— Чё как? — спросила она, коротко вздохнула, потом исправилась: — Дела-то твои в норме?

— По-разному…

— Ну да, пирата жалко! Клёвый он, хоть и псих. Но если б моего Трэджа в плен забрали, я б уже с ума сошла. — Она похлопала меня тяжёленной рукой по плечу, заставляя врасти в камень. Засопела, потом встала передо мной, приземистая, широкая телом и душой, и заявила: — Я, короче, решила. Камушки я и так чувствую с детства, так что щас дар тебе передам. Может, завтра пригодится. Столько ж пиликали, обидно будет, если чё не вовремя.

Я встала с камня, она обняла меня мощно, аж приподняв под мышки от земли, и я почувствовала с её жаром тягучую, медленную энергию, перетекающую в меня. Крохина приподняла меня ещё, встряхнула от души и поставила на место, как любимую куклу. Разгладила заботливо плед на моих плечах.

— Ну, победим, подруга! Ты там не сердись, если чё не так!

— Спасибо, Галечка, — растаяла я.

Она потопталась, потом махнула неловко рукой в сторону пещеры.

— Ну, к Трэджу я пойду, ничо? А то замёрзнет без меня, медведь мой.

Я осталась, прислушиваясь, как чужие, подаренные от сердца энергии уживаются, начинают ладить между собой. Ощущение было почти, как после новогоднего стола в желудке: с оливье, мандаринами, жирной жареной уткой, нашпигованной чесночком и яблоками, запечёной картошкой с румяной корочкой, тремя кусками торта, вазой конфет и орехов, заглянцованное шампанским и лимнадом. Я чувствовала себя сразу многими людьми, и собой, единой со всеми и никем одновременно — частицей под синим куполом. Но сверху меня заливала тёплая, солнечная, родная энергия любви. И хотелось отказаться от неё, крикнуть в небо, тёмное, как глаза Киату: «Забери! Оставь себе, любимый!» Но нет, он дживари, он так решил. И это пугало.

Я подумала об Ариадне и Аридо, но махнула рукой: уже, наверное, спят; десятый сон видят. И в этот момент совершенно бесшумно на тропу вынырнула Грымова.

— Не спится, выдрочка?

— Нет.

Грымова сделала жалостливое лицо:

— Ну прикинь, досада, ведь только появился дар, и отдавать… Ну ладно, тебе нужнее. И так, мало ли, за хорошую карму авось вернется, а?

Я улыбнулась:

— Не знаю. Хорошо посидела на футболе?

— Не то слово, и врде с Аридо была, и за наших поболела. От души, — вздохнула Грымова и встала: — Ну, что делать?

— Обниматься, — хмыкнула я.

— Окей, только чур, не приставать. Я не по девочкам! — гыкнула Грымова и обняла меня нежно-нежно. Вздохнула в ухо, словно вдувая свой неуловимый, непонятный дар: — Масенькая ты у нас, выдрочка. Трудно тебе, да? И не говори, знаю, что да. Таким бы, как ты, по СПА гулять и по салонам с маленькой собачкой, а тебя в спасительницы мира записали! Вот честно, встретила бы, кто решил, убила бы! Я реально, убью за тебя, выдрочка! Ты вообще не сомневайся!

И она тоже ушла, поразив меня добрым теплом, невероятно ласковым по ощущению и трепетным, несмотря на все её грубые фразы. Кто бы подумал! Только Аридо заявился и сказал, чуть морщась:

— Ариадна послала. Но, уважаемая Тася, я считаю, что к старшему поколению надо прислушиваться. Тем более, что она уже была, знает. Опыт, великая вещь.

— Прислушайся, — улыбнулась я. — Я не заставляю тебя!

— У Ариадны другое мнение. Спать она мне не даст…

— А соврать? — хитро прищурилась я.

— Ну что ты, как можно! Соврать любимой девушке! Я же принц! — выпятил грудь Аридо.

И я кивнула:

— Ну тогда давай обниматься, мой неслучившийся жених.

— Право, не стоило вспоминать наш мезальянс…

— Хорошо, прости! Это было недолго, но очень мило!

И с этими словами Аридо расслабился, повесил мне подбородок на плечо, а потом сообщил в ухо:

— Если хочешь, ещё петь научу. Хотя с твоим серебряным голосом дживы все и так пойдут и повесятся ради тебя! Вот и я тоже… — Он тут же выпрямился и предупредил: — Но люблю я Ариадну.

— Это очень хорошо, — кивнула я.

И последним притащился Маролло Рукохвост.

— А разве у тебя есть дар? — удивилась я.

— Нет, — ответил он. — А разве нельзя просто так пообниматься с дживой?

Я рассмеялась, видя его простодушие.

— Можно.

— Ура! А то меня распирает! И не любовь вроде. И любовь!

В горячих лапах Рукохвоста мне стало даже жарко и по-настоящему дружественно. Удивительное дело — искренность объятий! И не любовь вроде, но на самом деле — Любовь!