нина частенько носила ее в Гельсингфорсе; сколько раз Сережа сопровождал девушку, одетую в эту тальму во время прогулок по городской эспланаде, в походах по лавчонкам и магазинчикам, окружавшим Рыночную площадь! Сколько раз он, опережая, важного, как премьер-министр, швейцара, принимал ее у хозяйки во время визитов в театр, Морское собрание, или в памятную кофейню шведа-боцмана, где дородная официантка в крахмальном чепце подавала изумительно вкусные взбитые сливки с цукатами. Тогда во всех кофейнях, гостиных, театральных буфетах горячо обсуждали сражения с турками на Балканах, а о войне с Англией если и говорили, то как о чем-то невероятном. Сейчас кажется, что это было в другой жизни…
Сережа вскочил, неловко зацепив стул. И непременно опрокинул бы, после чего пришлось бы краснеть под насмешливыми взглядами посетителей. Лейтенант, командир боевого корабля — какой конфуз! И это вместо того, чтобы подойти к Нине, элегантно щелкнуть каблуками и…