— Кажется, это единственное существо, с кем ты искреннен и кого не презираешь и не ненавидишь, — задумчиво сказала я, пытаясь мысленно прощупать мрачную фигуру собеседника. Увы, туман, окутывающий её, не рассеивался. Словно кто-то специально навесил.

— Зачем мне ненавидеть? — удивился Киату.

— Ну, к большинству ты просто относишься с презрением и высокомерием, ко мне — с опаской, а Тасю почему-то ненавидишь…

— Я?! — поразился он.

— Она так считает. Да и со стороны тоже так кажется.

— А-а, ты тоже не пом… — Он запнулся на полуслове, потом нервно махнул рукой: — Пусть. Так даже лучше.

— Кому?

— Ей.

Я не ответила. Помолчала немного — разговор явно не клеился. Киату заперся на своём и раскрываться не собирался. Так что я просто спросила:

— Какие планы?

— В Пиромангу возвращаться не будем. Мы там навели шороху. Так что уходим перед рассветом. Хватит и тех паспортов, что я успел раздобыть. Тем более, что явно не все пойдут дальше. Я принял решение: кто не протрезвеет, останется тут.

— Готов бросить?

— Все взрослые, нянек никому не нанимали. Разберутся как-нибудь. Всевидящее Око говорило, что времени нет. И уж если кому и верить, то ему. А значит, надо торопиться.

— Да, ты прав, — продолжила я свою тактику. — А, послушай, я искала в ваших книжках, но так и не нашла, кто такой дживари. Ведь это ты, да? Типа должность или способность?

Киату склонил голову набок.

— Должность. А, знаешь, Рита, ты удивительно быстро освоилась в нашем мире. И читать научилась…

Надо быть осторожнее! — сказал себе я, но при этом улыбнулась, будто бы довольная похвалой:

— Спасибо! Приятно, что ты оценил!

— Не столько оценил, сколько удивился. Поразительная обучаемость.

— Медитация, — развела я руками. — Дисциплина, аскетизм и медитация. Ежедневная практика гармонизирует сознание, раскладывает всё по полочкам. Так что мне даже на Земле учёба легко давалась.

— Складно говоришь, — ухмыльнулся Киату.

— А ты тоже попробуй, — подмигнула я ему. — Каждый день. Час посиди. С прямой спиной. Можно с закрытыми глазами, можно на стену смотреть и за дыханием наблюдать. Мозг приходит в порядок и работает потом на полную катушку.

Киату, кажется, поверил и ответил:

— Я лучше посплю этот лишний час. На мозг и так не жалуюсь.

— Как знаешь. Но в таком случае иди спать, раз вставать спозаранку.

— И то верно. — Киату встал, прошипел что-то на змеином языке в сторону озера, отчего над поверхностью мгновенно появились сотни блестящих глаз. А затем выкрикнул негромко: — Барр!

Акула подплыла по приказу к берегу, выпрыгнула и с неимоверной скоростью принялась закручиваться и сжиматься так интенсивно, что воздух вокруг меняющегося туловища лопался с хлопками, словно мыльные пузыри. Несколько секунд, и существо величиной меньше кошки, лысое, мокрое и с крылышками — мини копией Чубарровых, приземлилось на руку Киату. Я не выдержала и хихикнула.

— Оу…

— Арргарр учудил, — пояснил Киату и ласково погладил кроху-бегемотика по голове. — Зато живая. Чуть не съели по моей вине…

— Хорошо, что не съели. Тася тут извелась вся за неё…. Я, кстати, всё удивлялась, куда Чубарра делась, неужели ты её продал?

— Нет. Отдать пришлось. В обмен… на кое-что важное.

— Видимо, очень важное, — заметила я.

— Да, очень, — признался Киату и вскинул на меня взволнованные глаза: — Только ты никому об этом!

— Да ты ничего и не сказал… — И правда, ничего он не сказал, а внутренний голос требовал выяснить, словно я не имела права уйти без решения, без ответов. Но как его развести на искренность? Хотя бы на долю искренности?! Из-за кустов раздалось шальное пение, и тут я поняла, кто мне нужен. А потому потянула за рукав Киату.

— Пойдём. Я покажу, где мы сняли тебе комнату. Вместе с Трэджо, Маролло и Баззом. Сюда, за кусты. Тут короче.

Уставший Киату не заподозрил подвоха и пошёл за мной. В самую гущу веселья. В центре постоялого двора, на длинном столе под навесом Анька в окружении нескольких неизвестных мне девиц отплясывала жгучую смесь всех известных латиноамериканских танцев под аквирангские мотивы. Счастливые зрители хлопали и улюлюкали:

— Ой-да, ой-да… Ай-лалэ! Ай-айэ!

А она посылала воздушные поцелуи то одному, то другому и, то и дело сметая босыми пятками тарелки и медные чашки, танцевала латину. Кончики её волос подсвечивали голубым и стояли дыбом, а это значило, что магии у неё ещё на полк хватит. Увидев нас, Аня спрыгнула на скамью, потом на землю.

— Оу! Вот и вы! А у нас тут так весело! — закричала она, продолжая притоптывать в такт барабанам. Неугомонная.

Киату скривился, а я шагнула к ней и сказала серьёзно:

— Аня. Мы пришли сказать, что к утру нужно будет собраться. Мы уходим.

Она лишь расхохоталась в ответ:

— И в дороге плясать можно!

Тогда я подалась к ней и незаметно шепнула ей на ухо:

— На пирата дыхни легонько. Очень надо!

Аня подмигнула мне и закружилась вокруг Киату, сложив ладони трубочкой, выдохнула розоватое облачко ему прямо в лицо. Джикарне отшатнулся.

— Проклятая Электра! — Он с ругательствами попытался выкашлять и высморкать то, что вдохнул, но не успел. А потому скоро выпрямился и улыбнулся расслабленно. — Ну ты и стерва, Аня! Ненавижу тебя так, что аж люблю.

Анька и весело хлопнула Киату по руке:

— Это взаимно, пират!

Бородатые ремесленники уже развернулись к нам и требовали продолжения танца:

— Ой-да, ой-да! Ай-лэ! Ай-лалэ!

Распряженные из повозок быки что-то музыкально промычали. Со смехом Анька протянула руку какому-то здоровяку из аквирангских стражников и пошла кружиться с ним, забыв про нас.

— Она это специально, — блаженно выдохнул Киату и стал светел лицом.

— Она такая, — согласилась я.

— Отрублю ей голову, — ласково заявил он, рассматривая собственную саблю.

— Позже.

Я увлекла его за собой к лестнице в гостиницу меж повозок, скамеек и катающихся по траве пустых бочек. Киату пошёл, пошатываясь, и тщетно пытаясь сделать вновь строгое лицо. Выглядело смешно.

— Зато ты расслабился, — проворковала я. — Сейчас заснёшь, а к рассвету будешь, как огурчик.

— Не хочу огурцом, — по-детски признался Киату, совершенно растеряв всю свою суровую натужность. Улыбнулся растерянно. И вдруг сел на пол у стены и заплакал. Я растерялась: не ожидала, что такой громадный, даже с перебором мачо, круче всех тут взятых, умеет плакать. А на фоне всеобщей радости и дурного веселья это было странно. Не додув розовой магии так сказывался, что ли?

— Эй, ты чего? — встала я над ним. Похлопала по плечу. — Нога болит?

— Что нога? — качал головой он. — Нога — ернуда, хоть и отваливается! Сердце болит. Так люблю её! А подойти права не имею! Ни своей мухаркой сделать! Ни обнять! Зато она жива будет. И свободна!

— О ком ты? — осторожно поинтересовалась я.

— Как о ком? О Тасе, конечно! — воскликнул Киату. — Я же черной жемчужиной привязал её, чтобы из нашего мира не убежала. По приказу советника Джоно. Чтобы брата от казни спасти. Купил у колдуна из Тёмных племен самую сильную привязку. Долго его искал. Много монет отдал. А оказалось, Тася умирает от неё. Мне всю жизненную силу отдаёт. И я отдал Чубарру ведьме на острове близ Аквиранги. Чтобы с Таси привязку сняла. Она умеет, я знаю. Даже рабские оковы снимала.

— И она сняла? — заволновалась я.

— Сказала, как. Я сам снял. На себя переставил. — Киату похлопал рукой по груди и показал мне склянку с пауком: — Вот он, страж мой! Сердце выбивает, стоит близко к Тасе подойти. И каждую ночь плетёт дальше свою паутину…

— На ноге? — ужаснулась я.

— Да что там на ноге? — Киату задрал рубаху и приспустил с бедра штанину, и я увидела, что вся его левая половина была покрыта жутким живым тату, плетущимся и шевелящимся на коже.

Я осторожно прикоснулась — тату было колючим.

— Как же ты терпишь это?!

— Зато моя девочка жива, — шморгнул носом и улыбнулся Киату.

Зелёный паук забил лапками изнутри по склянке. Киату раскрыл крышку и выпустил колдовское отродье. У меня даже мурашки по спине побежали, когда я увидела это отвратительное создание вблизи.

— Сейчас добавит, — хмыкнул Киату, — чтоб жизнь мёдом не казалась. Я не сплю почти всё это время. Не даёт, гад. И раздавил бы, но за Тасю боюсь…