— Назови по имени.
Палач опять вздрогнул.
— Воин, ты…
— Ты позвал меня не для того, чтобы выплакаться, — Воин повернулся к собеседнику. В тёмных, почти чёрных глазах плескалась боль. Чужая боль. — Ты хотел, чтобы тебе стало легче. Я могу. Но сначала я должен сделать тебе ещё больнее. Прости. Как её звали?
— Кассандра, — выдохнул Палач. — Её звали Кассандра.
— Та самая?
— Нет, её дочь. Мало кто знал об этом.
— Что с ней случилось?
— Госпожа никогда не забывала обо мне. Кассандра перешла к ней. Стала эмиссаром, угрожавшим целому континенту. И Союзу. Я… мне пришлось убить её.
— Потому что ты был её наставником?
— Потому что я любил её! Потому что знал, что с ней будет на службе госпоже. Потому что не хотел…
— Не хотел снова становиться эмиссаром и уничтожать тех, кто стал тебе дорог, — прошептал Воин. — Высшие увидели в Союзе угрозу миру, так ведь? Именно поэтому у нас до сих пор такие отношения с системой эмиссариата.
— Да, — Палач прикрыл глаза ладонями. — Не верь тем, кто скажет, что возраст всё стирает, Воин. Не верь. Три тысячи триста тридцать три года. Ч-чёрт, твой сын был прав, своего рода юбилей.
— И тогда Сандер вытащил тебя во второй раз.
Палач отнял руки от лица, налил себе ещё вина, посмотрел сквозь него на свет.
— Хм. Пурпурное. Почти того же цвета… Ты знаешь, тогда он был не один. Точнее, так: в первый раз не один был я. А во второй раз та, что вместе со мной проходила «курс реабилитации», уже помогала Алехандро.
— Вот как. Жрицы тогда ещё не было… Она ещё жива?
— Куда она денется? — Палач неожиданно улыбнулся. — Ты знаешь её как Тень.
— У-у-у, — протянул Воин, снова отходя к окну и начиная возиться с ручками, — с этой личностью я не очень знаком. Когда она была здесь, я вообще ещё не входил в наши дружные ряды, бегал по лесам. Но мы пересеклись один раз по заданию — по приказу Его Высочества. А в Агентстве её, почитай, лет пятьдесят уже нет. Как мне рассказывали.
— Ну да. На следующей неделе годовщина, что ли? Вернётся. Она всегда возвращается. Хочешь познакомиться?
Воин наконец смог отпереть окно, уселся на подоконник и закурил. Ухмыльнулся:
— А хочу. Наверняка — крайне интересная личность. Тебе лучше?
Палач прикрыл глаза, откинулся в кресле, потом снова грустно улыбнулся.
— Не знаю, как ты это делаешь, но мне и правда гораздо легче. Боль превратилась в грусть — это я могу терпеть.
— А от грусти у меня есть хорошее лекарство, — прищурился Воин. Палач открыл глаза и с подозрением посмотрел на демона. Потом его лицо прояснилось:
— Ах, ну да. Она в шкафу. Погоди, я хотел сначала так. «А капелла».
— Что поём?
— У меня тут есть один вариант. Недавно перевели.
Жрица, шедшая в свой кабинет, неожиданно застыла на середине коридора. Из кабинета Палача раздавался мужской голос, явно не принадлежавший хозяину помещения:
Сойдёт на землю ночь, и грёзы
Над миром воспарят,
И серебром луна укроет
Селенья и моря.
И по тебе я с новой силой
Буду тосковать.
Затем первый затих, и без паузы запел Палач:
Но верю я, что нам на двоих
Лишь одна душа небом дана.
И знаю я: пусть ты не со мной,
Дал я вечности зарок
Любить тебя.
Жрица прислонилась к стене, слушая глубокий голос лучшего убийцы Агентства.
Я уведу тебя с собою
В солнечные сны,
Я украду рассвета краски
С неба вышины.
Лицо твоё я нарисую
Светом неземным…
К припеву подключился второй, и женщина наконец узнала Воина:
Ведь верю я, что нам на двоих
Лишь одна душа небом дана.
И знаю я: пусть ты не со мной,
Дал я вечности зарок…
Жрица грустно улыбнулась и медленно пошла дальше, под дуэт двух странных существ, имевших очень мало общего с людьми, но умевших любить. И испытывать боль.
Сегодня по тебе я снова
Буду тосковать…
Но верю я, что нам на двоих
Лишь одна душа небом дана.
И знаю я: пусть ты не со мной,
Дал я вечности зарок…
— А теперь можно и похулиганить, — усмехнулся Воин, доставая из шкафа гитару. — Кажется, сегодня будет хорошая ночь, друг мой?
— Не сомневаюсь, дружище. Не сомневаюсь.