Помещение для проведения испытаний располагалось в подвале лабораторного здания. Они шли по длинному коридору, который смело можно было бы принять за коридор отеля, если бы не трубы и провода, протянувшиеся по потолку.
Шауер проинформировал присутствующих о задачах лаборатории, назвал ряд ее параметров, которые произвели должное впечатление. Оказалось, что на ее оборудование ушел не один миллион марок.
В конце коридора помещалась двойная дверь, ведущая в кинозал, где стояли четыре ряда мягких кресел. Господа, томимые ожиданием, расселись. Все обрадовались, что здесь можно было курить; Роль взял сигарету из портсигара Шауера.
Зал погрузился в полумрак, а из репродуктора послышался приятный мужской голос:
— Наши телевизионные камеры, установленные в испытательной, позволят вам, уважаемые господа, стать соучастниками проводимых испытаний, не подвергая опасности собственное зрение!
Засветился экран, и на нем появилось изображение помещения без окон, в центре которого стоял низкий круглый стол, а вокруг него, как в детском саду, двенадцать маленьких стульчиков. Все засмеялись: на стульчиках сидели небольшие обезьянки, каждая из которых была пристегнута поясом, каким пилоты пристегиваются в самолете. На пилота особенно была похожа каждая вторая обезьянка, потому что у каждой второй были очки.
— Вы видите, господа, — произнес голос из репродуктора, — что каждая вторая обезьянка носит специальные очки. Чтобы различать их, обезьянки в очках одеты в красные курточки, а без очков — в голубые!
Полковник Роль невольно вспомнил о степных барашках, которые наверняка были предназначены для забоя. Его тогда нисколько не тронуло, что они явились своеобразными жертвами при испытании нового вида оружия. На этот раз это были маленькие обезьянки, похожие на людей, а те из них, что были в очках, вызывали у него какое-то тревожное чувство: чем-то они напоминали ему маленьких детей. Роль догадывался, что все это было сделано намеренно. При этих испытаниях проверялось не столько воздействие самого ослепляющего оружия, сколько надежность защитных очков.
Руководитель испытаний тем временем продолжал говорить о том, что на потолке висит специальная сетка из тонкой проволоки, в которой лежит яйцевидный предмет из коричневого пластика, снабженный предохранительным кольцом. Роль тут же разглядел и тонкую сетку, и все остальное.
— Три… два… один… ноль! — просчитал голос из репродуктора.
На какое-то мгновение весь экран был засвечен вспышкой белой молнии. Глаза резало так, как это бывает, когда человек смотрит на электросварку. Через несколько секунд контуры предметов стали просматриваться.
Обезьянки от ужаса застыли словно парализованные. Над столом болтались обрывки сетки, металл местами был оплавлен, а пластиковое яйцо просто-напросто исчезло.
В помещение для опытов вошли две работницы в специальных одеждах и начали отстегивать сначала обезьянок в голубом, которые продолжали сидеть на стульчиках, вертели головами и протирали кулачками глаза. Роля тронули эти почти человеческие жесты, и он почувствовал во рту сухость.
Как только с обезьянок в красном сняли очки и отстегнули с них ремни, они весело запрыгали, забегали вокруг стола. Обезьянки в голубом вели себя пассивно, скорчившись, они продолжали сидеть на своих местах, а некоторые из них даже принимали позы для сна.
Репродуктор молчал. Картины, переданные телекамерой, действовали без слов. Роль заметил, что зрелище это довольно страшное, доктор Шауер согласился с ним, но при этом сказал, что обезьяны с незапамятных времен всегда служили научным целям.
Роль сразу же разобрался в исходе испытаний. Теперь его следует повторить в большем масштабе на открытой местности, так как на повестке дня стоял вопрос о возможности использования ослепляющих артиллерийских снарядов.
Поскольку потенциальный противник, как считали в «МАД», может также иметь ослепляющее оружие, то нет никакого сомнения в актуальности выпуска защитных очков.
Отнюдь не случайно Виндиш и Шауер встретились в умывальной комнате после того, как они вернулись из директорского помещения. Они с такой тщательностью мыли руки, как их обычно моют хирурги перед операцией, обмениваясь скупыми замечаниями об исходе испытаний. Комиссия была довольна, и Роль намеревался не только доложить об этом лично министру, но еще и приложить к своему докладу видеокассеты.
— Но есть и еще кое-что, дорогой Виндиш. — Шауер огляделся, словно опасался, что их могут подслушивать. — Один из ваших сотрудников хотел бы — разумеется, за приличный гонорар, сто тысяч, — предостеречь нас с вами от предоставления кредитов!
— Вот как?! А в чем дело?
— Мы согласились на половину, но это же шутка.
— Дорогая шутка…
Доктор Шауер сказал, что один сотрудник послан на встречу, которая состоится в аэропорту Эссена, так как информирующий агент пожелал остаться неизвестным.
— Ну, и удалось ему это?..
— Но его сфотографировали! — Копчиками пальцев он извлек из кармана фото и протянул его Виндишу. — Вот он!
— Вот это да! — воскликнул директор «ВОМА». — Доктор Вольноф! Сын майора Вольнофа из бундесвера. Мы его устроили туда по предложению фон Венгена. Ну, и что же он достал?
— Информацию о том, что ослепляющее оружие можно эффективно применять только в закрытых помещениях. Производство защитных очков в большом количестве будет чистым расточительством!
Не скрывая своей иронии, Шауер объяснил, что Вольноф изготовил копию одного микрофильма. Виндиш нисколько не сомневался в том, что это была копия с фильма, которым завладела спецслужба.
— Если мы уволим Вольнофа, — вслух размышлял Виндиш, — он станет торговать ослепляющим оружием в розницу!..
— Это даст нам право, — усмехнувшись, пояснил Шауер, — на сбыт очков, на которые «ВОМА» затратит пятьдесят процентов! Способ изготовления защитного стекла знает…
— …Вольноф?
— Ничего этот Вольноф не знает! — Генеральный директор посоветовал не увольнять уклонного к предательству сотрудника, а перевести его от имени «ВОМА» в дочернее американское производство, что не помешает собрать там необходимую информацию.
— Прекрасный совет! — подхватил Виндиш. — Я предложу Линдштедту так и сделать!
— Только меня не называйте! — подмигнув, сказал Шауер, зная слабость Виндиша всегда выпячивать себя перед генеральным директором.
Сдав комнату, которую она снимала у Ховельмана, Коринна, после того как доктор потерял сознание, перебралась к Зайдельбаху и жила теперь у него. Прибывший врач сразу же посоветовал перенести поездку в Южную Америку на более поздний срок. Это давало Коринне право отказаться от этой поездки. Таким образом, подготовка к отъезду отошла на задний план, и профессор мог сосредоточиться на подготовке нового издания своей книги по ботанике.
Быстрее чем ожидалось, доктор Зайдельбах узнал, что его обокрали. Коринна со страхом ждала этого дня, так как она терпеть не могла ссор и скандалов. В четверг лимузин куда-то увез празднично одетого доктора, который перед отъездом лаконично сказал, что едет в гости.
Спустя несколько часов он вернулся назад и как бы мельком сказал, что встречался с доктором Шауером. Разговор этот произошел в коридоре, а вскоре Коринна услышала, как доктор хлопнул дверью оранжереи.
Вскоре Зайдельбах вернулся в комнату, лицо у него было бледное. Он сказал, что у него похищен ящик, в котором хранились одиннадцать ослепляющих зарядов. Коринна покраснела и прошептала фамилию Фреда. Тот факт, что она инстинктивно проговорила фамилию своего возлюбленного, должен был убедить ученого в том, что она вовсе не является его сообщницей. Однако очень скоро Коринна поняла, что она уже не пользуется безграничным доверием Зайдельбаха.
Как и обычно, доктор съел на завтрак два пирожных, но не сказал, что он кого-то ждет к себе. О предстоящей экспедиции они теперь с Коринной говорили редко; казалось, будто доктор уже догадывался о том, что она не хочет поехать с ним.
Ветер стучал ставнями, бросая в окна песком. Перед домом стояла легковая машина, которая приезжала за доктором на прошлой неделе. Коринна очень удивилась этому, так как Зайдельбах не был одет для поездки.