— Об этом я и хотел поговорить. — помолчал ещё мгновение и выпалил: — Я не люблю тебя!

— Как?! — отпрянула Тася и тут же нашлась, улыбнулась осторожно: — А-а, я поняла, ты шутишь, Киаточек. Но это какая-то не очень шутка…

Киату нахмурился и, глотнув воздуха, бросил жёстко, как только мог:

— Никаких шуток! Ты достала меня уже! Надоела! Глупостями своими! Болезнями! Я не люблю тебя! И имя у тебя дурацкое, Тася. Уж звалась бы Анастасией!

Тася жалобно посмотрела на него и быстро-быстро заморгала, растерянная. На её ноге лишь пару штрихов осталось от ещё вчера ужасающей на всю лодыжку расползшейся вязи. Работает! Боясь, что всё вернётся, Киату тряхнул Тасю за предплечья и проорал в лицо:

— Я не люблю тебя! И никогда любил! Думал, использую и разбогатею, сделав своим имуществом, а тут и не жениться! Да зачем ты нужна?! Только втягиваешь во всё новые неприятности!

У Таси задрожала нижняя губа, а глаза наполнились слезами. Он не выдержит этого! И потому закричал ещё громче, чтоб уж дошло, наконец:

— Не люблю я тебя! Пойми ты уже и не приставай с поцелуями! Меня воротит от них! Навязали мне тебя, и думают, что я молчать стану?! Нет уж! Хватит! Убирайся!

Глаза Таси вспыхнули обидой и гневом, слёзы в них высохли, и она оттолкнула его от себя:

— Да знаешь что, знаешь?! Сам… ты сам иди… Я… я… не навязываюсь…

Тяжело дыша, Киату шагнул к ней и беспардонно задрал подол ночной рубашки — от вязи не осталось и следа, даже точки крови на месте, где была привязка, больше не было, всё затянулось здоровой, розовой кожицей. Раскрасневшись, как никогда за эти дни, Тася встряхнула головой и отступила назад:

— Что ты делаешь?! Уходи… Пусть я и глупая джива, я даже тебе не позволю так… Уходи…

— С радостью, — процедил сквозь зубы Киату и бросился прочь из каюты. Выскочив на палубу, чуть не сбил с ног Риту. В голове тикало, сердце сжалось так, что он не знал, как дышать. Сквозь туман и озноб, Киату мотнул головой в сторону каюты.

— Проверь Тасю… Не должно быть привязки! Только молчи ей об этом! — он схватил Риту за грудки и прорычал не своим голосом: — Молчи, поняла? И всем скажи!

— О какой привязке? — вдруг недоумённо спросила Рита. — Кого ты куда привязал? К кровати? Зачем? Не понимаю.

— Хор-рошо! — прорычал-просипел Киату и рванул за мачты, мимо камбуза, а потом в грузовой трюм.

Там остановился за тюками с мукой и осел тяжело на грубо сколоченный ящик. Всю ногу жгло и саднило. Он стянул сапог и задрал штанину: вторая чёрная жемчужина набухала, как клещ, пьющий кровь, над пяткой, а сизая вязь разрасталась по коже вверх к колену, словно её прямо сейчас нещадно татуировали изнутри. То же самое происходило на руке. Но всё это были пустяки. Просто царапины. Киату задыхался. Он умирал от любви.